Понедельник день весёлый

Часть вторая
Мутант
Глава I
Василий Дмитриевич, привезённый к проходной на отремонтированном им мотоцикле, по тишине, царившей на заводе, понял, что произошло отключение электроэнергии. Действительно, рано утром, из строя вышел трансформатор.
Электрики, оценив объём работ, доложили руководству, что ремонт будет закончен не раньше трёх часов дня. Чтобы попусту не терять времени, всем было дано задание: обслужить станки, а затем навести порядок в цехе и на территории. Но так как регламентные работы всегда проводились вовремя, то техобслуживание станкам не потребовалось.
Наведение же идеального порядка заняло совсем немного времени, и, уже примерно через час, завершив уборку, из цеха на теневую и безветренную сторону стали выходить рабочие со стульчиками, табуретками, скамеечками и скамьями и, рассевшись на них полукругом, устроили цеховой перекур...
Самые старшие, рабочие-пенсионеры Василий Дмитриевич и заточник Валентин Иванович, подшучивая друг над другом, пришли последними. К этому времени разобщенные разговоры, какие обычно бывают в начале перекура, уже затихли и все стали прислушиваться к беседе молодого наладчика станков, Юрия, со сверловщиком Борисом.
– Нашёл кому верить! – громко возмущался Юрий, да телевидение сейчас желтее са;мой жёлтой прессы. Я, совсем недавно, видел передачу про крыс-мутантов, что, якобы, живут в канализациях и понял – враньё это всё, самое настоящее враньё. Потому что учёный, комментировавший сюжет, каждое предложение начинал с «Ну-у-у», а без «Э-э-э» двух слов связать не мог. Какой это учёный, если о своей работе вразумительно рассказать не может?! Нет, не верю я таким профессорам.
– Ты знаешь, Юра, –  подключился к разговору Дмитрич, – а ведь может быть, что твой профессор действительно не врал. На свете много всяких чудес происходит. Вот у меня, например, в квартире долгое время жил подлейший таракан. Так вот он, точно был мутантом, потому что выжил лишь один. Остальных я быстренько отравами вывел, но этот был какой-то неотравимый и неуловимый. И, порой, такую смекалку проявлял – просто нечеловеческую. Тьфу ты, чёрт! – поправил себя  Дмитрич, –  наоборот: очень уж похожую на человеческую. Я сейчас, когда вас послушал, разложил всё по полочкам и понял: хотя  внешне тот таракан от других, которых я вытравил, ничем не отличался, но всё же он был явным мутантом. Судите сами, – обращаясь уже ко всем товарищам по работе,  продолжил Дмитрич, – жена за ним целый год охотилась, а потом бросила – смирилась. Раньше, бывало,  заметит, что он мелькнул меж кастрюль, возьмёт тряпку, затаится и ждёт, когда таракан появится снова, чтобы его пристукнуть, а не видит, глупая женщина, что он в это время сидит уже сбоку на газовой плите и, глядя на неё, покатывается со; смеху.
Дмитрич закинул ногу на ногу, обхватил свой живот обеими руками, мелко затрясся и тончайшим голоском, совершенно не человеческого происхождения часто-часто захихикал, изображая тараканий смех.
Половина, из сидевших на скамеечках и табуретках людей, корчась от хохота, свалились на бетонку...
Казалось бы: чего только не изображал в своих рассказах фрезеровщик, но каждый раз это оказывалось таким смешным и неожиданный действом, что всех, без исключения, охватывал какой-то умопомрачительный смех до слёз, до ико;ты, до па;дания со своих мест.
Довольный своим показом пенсионер, дождался окончания всхлипываний и продолжил свой рассказ.
– И до того он обнаглел от своей безнаказанности, что временами вёл себя так, будто не я, а он – хозяин квартиры.
Однажды, прихожу я домой после второй смены. Включаю в кухне свет, а таракан тут как тут: разлёгся вальяжно на боку, посреди кухонного стола. Да так похабно  лежит, как портовская  шлюха, и, нахальным  образом, мне в глаза смотрит. Ведь понимает, гад, что пока я три  шага к нему сделаю – он между стенкой и столом успеет спрятаться. Пошёл я в ванную, намочил там тряпку, отжал её и с ней возвращаюсь назад. Таракан в той же позе полёживает. Я сходу, точно, бросаю в него тряпку, а он – наверняка мутант, – с такой-то реакцией! – отскочил в сторону и неторопливо, с гордым видом, можно даже сказать – вразвалку, направился к своему укрытию.
Дмитрич, не вставая со своего стульчика, засунул руки в карманы и, покачивая плечами так, как это делает «братва» изобразил гордую походку таракана. Все прыснули от смеха, а он невозмутимо продолжил:
– Я –  прыг к столу, а он – шмыг в щель и был таков. Разозлило меня это страшно. Хоть и  устал после работы, но не поленился, пошёл в кладовку, взял герметик и щёлку эту наглухо заку;порил. И ушёл душ принимать. Искупался. Захожу на кухню, включаю свет и вижу: этот подлец снова на столе. И, как только он меня увидел, сразу на;чал демонстративно вытирать лапы об мою тряпку. Ночью-то тихо, а он стоит, шаркает ногами, да громко так, как взвод солдат, а на его роже  прямо-таки написано, что пока я купался, он грязь на свои лапы собрал со всей канализации и теперь вот об мою чистую тряпку вытирает. Я аж офонарел. Стою на него гляжу и от возмущения с места сдвинуться не могу. А он вытер свои ноги, встал вертикально; одной лапой держится за кастрюлю; средними лапами, согнутыми в локтях, в бока себе упёрся, а верхней лапой у виска своего крутит, показывая, что не мне, дураку, с ним, таким умным, тягаться.
Вот здесь я озверел и, свирепо заорав: «Банзай!!!» кинулся на него. Таракан же – юрк за кастрюлю и выгля-я-я-дывает из-за неё.
Дмитрич встал, вытянул шею до какой-то, почти немыслимой длины, изогнул её в двух местах, тем самым изобразив, что выглядывает он не из-за угла, а именно из-за круглой кастрюли, и с глумливым видом оглядел всю бригаду.
Глядя на этого поразительного лицедея, всех вновь охватил приступ неудержимого хохота.
– Почему же «Банзай?!» – икая от смеха с трудом выдавил из себя Санёк, мальчишка, год назад устроившийся на работу электриком, после училища.
– Потому что это самый воинственный клич, и мутанты только его и боятся, – находчиво ответил Дмитрич.
– Откуда же тебе даже это известно? – тоже сквозь смех спросил пенсионера «весёлый голос» – электронщик  Виктор Петров.
– Откуда-откуда? От  верблюда! Таракан  ведь с тех самых пор исчез. С концами. – И, после паузы, добавил:  – Правда,  последнее слово всё равно за ним, подонком, осталось.
Дмитрич  замолчал, но, судя по его плутовскому взгляду, с нетерпением ждал очередного вопроса. И он тут же последовал:
– Не томи, Дмитрич, давай уж, досказывай всё до конца. Про слово божие я слыхал, а вот про слово тараканье – ни разу.
– Ну, про последнее слово таракана, Валентин, это я образно сказал. А дальше было вот  что: замахнулся я на этого упыря, – и пенсионер-фантазёр, скорчив зверскую минут, сделал короткое движение сверху вниз открытой ладошкой, – дескать всё равно я тебя когда-нибудь прихлопну, а он подался чуть назад, за кастрюлю, так, что из-за неё был виден только один его глаз, сжал плотно губы и в ответ – представляете?! – на меня тоже кулаком замахнулся.
Чтобы не испортить рассказ, все сидели тихо, но едва сдерживая смех; кто-то хмыкал, кто-то усмехался, но повествование не перебивалось.
Дмитрич  встал в каратистскую стойку и, грозно поджав губы, до того уморительно  изобразил злобный замах мерзкого насекомого, что смешливый Санёк, с его совершенно детским восприятием байки, не выдержал и тихо хихикнул. И это его «хи-хи» оказалось той искрой, от которой взлетела на воздух закупоренная бочка со смехом. И смешинки разной громкости и высоты, как упругие металлические стружки, покувыркавшись в воздухе, весёлыми завитками усыпали складскую площадку.
– А на груди у него таблички «Умираю, но не сдаюсь!» не было? – добавил веселья Юрий.
– Я, Юра, рассказываю всё, как было, а ты придумываешь ерунду какую-то, – де;лано возмутился Дмитрич, – нет у них письменности. Даже у мутантов нет. А последним тараканьим словом вот что оказалось: схватил я кастрюлю, за которой он спрятался, поднял её, а она оказалась полной воды, одной рукой не удержать. Стою с ней, руки заняты, а таракан, видя мою беспомощность, презрительно оглядел  меня с ног до головы, одной из своих лап скрутил мне фигу и ушёл. Навсегда... – И, сквозь хохот друзей, фрезеровщик закончил: – Вот таким и было последнее тараканье слово.


Глава II

– А как это тебе, Дмитрич, глаза  тараканьи  удалось  рассмотреть? Ведь всё время жалуешься, что плохо видишь, – съехидничал сварщик Валерий, недолюбливающий  фрезеровщика за острый язычок, под который он частенько попадал.  –  И как это таракан мог на боку лежать, бока-то у него – узкие? А уж про портовскую  шлюху ты, вообще, просто чушь нёс, – подвёл итог своей суровой и правдивой  тираде туговатый на чувство юмора сварщик.
Пенсионер с удовольствием выслушал Валеркины претензии к своему рассказу и искренне рассмеялся.
– Ну вижу-то я плохо лишь вблизи, а с расстояния в три шага я не только глаза тараканьи могу рассмотреть, но даже зрачки его... – и, подумав, словно и вправду видел эти зрачки, добавил: – Жёлтые.
– Брехло! – коротко резюмировал Валерка, и все рассмеялись над его умственной непосредственностью.
–  Дмитрич, –  со смехом подключился к рассказу Валентин Иванович, – я-то тебе верю, что таракан на боку лежал, а вот Валерке ты бы взял да показал, как это было.
– Очень даже легко могу показать, – согласился фрезеровщик. – Показываю специально для Валерия неверующего!
Он встал со скамьи и подошёл к толстому стальному листу, лежащему метрах в четырёх от того места, где сидела бригада, рукавицей смахнул с него пыль, что-то подня;л с земли и, обратившись к зрителям, попросил:
– А теперь отвернитесь.
Предчувствуя самое интересное, рабочие послушно отвернулись и, в нетерпении, переминаясь и потирая руки, стали ожидать явление таракана народу.
И вот, наконец, раздалась долгожданная команда Дмитрича:
– Можете смотреть!
Все разом обернулись и замерли. В течение нескольких секунд, как в кульминации спектакля, стояла полнейшая тишина. За эти мгновения картина была внимательно рассмотрена, осознана и оценена. Глядя на фрезеровщика, всем виделось одно и то же:
На железном листе, гладком, будто ку;хонный стол Дмитрича, лежал таракан. Тот самый, о котором он только что рассказывал. И, хотя, с расстояния от скамеек до листа, его зрачки, не были видны никому, но всем  показалось, что внутри глаз мерцали две жёлтые точки. Он лежал на боку, опираясь локтем правой руки о лист металла, а на ладони этой руки покоилась  маленькая, коричнево-рыжая  тараканья головка, чем-то отдалённо напоминающая рыжеволосую голову Дмитрича. Правая, вытянутая, нога «прусака» полностью лежала на листе, вторая, согнутая в колене, стояла почти  вертикально. Левая рука, с растопыренными шевелящимися пальцами, сладострастно почёсывала живот, и всем было понятно, что это – оставшиеся свободными лапки насекомого. И, хотя на Дмитриче  были  надеты  обычные  рабочие ботинки, а спецовка, в отличие от  гладкого  хитинового покрова таракана, была замасленной и в некоторых местах оттопыривалась на лежащем артисте, всё равно вся его поза выражала полнейшую, именно тараканью, развращённость, беспутство и блуд, а завершали всю эту, непередаваемую словами картину, топорщившиеся в разные стороны усы фрезеровщика со вставленными в них двумя длинными травинками, и абсолютно пакостный взгляд, с издевательскими искрами, выражающий бригаде такое глубочайшее презрение, что у всех сразу возникло ощущение, что таракан уже плюнул в лица всем одновременно, и от этого плевка нужно либо срочно увернуться, либо, пока не поздно, закрыться рукой.
– Вот же ж какая бл...дь! – возмущенно вырвалось у Валерки, одновременно с непроизвольным утиранием лица рукавом рубашки. Атомный взрыв дикого хохота, распугав дремавших заводских кошек и собак, потряс округу.


Глава III

Решив, что возле цеха произошло что-то кошмарное, в мгновение ока промчавшись через все пролёты, из ворот, на улицу, с испуганным видом, выскочила  Наташа, молодая девушка, работающая в мехцехе мастером после окончания ВУЗа.
Первым, к кому она бросилась, был Санёк, катающийся на спине по бетонной площадке. Обхватив руками коленки и подтянув их к животу, он бился в ужасных конвульсиях. Его голова, запрокинутая назад, дёргалась, словно от невыносимой боли, синхронно с коленями. И, время от времени, из скрюченного тела вырывался жалобный стон: «Ой-ой-ой, не могу!»
– Саша!!! – от страха истошно закричала мастерица и метнулась к электрику, пытаясь остановить эти жуткие корчи. Она встала перед ним на колени, положила его голову себе на левую руку и ладошкой другой руки принялась вытирать зали;тое слезами лицо мальчишки.
– Саша, Сашенька, что случилось?! – несколько раз спросила у него девушка дрожащим голосом, а потом, не слыша ответа, закричала: – Да вызовите же, наконец, Скорую помощь!
Никто из стоящих не сдвинулся с места. Они с изумлением и непониманием  смотрели на действия  девушки. Наконец и до неё дошло, что здесь что-то не так, тем более, что  Санёк  перестал метаться и прекратил свои жуткие вопли. Наташа освободила руку от головы электрика, встала и осмотрелась.  И когда она встретилась глазами с Дмитричем, продолжавшим лежать в той же позе на листе железа, купаясь в лучах своей, внутризаводской славы, она всё поняла: тот жуткий звук, от которого у нее всё оборвалось внутри, был, просто-напросто, громогласным гоготом двадцати здоровых мужчин, зубоскаливших, от нечего делать, в тени здания цеха.
– Василий Дмитриевич! Вы своими пантомимами меня чуть до инфаркта не довели, – с укоризной обратилась к фрезеровщику Наташа.
Тот не шелохнулся.
Качая головой, она внимательно вгляделась в застывшего артиста, потом, как-то торопливо, достала из кармашка белоснежный платочек, тщательно вытерла своё лицо и произнесла слова, которые неожиданно для неё, привели всех в неописуемый восторг:
– Тараканище ваш, Василий Дмитриевич, выглядит убедительнее настоящего, только вот вид у него... какой-то... распутный.
– А ты говорил, что портовская  шлюха – чушь! – завопил Юрка, радуясь за Дмитрича, и от всей души хлопнул сидящего Валерку по плечу.
Ничего не понимающая Наташа, удивлённо смотрела, как взрослые мужчины, внезапно превратившиеся в шкодливых пацанов, окружили сварщика, и каждый из них, не давая ему встать, норовил шутливо ткнуть твердолобого, кто – в бок, кто – в спину, приговаривая: «А ты не верил!», – «Ну что, убедился?!» – «Вот так-то!»
– Да останьте вы от меня! – начал подниматься со своего стула Валерий.  Но подскочивший сзади Санёк, неожиданно надавив на оба плеча сварщика, снова усадил его на место и, на всякий случай, отбежав подальше, смеясь, посоветовал:
– Съезди в Одесский порт и найди там портовскую шлюху. Сразу увидишь, что показано точь-в-точь!
– Ах ты малёк! Догоню – ноги повыдёргиваю! – беззлобно крикнул электрику Валерка.
– Не догонишь! Живот не даст! – захохотал в ответ мальчишка.
Пожилой слесарь, Владимир Фомич, придвинув табуретку к бледной мастерице, участливо спросил:
– Ну что, Наташа, пришла в себя?
– Да пока ещё не до конца, –  ответила девушка, – ведь ваш чудовищный хохот я приняла за крик людей при несчастном случае, а, увидев как корчится Санёк, я вообще подумала, что на него что-то упало. Никогда так сильно не пугалась. Ужас какой-то!
– Самое главное, что ничего плохого не произошло, – успокоительно сказал Фомич. – А как тебе таракан, в исполнении Дмитрича?! По-моему, даже Чарли Чаплин не смог бы так его изобразить. Но если бы ты слышала саму историю про таракана, то наверняка бы хохотала наравне с нами. Хотя, когда ты прибежала, то вела себя почти также потешно, как и Дмитрич в своём спектакле.
Наташа сконфузилась:
– Представляю, как идиотски я выглядела! Ну, Дмитрич! Даже меня сумел втянуть в своё представление!
– Кстати, в продолжение тараканьей темы, – вспомнил вдруг Фомич, – мне как-то Виктор говорил, что эти твари даже радиации не боятся, живут себе возле реакторов на АЭС и от неё только крепчают. Ты не подскажешь, Наташа: правда это или нет?
– Не знаю, Владимир Фомич, я не очень разбираюсь как радиация действует на букашек, так что извините, но помочь вам не смогу, – ответила Наташа.
– А вот я на этот вопрос ответ знаю, – легко влился в разговор, подошедший  фрезеровщик, ещё несколько минут назад бывший насекомым, – причём ответ по-научному точный, – и, сразу же, став главным действующим лицом, утвердил: – Не дей-ству-ет! Я ж вам только что рассказывал, что на мутанта, который у меня жил, вообще ничего не действовало. А ведь от моей жены, когда она разозлится, такая радиация идёт, что у цветов на подоконнике листья обугливаются. А ему – хоть бы что! На Лиду смотреть невозможно, если она не в духе, потому что из правого  глаза  бэта-частицы, из левого глаза  альфа частицы так и летят, так и бьются о дверь спальни! А таракану на них – наплевать!
– Дверь-то спальни здесь причём? – как всегда, с «любознательным» вопросом, обратился к Дмитричу занудливый Валерий.
– Да потому что в такие моменты я закрываюсь в спальне, надеваю свинцовые трусы (мне их сосед-рентгенолог на День рожденья подарил) и жду, когда излучение жены пойдёт на убыль.
– Василий Дмитриевич! – смутившись и одновременно возмутившись, воскликнула Наташа, – вечно в ваших историях то шлюхи портовские фланируют, то трусы свинцовые фигурируют, то стриптизёрка  танцует  перед Папой Римским, то монашки в трактире отплясывают гопака перед мужским хором. Ну сплошная пошлятина! А ведь если её убрать – цены бы не было вашим рассказам, а тем более показам.
– Прости, Наташа, – изобразив серьёзность, прижал руку к сердцу фрезеровщик, но в моих байках пошлости не так уж и много, её ровно столько, чтобы всем было интересно и смешно.
– Но я, на всякий случай, удалюсь, – улыбаясь, встала Наташа и направилась в свой кабинет.