Напишут наши имена

Рассказ — эссе: …Напишут наши имена.

( Петр Яковлевич Чаадаев)


Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской;

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,

А здесь он – офицер гусарский.


А.С. Пушкин. 1817 – 1820 г.г
.

Так писал юный поэт о своем старшем друге Чаадаеве, который был старше Пушкина на пять лет. Но каких пять лет! Этот «офицер гусарский» успел побывать во всех основных сражениях в борьбе с наполеоновским нашествием, - при Бородино, на Березине, под Кульмом и Лейпцигом.

Имелись и награды: Орден Анны 4-й степени и железный крест за Кульм, - очень почитаемая в то время награда. В сущности, юный Пушкин был прав в этих оценках Чаадаева и дружба их носила особый характер. Многое из чего впоследствии написал Александр Сергеевич, явилось следствием их бесед и разговоров, то же можно сказать и о Чаадаеве. Этот союз и диалог мыслителей русских продолжался до самой смерти поэта и был очень плодотворен.

Когда я начал более внимательно читать произведения Чаадаева, стало ясно, что и Чаадаев и Пушкин на протяжении длительного времени вели дружественную полемику, которая у Пушкина выливалась в его произведениях, а у Чаадаева прорвалась в его «несчастном» философическом письме.

Между ними была особая связь, - они искали истину. Дело в том, что это широко не афишировалось, как другие дружеские отношения поэта. Да и разговоры они вели далеко небезопасные.

Не случайно, когда Чаадаева попросили написать воспоминания о поэте, он ответил М.П. Погодину в 1847 году: «Что касается воспоминаний о Пушкине, то не знаю, успею ли с ними сладить во-время. Очень знаешь, что о нем сказать, но как быть с тем, что нельзя сказать?»

Вот так, все не просто. Мало того, когда готовился этот материал, попробовал заглянуть в знаменитую и либеральную 86- томную энциклопедию Эфрона и… не обнаружил статьи о Чаадаеве. А эта энциклопедия издавалась в начале 20 века! – и все равно имя Чаадаева было под запретом.

Правота стихотворения Пушкина состоит в том, что упоминается Рим, Афины в древние времена, но, вот, - офицером гусарским Чаадаеву пришлось побыть недолго.

Большую часть жизни пробыл Чаадаев одиноким и непонятым философом, хотя никто не мог сомневаться в его уме и проницательности.

Но, в начале, немного о биографии Чаадаева. Недавно мне довелось в интернете прочитать работу молодого учителя литературы о Чаадаеве, в которой он перечисляет аж семь! трагедий в судьбе Петра Яковлевича. Видимо молодой человек не понял, что это не трагедии жизни, это черты его характера.

Иными словами говоря, он так поступал сознательно, кроме, конечно – первой из названных – раннее сиротство. А остальные – дело самого Чаадаева, который поступал абсолютно логично и в высшей степени сознательно. Он не игрушка судьбы, а наоборот, его судьба - следствие его натуры, как в то время принято было говорить.

В наше время это обозвали бы, – следствие принадлежности к определенному соционическому типу личности.

Второй неприятностью в судьбе Чаадаева названа, - отставка со «службы царской». Причина отставки до сих пор не прояснилась, вероятно, никогда не будет ясна. Действительно, блестящий офицер, адъютант генерала, был послан курьером к императору с известием о бунте первой роты Семеновского полка. Известие было доставлено, состоялся достаточно длительный разговор с императором Александром I – но, именно, после этого Чаадаев подал в отставку и так остался с чином отставного ротмистра.

Подробности этого, отставной ротмистр никогда и никому не рассказывал. Зная натуру Чаадаева, можно предположить, что во время разговора, было сказано много такого, что вызвало неудовольствие императора. Все дело в том, что Чаадаев был не способен лгать, а по определенной горячности, мог высказать нелицеприятную правду даже в ущерб себе. Именно про таких говорят: «Язык мой – враг мой».

Ни просить, ни извиняться такие люди не могут и особенно им неприятно какое - либо давление на них. В принципе, ясно, - Чаадаев, вряд ли бы сумел сделать карьеру, хоть военную, хоть придворную: слова – «служить бы рад, прислуживаться – тошно, - это про Чаадаева.

В 1823 году Чаадаев уезжает за границу, тоже неясно – зачем. Предполагал лечиться, но никаких физических болей не испытывал. Достаточно привести пример: во время путешествия, судно, на котором он следовал в Лондон, попало в сильнейший шторм, и с трудом причалило берегам Англии через две недели. Так вот, это опасное приключение никак не повлияло на здоровье нашего героя. Скорее всего, он лечился от ипохондрии, которой очень часто подвержены люди этого типа.

Потом, в 1826 году Чаадаев возвращается в Россию, как раз во время следствия по делу декабристов. Все его друзья были арестованы по этому делу, он сам являлся членом Северного общества. Мало того его имя уже было названо в числе членов, о чем он разумеется, не знал. Но он никакой деятельности в обществе не вел. Тем не менее, на границе был арестован, сорок дней провел под арестом. Его невиновность стала ясна следователям и - отпущен на свободу. Впоследствии он постоянно утверждал, что это восстание сыграло негативную роль и «...было громадное несчастие, отбросившее нас на полвека назад».

После этого случая, который вызвал определенное потрясение во внутренней жизни Чаадаева, наш герой стал затворником на несколько лет. В 1831 году он возвращается к прежней жизни и стал встречаться со знакомыми.

В период с 1829 по 1931 годы он пишет свои знаменитые «философические» письма. Знакомит с ними А.С. Пушкина и, вероятно, надеется на их публикацию. Могу предположить, что очень вероятно, Пушкин не решился бы их опубликовать и не по тем причинам, что был не согласен со многими выводами Петра Яковлевича. Нет. Александр Сергеевич более ясно представлял, к чему эта публикация может привести, и, впоследствии писал Чаадаеву: «Наконец мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали свою рукопись журналистам».

Я не хочу разбирать содержание этого, злосчастного для Чаадаева, «философического письма». Текст в интернете имеется. Сделаю только несколько своих наблюдений. Когда я читал и много раз перечитывал знаменитое письмо Чаадаева, меня не покидало двойственное чувство о его несомненной правоте и о такой же несомненной неправоте. Это – удивительно.

Очень интересна реакция Пушкина на публикацию этого, давно известного Александру Сергеевичу текста. Он написал письмо Чаадаеву (19 октября 1836 г.), но не послал. Просто не хотел вносить какую – то дополнительную растерянность в ту тяжелую ситуацию, какую попал Петр Яковлевич после выхода «философического письма», - это я так считаю.

Письмо потом было найдено в бумагах поэта и широко известно. Пушкин возражает приятелю и во многом соглашается. Но, никакой горячности, кроме его знаменитого высказывания, что «ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».

Кстати, большая часть из этих философических писем, были посвящены религиозным вопросам. Поэтому их и не печатали в советское время. Пушкин, на эти религиозные рассуждения друга, вообще не обращал внимания. Понимал, что это все – пустое и значение не имеет, и не будет иметь. Оказался полностью прав.

Он только добавлял, что эти рассуждения могут ему повредить, то есть он понимал, что все эти разговоры о православии и католицизме не имеют под собой почвы и сам Чаадаев откровенно слаб в этих вопросах. А Пушкину они были просто – неинтересны.

Одну аналогию я все же проведу: из утверждений Чаадаева следует, что мы не помним прошлое, у нас отсутствуют собственные идеи, отсутствует историческая связь времен, и мы болтаемся между Востоком и Западом…

Читаю, и начинаю понимать, что со времен Чаадаева у нас мало что изменилось. Все по прежнему. Мало того, во многом он оказался на самом деле прав.

Принесли нам европейскую идею о социализме – коммунизме, мы с радостью за неё ухватились… Начали «строить это самое». А вот тут начинается самое интересное. И во что же эта идея превратилась? Ни во что – в фикцию. Мы отринули её? Нет. Мы её – изжили, и она превратилась в пыль.

А далее? А дальше все пошло своим русским путем. Вопрос, - прав был Чаадаев? И прав и не прав. Оказывается мы не такие простаки, то, что нам не подходит, – нет, мы не отрицаем, мы проверяем на практике. Вот поэтому мы не слились, не поглотились ни Востоком, ни Западом.

Более современный пример. Чаадаев писал о нашем историческом беспамятстве. Тоже был прав. Не успели умереть участники и свидетели Второй мировой войны, начали даже сомневаться в нашей победе и сравнивать Советский Союз с гитлеровской Германией. Две вещи несравнимые. Гитлер не уничтожал своих буржуев и не сажал в лагеря свой собственный народ. Идея нацизма и идея интернационализма – две противоположные идеи. А что государство всегда – насилие, - это нам Карл Маркс и Фридрих Энгельс рассказали.

Продолжим о войне. Что же получается? Какой-то абсурд! Мы должны кому-то доказывать, что это советская армия освободила Восточную Европу и штурмом взяли Берлин! Почему это происходит?

Оказывается, мы сами многого не рассказали о нашей победе. Многие факты скрыли. Когда я узнал, что белорусскую деревню Хатынь сожгли вместе с жителями не немцы, а карательный отряд, в состав которого входили в основном этнические украинцы, было несколько предателей из советской армии, у меня волосы встали дыбом. А мы немцев за эту Хатынь много лет проклинали… Хотя приказы отдавало, конечно, немецкое командование.

Дело, в принципе, не в этом, а в том, что нельзя было скрывать вот эти факты и сложность того времени. Вот здесь прав Чаадаев, упрекая в нашем беспамятстве.

Чаадаев нас упрекает, что, мол, у нас нет никакой четкой идеи развития, цели движения народа. Это примерно, как сейчас некоторые поглощены поиском «национальной идеи», это, так сказать, отголосок тех, чаадаевских мыслей.

Пушкин на это тоже не обращает внимания. Он понимает, что суть России не в этом и никакая идея даже «национальная» - нам не нужна. Почему? Она изначально была заложена в каждую русскую голову. Какая же это идея? Попробую объяснить.

Кто у нас может стать и становиться истинным национальным героем, непререкаемым авторитетом? Отвечу. Мученик. Святой мученик, который принял мучения и страдания, вел безукоризненно – праведную жизнь. Мучения не за себя, а за народ. С него берут пример? Нет. Понимают, что на это способны немногие. Но их жизнь освещает путь человека и дает ориентиры.

Герой русских народных сказок – Иван-дурак, Емеля-дурак. Это случайно? Нет. Есть такое понятие в этнологии – архетип. Вот Иван и Емеля – наши русские архетипы, то есть некий образ русского человека, его древняя, внутренняя основа душевной организации.

Для сравнения: в США – национальный герой голливудского кино – ковбой. Всем понятно кто он такой. У нас герои другие, далеко не ковбои.

Вот Ивану, чтобы царевичем стать, надо пройти через невообразимые испытания и с самим Кощеем побороться. Да, он и не ставит себе целью кем-то стать, у него это получается как будто само собой. Судьба его ведет, некая таинственная сила его ведет и помогает.

А с Емелей еще интереснее. У него в руках оказывается волшебное заклинание: скажи и все – исполнится. А он что делает? На печь спать заваливается. Да так, ничем его оттуда не сгонишь. Нет, если пообещать чего, то – пойдет. Только вместе с печью. Это о чем говорит? О сохранении традиций: свою родную «печь» нельзя забывать.

Да почему бы ему сразу этим заклинанием не воспользоваться? - раз, сказал, - «по щучьему веленью…» А ему - неохота. Вот это слово – ключевое и очень важное для русского человека: «охота и неохота». Если охота – «черта сделаю», а уж если неохота…

В этом моменте проявляется одна очень важная вещь – потенциал русского человека. Ведь победа в Великой войне 1941 – 1945 г.г. и послевоенный тяжелейший период – это и есть проявление невиданных сил российского народа, раскрытие его потенциала. Он, этот потенциал - многих пугает.

А вот здесь Чаадаев был не прав. Вот этого он не увидел. Почему? Смотрел через призму европейского просвещения.

А с какими утверждениями согласен Александр Сергеевич? В письме Пушкин писал: «Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние…»

Изменилось ли что-то, в этом плане, в наше время? Нет. Почему? Так сложилось и это никак не можем переменить. Так – что – это случайность? Опять же нет. А как? А вот так: у нас нет свободных профсоюзов, свободных, то есть независимых от государственного субсидирования, нет общественных организаций, нет независимых политических партий. То есть по Чаадаеву и по Пушкину – общественной жизни – нет.

Но, сейчас-то – почему? Это разве запрещается? Нет, не запрещается. Пожалуйста, объединяйтесь в свободные и независимые профсоюзы, политические партии, издавайте свободную прессу… У нас – Демократия!

Нет проклятого царизма; нет единственно правильной идеологии и партии. Что же нам нужно?

Мы ничего не хотим менять. Нам это не нужно. Разве? Именно. А – если? А - если, - то начнется анархия, и – сразу, просто мгновенно. Вот здесь и ответ.

Нам нужна справедливая и строгая власть, но нам не нужно то, что в Европе называется – демократия. Поэтому никакие выборы и другие демократические процедуры у нас «не работают».

Попытаюсь объяснить более наглядно. Любая сильная оппозиция в лице общественной организации или политической партии, придя к власти, мгновенно уничтожает все прежнее государственное устройство и загоняет в угол прежний правящий слой.

Меняется все: конституция, законы, порядки, школьные программы, черное объявляется белым, белое – черным… В стране начинается хаос лет на десять, который сопровождается распадом страны. Это трудно объяснить с научной, логической точки зрения, но это – так. Двадцатый век – это дважды подтвердил.

Мы смотрим на Запад, на США, пытаемся у них учиться этому. Чему – этому? Цивилизованной смены власти. Смотрим, у них тоже все непросто, но до разгула анархии дело не доходит.

Что же нам придется признать? Признать то, о чем Чаадаев не догадывался, а Александр Сергеевич многое понял, написал же драму «Борис Годунов». Это ведь об этом. Много Пушкин прозревал, даже сейчас приходиться удивляться. Возможно «философические письма» были написаны как возражение именно этой пушкинской драме.

Вот сейчас мы подходим к вопросу, пока для нас неразрешимому, - как сохранять сильную и справедливую власть? Мы сейчас понимаем, - европейские методы нам не подходят. А своих методов мы не сумели выработать. Мы не знаем, как это делать. Как выдвигать лучших из массы, как контролировать власть, как регулярно, согласно конституции, сменять правителей…

Вот и получается, что Чаадаев не понапрасну писал свои письма. Ведь я немного сознательно сгустил краски, рисуя современную ситуацию, не все так плохо у нас с демократией и с общественным мнением. Уж если не мы сами, то технический прогресс помогает нам. Все что публикуется в интернете – это и есть общественное мнение…


Валерий Педин. (2 – 8 февраля 2020 года)