Танец

Окончание конференции праздновали по-московски, с размахом.
Большую столовую закрытого подмосковного пансионата превратили в настоящий ресторан, накрыв скатертями и роскошно сервировав столы, украсив зал живыми цветами и подсветкой, пригласив музыкантов и вышколенных официантов, незаметно убиравших освободившуюся посуду и подливавших напитки в бокалы. Разнообразие блюд было достойным, в центре столов тесно стояли бутылки с дорогими коньяками, текилой, фирменной водкой и марочными винами. Публика была в основном мужская, солидная, и поэтому каждая дама была трижды окружена вниманием.
С пятым тостом официальность стала постепенно улетучиваться, по залу пошёл бодрый гул, кое-где перемежаясь с солидным смехом, обстановка разрядилась, и Андрей стал оглядывать присутствующих. За каждым столом сидело примерно по десять человек, часть которых была знакома лично, другие же просто могли заочно знать кого-то, никогда ранее не встречаясь. Он был впервые на таком застолье, собравшем представителей почти всех регионов страны, и потому пытался угадать, кто есть кто из лиц, ему не знакомых и не выступавших на официальных мероприятиях.
Негромкая музыка расслабляла. Андрей с непринуждённостью скользил взглядом по лицам гостей, как вдруг – всего на пару секунд, но чуть дольше, чем это бывает случайно – встретился взглядом с незнакомой молодой женщиной за соседним столом. Она смотрела на него чуть искоса, и он уже не смог отвести взгляда: тёмные брови, чёрные внимательные глаза и чуть восточные скулы… Что-то притянуло, примагнитило его. Две секунды, длившиеся вечность, прошли, они снова перевели взоры на своих соседей по столам, но какая-то лёгкая неловкость возникла в душе и уже не отпускала…
Ему снова захотелось посмотреть на неё. Украдкой, выждав достаточно времени, он снова повернул голову… и снова встретил её внимательный взгляд! Первым желанием было отвести глаза, но он сдержался, выдержал, и она ответила ему скромной полуулыбкой. Это были следующие пять секунд их первого знакомства.

Он не стал узнавать, кто она и откуда. Утром все разлетятся по своим областям, за сотни и тысячи километров: кто-то к своим семьям, а кто-то – просто домой, в привычную обстановку. Как-то спонтанно возникло движение «выйти на воздух, покурить», и Андрей, хоть никогда толком и не куривший, двинулся на выход, получив возможность расправить ноги и свободно пообщаться с уже появившимися приятными знакомыми. Начали, как обычно, с пустяков, весело и необязательно. Но вот разговор пошёл вглубь, круг стал теснее, выражения – жёстче, жестикуляция – активнее. «Вот ради таких моментов и стоит людей вытаскивать через всю страну на встречи», – подумалось Андрею. – «Именно для честных споров и открытого общения, высказывания того, что накопилось. Для близкого знакомства. А не ради этих старомодных официальных пленумов и выступлений с трибун». И тут вышедший из зала очередной курильщик возвестил: «Там танцы уже начались. А вы всё дымите тут». Это было хорошим поводом для Андрея культурно покинуть интересную, но уж очень надымившую компанию.

Зал встретил его цветными всплесками в полумраке и громкими переливами оркестра. На достаточно просторном танцполе, организованном в центральной части, танцевала добрая половина присутствующих, однако было не тесно и можно было легко пройти насквозь, не коснувшись никого плечами. Андрей увидел несколько знакомых лиц и присоединился, быстро поймав ритм. Танцевать он любил, хоть в последние двадцать лет и делал это достаточно редко. Мастерство не пропивается, как шутят часто бывалые работяги, да и не только они. Танец начал затягивать его, на лице появилась азартная полуулыбка и хищный прищур… Через несколько минут пришлось повесить на спинку стула пиджак и снять мешающий галстук: Андрей почувствовал себя в родной стихии! Уже оглядывал в процессе танцующих, примечал интересные движения, привезённые явно с других окраин страны, мимолётом отвечал на брошенные улыбки и кивки. Очередной танец закончился. Все стояли на своих местах, расслабившись и ожидая следующую композицию. И тут заиграли лезгинку!..

***

Танцевать лезгинку Андрея научил Ваха – армейский друг, в те времена, когда он служил ещё срочную. Познакомились они вообще странно: в первые дни карантина, как только прибыли в часть, их вместе поставили в наряд. Надо было мыть пол в роте, пока всех повели на учёбу, и Ваха, бросив взгляд на ведро с тряпкой, сказал Андрею:
- Э, что я – баба? Тряпка брать не буду! Я армия пришёл автамат брать, а не тряпка!
- Слышь, ты в армии! Тут женщин нет! Тут все и стирают, и убирают, и жрать готовят, и одежду зашивают. Бери и мой! – не выдержал Андрей.
- Э! Ты кому сказал, а? Ты кто такой? Ты джигит что ли, э? Пайдём вийдем!
- Ну пойдём, – спокойно ответил Андрей и взял ведро с грязной водой. – Только ведро вылью.
Они вышли из казармы с чёрного хода, Ваха впереди – коренастый, невысокий, на вид лет на пять старше своего возраста, за ним Андрей – с голым торсом, худощавый, но мускулистый, с такой же обритой наголо головой. Ваха свернул за пожарный щит, чтобы со стороны асфальтовой дорожки их не было видно, а Андрей спокойно прошёл мимо, вылил под кусты ведро, подошёл к нему, остановившись шага за три, и равнодушно спросил:
- Ну?
Ваха явно не ожидал такого спокойствия и, оглядев почти лишённые жировой прослойки мускулы и набитые на кулаках костяшки, уже более ровно спросил Андрея:
- Ты кто, э? Откуда?
- Я из Смоленска, – Андрей хладнокровно рассматривал лицо Вахи, даже не принимая боевой стойки, но в этом чувствовалась расслабленность бойца.
- А, заю Смалэнск. Храбрый джигиты. Наполеон били. Фашистов били. Уважаю!
- Слушай, – Андрей уже догадался, что драки не будет. – У тебя дед есть?
- Канэчна есть! Абижаешь!
- Он в армии служил?
- Э, слущай, при чём здэс дед? Дед война воевал, фашистов бил. Целий грудь медалей носит!
- Он, Ваха, тоже картошку чистил и портянки стирал. Спроси его. Он что, баба по-твоему?
- Ай, слушай, не гавари так, э! Дед – герой! Джигит.
- Воды принеси, джигит, – Андрей развернулся и молча пошёл в казарму.
Мыли молча. Потом тоже долго друг с другом не разговаривали. Но когда «годки» наехали на Андрея, подкараулив его впятером за казармой, Ваха, не сказав ни слова, встал рядом, зная наверняка, что сила не на их стороне. Огребли здорово, но и сдачи дали! Оказалось, Ваха очень даже неплохой борец. А когда уже перевалил год службы, закрывшись в каптерке, в исподнем и кожаных солдатских тапках, Ваха взял табурет, как барабан, и настучал пальцами нехитрый ритм. Потом спросил Андрея:
- Так сможэшь?
Андрей повторил. Тогда Ваха кивнул, хлопнул в ладоши, как бы давая старт, и заходил, всё больше и больше высвобождая внутренний свой порыв, в любимом кавказском танце, только и приговаривая иногда: «Хоп!», «Асса!».  Потом скинул тапки, пошёл босиком, резко выбрасывая руки то ладонями вверх, то сжимая в кулаки. Глаза его блестели, лицо было серьёзным и азартным, подбородок приподнят, а на шее проступили жилы и вены. Андрей сам, глядя на него, вошёл в азарт, отбивая ритм всё звонче и звонче, не жалея ладоней, уже и сам иногда покрикивая: «Асса!».
Когда Ваха, запыхавшись, остановился, проговорив: «Ай, маладэц!», Андрей попросил:
- Слушай, Ваха, научи!
Так учились они временами, запершись в каптёрке или ночью, посадив молодых стучать на табуретах, до самого дембеля. И кое-что Андрей, конечно, усвоил.

***

…И тут заиграли лезгинку. Несколько мужчин решили изобразить кое-какие движения кавказского танца, но большинство предпочло расступиться и сделать большой круг. Андрей стоял, хотя внутри него яростно разгорался огонь танца. Три женщины тоже не побоялись сымпровизировать. Но тут из полумрака, с противоположной стороны, в круг вошла Она… и поплыла, отведя взгляд в сторону, как бы растворяясь в танце. Андрей не выдержал. Распрямил спину, расправил плечи и – в танце – догнал её, встал чуть сбоку и сзади, вскинул руки, будто с кинжалами, повернул к ней лицо… и их взгляды-молнии встретились! Даже стоявшие в кругу должны были увидеть полетевшие искры.
Танец захватывал, затягивал. Мужчины один за другим выходили из круга, как и женщины. Но кроме Андрея был ещё один парень, моложе лет на десять, чернявый, худощавый, с явной примесью кавказских кровей. Трое осталось их в кругу, а музыка не замолкала. Парень явно выигрывал у Андрея. Он был гибок, как пантера, движения его были более грациозны, он открыто соперничал, завоёвывая внимание единственной танцовщицы. А Она смотрела то на Андрея, то на него, отводя глаза, слегка улыбаясь и ускользая от них обоих. Андрей уже взмок, пот начал щипать глаза, мышцы забились и потеряли резкость… Он уставал… но не сдавался. Зрители вокруг, видя такую схватку, начали хлопать в такт, а потом и кричать: «Давай, Андрей! Не подведи!». И он изо всех сил старался не подвести. «Эх, где вы, мои двадцать лет?!». В глазах слегка затуманилось, сердце уже сорвалось с ритма и тарахтело как лодочный мотор. Языком облизывая ссохшиеся губы, Андрей бросался с очередным разворотом к Ней, уже чаще сбиваясь и понимая, что проигрывает. Парень был явно на высоте. И стучала в висках позорная мысль: когда же закончится музыка? Ну когда? Уйти побеждённым он не мог. До последнего!.. Понимая, что уже не переиграть, не отбить… Но – в борьбе! В борьбе до конца… Только цветной хоровод вокруг!.. Ладони, хлопающие ладони… И ритм в ушах… «Андрей, давай!». Рубаха мокрая, будто он вылез из речки… Она, плывущая впереди и смотрящая – уже не на него…  огни, цветные огни… руки уже не слушаются… Подбородок! Ваха учил – не опускать подбородок… «Ур-р-а-а!!!».
Музыка не оборвалась – она утонула в овациях! Все обступили их и аплодировали, кричали что-то подбадривающее, хлопали мужчин по плечам… Андрей уже ничего не помнил. Он похлопал дружески по спине победителя, пожал его тонкую, но жилистую руку – и пошёл на воздух, в ночь. Чуть погодя, остыв, он надел свой пиджак и по-английски, не прощаясь, покинул гудящий, веселящийся зал и побрёл по тёмным аллеям пансионата. Он шёл один, быстро, как привык ходить всегда, вглядываясь в окружающий сумрак, угадывая тропинки и дальний силуэт леса. Лес, как и всегда, успокаивал его, не давая сформироваться какой-то конкретной, острой мысли, которая туманом вползала в мозг и пыталась поглотить его. Становилось всё темнее и прохладней.
Он вернулся в номер, умылся и лёг спать. Надо выспаться: завтра ранний подъём и отъезд. Но сон не шёл, накатывала какая-то дрёма, мысли путались, сливались и переплетались… Вот Ваха, крепкий и сбитый, весь покрытый чёрными волосами, похожий скорее на взрослого мужчину, чем на юношу, ходит в танце… Вот проплыло её лицо… её глаза… и молодой парень следом… И вот уже они вдвоём с парнем – на арене… Колизея…  и толпы на трибунах ревут – и протягивают большие пальцы вниз… это ему! Он стоит на коленях, со сбившимся дыханием… И Она – Она рядом с парнем, обнимает его… и улыбается. Но улыбается не парню – ему, Андрею!.. И только мысль стучит в висках: скорей бы уж кто-нибудь добил его!..
Наверное, он всё же заснул – ведь это всё могло быть только сном.

Автобусы подогнали к главному входу. Слепило утреннее солнце. Все выходили, переодевшись теперь в дорожное: джинсы, свитера, ветровки. Прощались с новыми и старыми знакомыми. Курили на дорожку. Укладывали чемоданы в огромные багажные отсеки. Андрей отошел от курящих, встал в стороне, глядя на парк. «Природа и правда успокаивает», – подумал он. Переживания о вчерашнем происшествии казались ему нелепостью. Это ведь был просто танец! Маленькое развлечение в конце трудной рабочей недели. Но почему-то именно эти несколько минут так растревожили его душу. Андрей усмехнулся: «Почти двадцать лет ведь…». Но небо было голубое, воздух свеж… и переживания эти были пряной ноткой, горчинкой в многообразии вкусов жизни.
Он даже не заметил, как кто-то подошёл к нему сзади. Почувствовал, что тронули за рукав, обернулся. Это была Она. У Андрея заколотилось сердце. Сейчас, на утреннем солнце, в дорожном, Она выглядела совсем не так, как вечером. Но глаза!
- Это вам. На память, – Она взяла его ладонь в свою и вложила туда витой кулон. – Вы были лучшим!
Она сжала его ладонь, поднялась на цыпочки, быстро чмокнула Андрея в щёку и убежала в свой автобус.
А Андрей остался стоять, потрясённый, со счастливой улыбкой на лице…
«Спасибо, Ваха!..».