Спогади та вигадки воспоминания и вымыслы - III

- Воспоминания Василя Подольського (на украинском и русском языках) на страницах 185-204 суховаты и менее интересны, чем Георгия Брилинга. Причин тому немало, но главная — с музеем Василий Иванович познакомился лишь в 1937-м году, в 70-летнем возрасте. И писал он мемуары, памятуя о НКВД (что сквозит через все ощущающиеся пропуски в тексте: типа «хотел бы, мол, написать, но, сами понимаете, не время…» ). В. И. был, вообще, «под колпаком» как назначенный в 1941-м году на пост директора музея немцами. Наверное, то, что он сумел доказать свою самоотверженность при сохранении экспонатов музея (хотя тут всё-таки были большие потери, но не по его вине), а также — преклонный возраст, спасло его от иной судьбы. Беседы в так называемом «шоколадном доме», которых не удалось избежать ни единому, бывшему «при немцах» кем-то, повлияли на его поведение, тут и обсуждать нечего, до конца жизни. Его лишили директорства не сразу, а только в 1945-м году. Вероятно, раньше не было кем заменить.

В. И. Подольский, в основном, описывает происхождение экспонатов музея. На стр.189 он рассказывает про «особливо цікаві роботи Івана Гончара, який не тільки виробляв і розписував посуд та іграшки, але зробив алегоричні фігури, наприклад - “Один з сошкою, а сім з ложкою”, “Квартет” Крилова». Своим любимым экспонатом «Одного с сошкой ...» я называл в одной из недавних статей, а о «Квартете» (Проказница-Мартышка, Осел, Козел, Да косолапый Мишка), тоже вырезанном из дерева, вспомнил, читая «Спогади…».

По тому, как В. И. Подольский описал посещение музея доктором юрид. наук Маркулем, должность которого он назвал почему-то «заведовавший просветительными учреждениями Винницы», а также — теми, кого он обозначил как «высшее немецкое командование» и «военное начальство», следует, что поначалу немецкое военное руководство «приказало охранять все музейные ценности». Только и всего. Грабёж начался с приходом немецкого цивильного управления во главе с Ф. Маргенфельдом.

                ***

Среди страниц с воспоминаниями В. И. Подольского помещены ряд фотографий, не имеющих отношения к тексту (это, как я понял, будет иметь место на протяжении всего тома). Фотографии сии, даже сами по себе, интересны, мало (или совсем не) известны, снабжены подписями. Но, конечно, намного лучше было бы, чтобы они сопровождались пояснениями. Я понимаю, что это потребовало бы значительных поисков, но зато познавательная и научная значимость их существенно возросла бы .

- Например, фотография 93 на стр. 193 (Працівники карного розшуку м. Вінниці, близько 1927 р.): нет даже фамилий (не говоря о должностях)  н и  о д н о г о  из 16 изображённых лиц. Ещё интересней на той же странице фотография 94 (Керівний склад робітничо-селянської міліції Вінницької округи, 1927-1928): на большой, красочно оформленной виньетке есть и овальной формы фото, и - в овалах же - должности, и фамилии 26 лиц, но желательно было бы сокращения слов расшифровать и всё напечатать рядом с виньеткой в легко читаемом виде. [Это работникам музея на будущее — мой совет, который я великодушно, дабы не нарушать традицию, что касается моих советов, разрешаю игнорировать.]

- А сейчас - «догана» (выговор, порицание). Как это, глубокоуважаемые составители и редакторы, вам удалось не разглядеть на фото 95, стр. 194 (Вінницький військовий шпиталь, 1927 р.) в центре снимка, единственного в перчатках (по виду - чёрных, кожаных) — явно са'мого главного среди всех изображённых, число которых приближается к сотне, его — Василия Яковлевича Куликова, 35-летнего?! По петлицам — военврача 1-го ранга (полковника) [мои замечания о его военном звании — тут: Рецензия в мажорных и минорных ладах. Кто Вы, д-р К. (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru)], по должности (до 1930-го года) - начальника госпиталя (см. коллаж). На фотографии есть, без сомнений, и заведующий терапевтическим отделением Н. П. Деменков (только — где?), которому В. Я. Куликов во время оккупации давал советы, на какой должности тому лучше работать (служить немцам), а после освобождения — не бежать на запад, а пойти с повинной в НКВД. В результате (цитирую воспоминания доброго советчика) «Доктора Деменкова арестовало ВОУ [Винницкое областное управление — Н. К.] НКГБ и осудило на 5 лет заключения (впоследствии его реабилитировали и освободили).»: Винницкий медицинский институт Забытый учебный год (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) . О том, когда реабилитировали и что далее случилось с бывшим подчинённым и приятелем «генерала» (внук В. Я. Куликова «присвоил» ему это звание) — ни слова.

Сам же Василий Яковлевич после освобождения города вторично (первый раз, по совместительству — ещё при немцах) устроился на работу в медицинский институт, а потом — в обкомовскую больницу (после её восстановления). И это, несмотря на то, что неоднократно принимал и потчевал в своём доме немецких офицеров, что пировал с немецким цивильным руководством города, поднимая тосты за здоровье «великого фюрера». Но, видимо, с восстановлением советской власти его здравицы за «великого вождя» оказались цветистее и громче.
Интересно, что некоторые пирушки состоялись в квартире, которую до и после войны занимал главный врач больницы, куда НКВД пристроил своего «проверенного» ими человека. Главный врач возвратился с войны, так что В. Я. мог ему рассказывать о своих бедах по другую сторону фронта.  Жаль, что стенограммы этих бесед не сохранились. [Подробней об этом — в книге о Ф. Маргенфельде. А тут это — мои заметки на полях.]

И ещё не разглядели глубокоуважаемые составители и редакторы, по моим предположениям, заведующего хирургическим отделением - Евгения Степановича Гофа, о котором несколько ниже будет сказано ещё раз. Это он, усатый, с вечно печальными греческими глазами сидит - через одного - по левую руку от начальника госпиталя. Пока ещё — без бородки (см. другое фото в этом же коллаже), но вы же знаете: в армии бороды запрещались, так как при наличии таковых противогаз прилегал к лицу с нарушением герметичности.

Герметичность — одна из характерных черт того времени, шлейф от которого заметен ещё и сегодня. Герметично изолировали от народа его «врагов», герметично хранили материалы о закрытых процессах над всякими  «шпионами», «контрреволюционерами», «безродными космополитами» «националистами», прочими, властям на данный момент не угодными. Герметично (непроницаемо для глаз всяких там разных) заперты до сих пор многочисленные материалы во многих архивах. Даже — в типа европейской Виннице, эталоне «прозрачности» для всей Независимой. Если использовать выражение мультиталантливого Михаила Леонидовича Хазина (1962 г. рождения), то «Откровенно говоря, история эта, если не с бородой, то уж во всяком случае с довольно заметной щетиной ("Клиенты и «волшебница»"). То есть, есть случаи древне-советские, есть относительно недавние, европеоидно-украинские, в Виннице же — всех сроков давности: так сказать, советско - независимые (от властей и времён). Об этом будет ещё в самом конце этого очерка: и опять же — в связи с Е. С. Гофом.

[В том, что на фотографии — Е. С. Гоф, меня смущает лишь одно: дата фотографии — 1927 год. Согласно автобиографии Е. С. Гофа - Попытка люстрации свидетелей оккупации (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) — его служба в госпитале завершилась в 1922-м году. И в следующем году он уже работал в другом месте, что подтверждает фотография 1923-го года, о которой — ниже. В 1927-м году Е. С. Гоф, по его записям, работал в Пироговской больнице. Так что, если дата фотографии сотрудников военного госпиталя не вызывает сомнений, то я в опознании Е. С. Гофа на этой фотографии ошибся. Ничего страшного в этом не вижу: я указал и на моё предположение, и на неуверенность в нём.
Впрочем, не исключено, что Е. С. Гоф был на какое-то время призван в армию в третий раз (впервые — во время 1-й мировой войны).]

Коль уж пошла речь о фотографиях, то — ещё два примера.
- На странице 209, фото 104: Перший випуск Вінницької медшколи, 1 жовтня 1923 р.

[Я уже совсем недавно уточнял - по своей инициативе - одно похожее фото: довоенного выпуска зубных врачей, за что даже удостоился - не поверите - благодарности Центра истории Винницы (для меня - самой высокой награды). И прежде — ряд других сведений, с которыми собиратели истории города не знали, что делать. Но меня демонстративно игнорируют, стараясь что ли отомстить за моё критическое отношение ко многим вещам. Иногда - мне и это ясно - происходит такое из-за боязни выявления правды, невыгодной тем, кто мог бы меня расспросить.
Наивные люди, пытающиеся меня как-то отстранить от их «новых» открытий и, главное, от интерпретации - ставших им известными - фактов. Например, не предоставили мне полностью архив медицинского института оккупационного времени, который я просил — бог с ними!
Никто никогда не узнает того многого, что я мог бы объяснить. Никогда! Только — «из третьих рук», в искажённом или измышленном виде.

Мне повезло: покинув город в 1961-м году, я и сегодня могу перенестись туда и немало из того, моего винницкого времени (и даже более позднего), рассказать и объяснить.
Мне пишут со всех концов света. Не всегда удаётся помочь, но, минимум, направление дальнейших поисков посоветовать удаётся почти всегда.
В данном случае всё это особенно нелепо, так как с ответственными за «Спогади… » я был в контакте, но вот об этом, окислившимся до полной непроводности контакте, я напишу в самом конце. Не сейчас, когда я прочитал лишь пятую часть 3-й книги.] 

На фотографии 1923-го года я, без всяких сомнений, узнал одного из приблизительно двух десятков первых выпускников, в последующие годы - многолетнего директора этого учебного заведения Абрама Григорьевича Лойфермана, 1904-1995 (см. коллаж — вверху, у самой левой кромки). Медшколу открыли в 1921-м году, через два года юный Абраша - сын портного - получил диплом «Помощника врача по уходу за больными». Потом он окончил Киевский медицинский институт, с 1932-го по 1941-й и с 1947-го по 1972-й годы (суммарно, 34 года) был директором этого медицинского училища. Прошёл всю войну, удостоился звания заслуженного врача УССР. Обо всём этом есть в «Моей Виннице», включая его фотографии военных лет, которые мне прислал один из читателей (там - фото 104).

Абрам Григорьевич оказался тем человеком, который, по просьбе моей уже призванной в армию мамы (отец был в действующей армии), вывез меня с няней Хымой из Винницы, когда войска вермахта были на подходе к городу. Если бы не он, не было бы не только «Моей Винницы», но и уже 80 лет — меня. Теперь вам ясно, что' для меня значил этот человек, почему я о нём постоянно вспоминаю, почему даже фотография памятника на его могиле присутствует в «Моей Виннице» (фото 85).

Во втором ряду, между двух неизвестных мне лиц, Лев Константинович Морейнис — директор открывшегося в том же году Винницкого фармацевтического техникума (см. также несколько ниже).

Есть на этой фотографии ли'ца, которые кажутся мне знакомыми (могу и ошибаться). Но в одном случае я почти уверен, что это она — Рахиль Яковлевна Алукер (см. коллаж — в самом низу). Трудно, конечно, увидеть в красавице ту тучную женщину, которую я хорошо знал. И она потом стала врачом. Насколько мне помнится, в оккупированной Виннице была расстреляна её дочь. После войны они с мужем взяли на воспитание сироту, сын которой - всесторонне талантливый выпускник физмата МГУ - сейчас проживает в США. О нём, своеобразном поэте-любителе, писали винницкие электронные СМИ, цитировал его и я в своих публикациях. Знал всю эту семью, но больше ничего не сообщаю, так как реакцию на это поэта не могу предвидеть (он своеобразен во многом).

- И ещё тут же, на странице 210 фотография 106 (Вінницька робітнича лікарня, 1 квітня 1923 р.). Приложена оборотная сторона фотографии с трудно, но всё же читаемым списком сфотографированных. К сожалению, список неполный  и без указания на то, кто — где. На снимке — от профессора до санитарок — 37 лиц, перечень включает 29 фамилий. Попытаюсь перечислить тех, кто находится на снимке во втором ряду. Слева — направо:
хирург Евгений Степанович Гоф - о нём я писал выше и в семи прежних публикациях, можно это увидеть из каталога персоналий: В помощь читателю - I (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru), врач Полина Моисеевна Шрайбер (не знал её), Лев Константинович Морейнис — химик-фармацевт, дед по матери знаменитого социолога Юрия Александровича Левады, 1930-2006 (деда, умершего в 1937 г. я знать не мог; в 1923 г., как уже указывалось выше, он стал директором Винницкого фармацевтического техникума), врач Моисей Васильевич Гудельман (не знал), профессор Ефим Яковлевич Фишензон (умер в 1939 г., его жену - Софью Абрамовну знал и о ней не раз писал — см. там же, в каталоге персоналий), не врач (без медицинского халата), имя и фамилию которого не совсем разобрал и которого не знал, две женщины - врачи, которых не знал и врач-терапевт Мира Филипповна Шинкарёва (1896-1989), которую хорошо знал и о которой писал (она была доцентом во время моей учёбы в институте и преподавала в нашей группе; сын её  - Филипп Григорьевич Рутберг, 1931-2015, был академиком РАН).

Е. С. Гофа, которого я если и видел, то только мельком, узнал по усам и бородке, а также по другим его фото, М. Ф. Шинкарёву - по характерному для неё наклону головы и общим чертам лица. Я ведь видел её через 35 лет после даты этого фотоснимка. И с того времени прошло если не без двух лет — столетие (с года съёмки), то всё же также не мало: около 65 лет.

И последнее о фото: «Робітнича лікарня» это бывшая (до Октябрьского переворота) Еврейская больница и будущая (после II-й мировой войны) Вторая городская больница по ул. Ворошилова (рядом со стадионом «Локомотив»), от которой не осталось и следа. И об этом я писал: О былом эта дума. Та й ни без сума (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) .

                ***

- Возвращаемся на несколько страниц назад, к воспоминаниям «Моє життя з мікробами» Зельмана Абрахама Ваксмана (1888-1973). Я понимаю, что отказаться составительнице тома от включения этих нескольких страничек Нобелевского лауреата было, по разным соображениям, почти невозможно. Но ничего примечательного в них нет. З. Ваксмана связывало с городом только короткое обучение в нём у частных учителей и визит сюда в 1924-м году. Но тогда он не был даже профессором и встречался лишь с родственниками и друзьями прошлых лет. Восторга от виденного и услышанного в Виннице американец Ваксман не испытал. До Нобелевской премии и всемирной славы оставалось 28 лет. Пока же были скромные визиты в Винницу и место рождения — село Новая Прилука (в 1888 году — в составе Киевской губернии).

                ***

- Об Игоре Костецком (1913-1983) я кратко упоминал тут: Газета Винницкие вести 1941-1943 (Нил Крас) / Проза.ру (proza.ru) . В воспоминаниях его младшего брата Андрея сказано несравненно больше. Но и мне есть что' добавить. Тем более, что в украинской прессе имеются немало странных указаний о нём. Например, «Он много времени проводил в Германии»: Игорь Костецкий (1913) Календарь Украины (calendarium.com.ua). Это — о человеке, который эмигрировал в Германию ещё в 40-х годах и умер её гражданином там же в 1983 году.
В основанном им вместе с женой Anna Elisabeth Kottmeier (1902-1983) в 1955 г. в Штутгарте книжном издательстве были выпущены переведенные супругами на немецкий язык произведения Бориса Пастернака, Юрия Тыньянова, Бэллы Ахмадулиной, Николая Эрдмана, Юрия Олеши, Шота Руставели, а также украинских авторов — Леси Украинки, Олеся Гончара (роман «Собор). Одновременно Игорь Костецкий [в немецком написании — Eaghor (Ihor) Kostetzkyj] переводил на украинский язык лучшие произведения мировой литературы. Сотрудничал на немецком радиовещании. (Это — к воспоминаниям его младшего брата - Андрея Мерзлякова).

                ***

Сейчас пойдут совсем краткие упоминания авторов, включённых в 3-ю книгу. Надеюсь, вы войдёте в моё положение: пересказать подробно содержание 1008-страничного тома невозможно. Но я перечисляю все сообщения, а не только те, где я могу что-то дополнить или разъяснить.

- Об Иване Юрченко (1897-1983), вступившем во время немецкой оккупации в ОУН, эмигрировавшем в Германию, а в 1950 г. - в США, преподававшем там в украинских школах, мне, как и в отношении ниже представленных других деятелей украинской эмиграции, ничего существенного добавить не дано.

Но я их всех прочих, повторяю, упомяну, так как одна из целей цикла моих статей о «Спогадах...» - популяризация этого небывалого по объёму и содержанию трёхтомника. Многие фотографии из 3-й книги Андрей Рыбалка уже опубликовал на его сайте: ВИННИЦА. СТАРЫЙ ФОТОАЛЬБОМ. | Facebook , а я вот занялся, в основном, текстом (включая подписи к фотографиям).
Пока не выпущены отдельными тематическими книжками основные статьи из этого ценнейшего собрания — это, полагаю, будет хоть каким-нибудь компасом для поиска нужных читателям материалов.
Не исключаю даже, что мои замечания и дополнения будут включены в последующие издания.
Вот чем я руководствовался, занявшись анализом текстов и иллюстраций 3-го тома, который, не считая составителей, редакторов, корректоров, прочих, непосредственно причастных к изданию лиц, наверное, никто ещё не проработал хотя бы в той же степени, как это сделал я.

                ***

- Воспоминания Осипа Назарука (1883-1940) касаются периода Украинской революции начала прошлого века. Сам он был деятелем ЗУНР, УНР, УГА (Украинской Галицкой Армии). С 1922 г. О. Назарук проживал в Канаде, с 1923 г. - в США, с 1928 г. - в Польше (Львов, умер в Кракове).

- Терентий Давидюк (1904-1996?) - воспоминания учителя из Стрижавки, с 1953-го года - винничанина посвящены его обучению в конце 1920-х годов в Винницком педагогическом техникуме имени И. Франка.

- О воспоминаниях Михаила Лошака (1918-2000), знавшего и рисовавшего ещё живую Иерусалимку, я уже упоминал во II-й части этой публикации. О его встречах с Михоэлсом — в нескольких абзацах не уложиться. Повторяю и надеюсь: всё это войдёт в будущую книгу об Иерусалимке.

- Воспоминания Петра Малярчука (1914-1990) интересны уже тем, что это рассказ о жизни простого человека, ни с какой стороны не знаменитого. Он окончил школу-семилетку, ФЗУ (фабрично-заводское училище), начинал, но тут же бросал, учёбу в двух институтах, отслужил срочную службу в армии, войну прошёл шофёром (до Чехии), а где и кем он только не работал: слесарем, кочегаром, водителем, ремонтником — в Виннице и Ленинграде, на различных судах Балтийского мореходства! Его воспоминания по крохам дают представление об обстановке, о настроениях тех лет. Вдали от парадов и демонстраций, от прочей шумихи, от громких судебных процессов и террора…

- И уж совсем особняком, в стороне от других находятся мемуары известного винничанам Валентина Дмитриевича Отамановского (1893-1964). Сами названия их - «Автобиография заключённого Валентина Отамановского» и «Моё покаяние» - уже свидетельствуют о многом. В Виннице В. Д. Отамановский проживал с 1920 по 1929 годы, занимаясь библиотечным делом, краеведением, организацией музея и памятника М. М. Коцюбинского,
возглавлял созданный им «Кабинет изучения Подолья»: Кабінет виучування Поділля — Вікіпедія (wikipedia.org) . В Виннице же он был в 1929-м году арестован как член «Союза освобождения Украины», в 1930-м году — осуждён в первый раз, в 1934-м — вторично. Далее началось его вынужденное блуждание по стране: Казань, Красноярск, Саратов, Симферополь, Харьков. Получил диплом историка, после сдачи экзаменов экстерном в Краснодаре, только в 1945-м году (!). Защитил кандидатскую диссертацию («Винница как тип украинского города Южного Правобережья XIV—XVIII веков»...) в Московском гос. университете в 1946-м году и докторскую («Города Правобережной Украины под владычеством шляхетской Польши от середины XVII до конца XVIII веков. Проблема возникновения и развития украинского феодального города») — в Ленинградском университете в 1956 г. Реабилитирован в 1989-м году, четверть столетия спустя после смерти.

Упомянутые диссертации интересующимся желательно почитать: ведь сами их названия уже можно считать дискутабельными (дискуссионными), а время защиты — подготовка борьбы с космополитизмом, развернувшейся в 1948-1953 г. г. , и сворачивания оной. Кандидатская диссертация издана в Виннице в 1993 году («Вінниця в ХIV - ХVII століттях»), она представлена в интернете. О ней сообщал в 2013-м году А. Федоришен: Забутий вінничанин – Валентин Отамановський - Події (archive.org) , тогда же, к 120-летия со дня рождения учёного, была опубликована статья Олега Чебана: Він заважав більшовикам творити міфи | www.ukurier.gov.ua .
 
У меня остался, после знакомства с описаниями жизни неординарной личности - историка В. Д. Отомановского, какой-то осадок подозрения в том, что его до сих пор преднамеренно замалчивают, многое недоговаривают (или пишущие о нём многого просто не знают), не там, где надо, расставляют акценты, пр. Например, в ВикипедиИ (русс. и укр.) почему-то «забывают» упомянуть, что он в 1951-1958 годах не просто преподавал латынь, а - заведовал кафедрой (!) иностранных языков с курсом латинского языка в Саратовском медицинском институте: Саратовский Государственный Медицинский Университет // Кафедра иностранных языков (sgmu.ru) . Согласитесь, что для бывшего политического заключённого, причём не реабилитированного, это - «две большие разницы». Опускают - как несущественное (?) - изданную им в Москве книгу (правда, увидевшую свет в следующем после его смерти году): Отомановский, В.Д. Борьба медицины с религией в Древней Руси / В. Д. Отомановский. — М.: Медицина, 1965. 186 с.

Какими страшными были 30- годы в СССР, как ломали через колено судьбы людей, как их унижали! Высоко образованный учёный, полиглот (знал семь европейских языков), дабы выкарабкаться из ада, в который его заперли, принужден был писать, что его сбил с истинного пути акад. Ефремов. Последнего уже мало кто помнит — поэтому несколько слов о нём.

Сергей Александрович Ефремов (1876-1939) — литературовед и литературный критик, автор около 3 000 (это — не опечатка!) статей и рецензий, монографий о М. Вовчок, Т. Шевченко, И. Франко, М. Коцюбинском, П. Мирном, пр. Входил в состав Украинского Центрального Совета, предложил название «УНР», отправитель публичного гневного письма сыну писателя — Юрию Коцюбинскому, красные войска которого взяли Киев… В 1919-м году был, по просьбе Украинской Академии Наук (УАН), реабилитирован победившей советской властью, в 1922-1928 г. г. - вице-президент УАН. В те же годы организовал «Союз освобождения Украины» (СВУ). В 1929-м году арестован, в 1930-м осуждён на 10 лет. Умер в тюрьме. Подробнее: Єфремов Сергій Олександрович — Вікіпедія (wikipedia.org)  и  Ефремов, Сергей Александрович — Википедия (wikipedia.org) .

- Александр Шиманский (даты жизни не известны) - писатель и поэт - оставил интересные воспоминания «Рейдом на Винницу» (1930). Это — о поездке, вместе с двумя другими харьковскими писателями, в том же году (или годом раньше) в Винницу и Жмеринку для встречи с читателями. В частности, он описал Иерусалимку - «это своеобразный уголок еврейской старины. Это остатки еврейского «гетто», которое когда-то славилось разительной нищетой — неповторимые образцы люмпенского царства. Какого-то невозможного стиля домишки на «куриных ножках», построенные без какого-либо порядка, без единой улицы и переулка, погрязшие в болоте и грязи — произвели на меня угнетающее впечатление. Из домов заинтересованно взирали на нас разные «народы» в разнообразных лохмотьях.» [Вспомните об исчезнувшем иерусалимкинском «барокко», по надуманным описаниям этого района города, чему я удивлялся в недавней статье «Иерусалимка-невидимка».]

- Демид Бурко (1894-1989) — священник, покинувший Украину в 1943-м году и с того времени проживавший в Германии. Сидел недолго в винницкой тюрьме (1930), освобождён с подпиской о не выезде (что не соблюдал), в 1935 г. попал в заключение повторно (сбежал, скрывался). Принимал участие в перезахоронении жертв террора НКВД в Виннице (1943), после чего эмигрировал. В приведенных воспоминаниях о событиях 1943-го года ничего нет.

- Игорь Михайлович Дьяконов (1915-1999) - доктор исторических наук, востоковед и лингвист, сотрудник Эрмитажа, научных институтов АН СССР (истории и востоковедения) — описал своё пребывание в Виннице в 1930-м году. Вот отрывок впечатлений 15-летнего ленинградца об Иерусалимке:
«Дальше начиналась Иерусалимка — страшная улица еврейской нищеты, Мне уже трудно сейчас описать, как она выглядела [его «Книга воспоминаний» вышла в Спб в 1995 г. - Н. К.] Я помню какое-то нагромождение лачуг, какие-то двухэтажные деревянные галереи — и впечатление нечеловеческой тесноты, вони и грязи — и бесконечные оборванные, горластые ребятишки, и какие-то женщины, и сапожники, и тряпичники, и разные бородатые, пейсатые евреи в чистых поношенных чёрных лапсердаках и чёрных фуражках, степенно среди страшного смрада и гомона обсуждающие какие-то важные дела на идиш. Всего этого нет — кто не выбрался в люди с помощью советской власти, не уехал — тот расстрелян, сожжён, задушен в душегубках — и эти старики, и женщины, и детишки.
Иерусалимка, как и полагается кошмару, лежала где-то сбоку.  А город был, в общем чистый и приятный...» (тут же — два характерных фото лачуг Иерусалимки, из упомянутой выше серии 1927-го года).

Приведу интересные факты из биографии И. М. Дьяконова (они — из ВикипедиИ и, конечно, были известны составителю краткой справки об авторе, но такие детали, понятно — не для кратких справок). Так вот, из более подробной биографии автора следует, что в Ленинградском университете он, среди прочих языков, изучал идиш, иврит, арабский …
В послевоенные годы И. М. Дьяконов работал ассистентом на кафедре семитологии Ленинградского университета. В 1950-м году одна из выпускниц кафедры написала донос, в котором указала: „на кафедре изучают Талмуд“, что, впрочем, — то же самое, что на кафедре марксизма-ленинизма - изучение Краткого курса истории ВКП(б). Но это было время кампании по «борьбе с космополитизмом». И кафедру закрыли, преподавателей разогнали. И. М. Дьяконова — исконного русского (заведующий кафедрой И. Н. Винников - еврей) — погнали прочь одним из первых, ведь он был «сыном врага-народа», расстрелянного НКВД в 1938-м году.

Как видите, если в биографии талантливых людей (а И. М. Дьяконов был учёным мирового масштаба) копнуть глубже, то ясно становится, как было «Эх, хорошо в стране советской жить!», о чём пелось в пионерском марше. Слова этого марша написал в 1935-м году кинорежиссер Владимир Георгиевич Шмидтгоф, которого в начале 1938 года арестовали сотрудники НКВД и у кого пытками добивались признания в шпионской деятельности в пользу Германии (учитывая немецкие корни заключённого). Ну а музыка марша — великого Исаака Осиповича Дунаевского: в ходе «борьбы с космополитизмом» были забракованы многочисленные произведения композитора на еврейские темы.

- Михайлина Коцюбинская (1931-2011) — дочь Хомы, младшего брата М. М. Коцюбинского — родилась в той же комнатке, где и её дядя — один из самых знаменитых винничан. И она была под колпаком КГБ, и её в 60-е годы прошлого века исключали из партии, увольняли с работы за свободомыслие. В 70-е годы её неоднократно допрашивали в связи с делами Василя Струса и его соратников. Воспоминания её, во многом, написаны по дневникам матери. Весьма интересны; публикация их завершается следующими словами: «… нещадна репресивна машина проковтнула і зжерла обоїх синів Коцюбинського.» [Юрия (1896-1937) и Романа (1901-1937) — Н. К.]

Не совсем как бы к месту, но мне хочется процитировать из сноски к мемуарам Михайлины Коцюбинской одно место из автобиографии Хомы Коцюбинского: «В грудні 1925 р., приїхавши до Вінниці для ревізії книжкової торгівлі, звернув увагу місцевих організацій на будинок, де народився Коцюбинський. В цьому будинку в одній половині був громадський відхідник, а в другій майже зруйнованій половині проживала якась убога родина.»
Решил не комментировать…
Напомню только, что брат писателя и его жена-армянка приложили неимоверные усилия — и уже в 1927-м году музей М. М. Коцюбинского был открыт в доме, где он родился. Эта же семейная пара создавала и открывала музей писателя в Чернигове, куда их перевели в 1934-м году.

- Олександр Левада (Александр Степанович Левада, 1909-1995) был связан с Винницей 20-30-х годов. Тут он два года учился в Педагогическом институте, работал в газете, служил в армии, в 1935-1936 году директорствовал в музее М. М. Коцюбинского, возглавлял отделение Союза писателей Украины и, как «положено было» многим соавторам «Спогадів...», дважды побывал в застенках НКВД в связи с его «контрреволюционной деятельностью». Как-то выкарабкался, но любовь и преданность к партии большевиков не потерял. И был одним из тех, кто громко протестовал против временного запрета КПСС: в Независимой Украине, где КП поначалу разогнали (1991), а потом фактически разрешили (1993); в год своей смерти получил премию им. Ленина ЦК Компартии Украины.

Его пасынок, социолог Ю. А. Левада - сын историка Моисея Александровича Когана и Натальи Львовны Морейнис - взял фамилию и отчество отчима. Юрия я отчетливо не помню (только видел в группе прежних выпускников школы, собравшихся на очередную встречу: Женя показал на брата), а вот его младшего брата, о котором сейчас упомянул — родного сына Александра Левады — Евгения (1939-2000) и очень на него (судя по фотографиям отца) похожего, помню отлично. В «Моей Виннице» представлена подписанная им моя характеристика (он был комсоргом школы). Женя погиб в автокатастрофе, будучи журналистом - международником.

Небольшие по объёму воспоминания О. Левады о времени его работы в музее интересны, в основном, указаниями на лиц, определяющих литературную жизнь города в середине 30-х годов прошлого столетия. Как раз во время работы директором музея М. М. Коцюбинского О. Леваду заклеймили как «враг народа». «За граты» попали ещё два писателя. Одного из них звали Александр Московченко. Фамилия — не редкая, но почему-то мне вспомнилась моя учительница в младших классах Р. Б. Кибрик, фамилия сына которой была Московченко. О том, почему она одна, никто не знал. Самый простой предположительный ответ был: «Муж погиб на войне», хотя, как теперь понятно, были и другие варианты. Но их тогда не только вслух, но и про себя не рассматривали…

- Воспоминания Майи Ракитовой (1931 г. рождения) «Две победы моей матери» есть в сети — я их читал несколько лет тому назад. Автор - дочь погибшего в годы террора крупного партийного и советского работника - повествует о том, как ей с матерью посчастливилось в годы оккупации (Холокоста), с помощью украинских друзей, выжить. Эмигрировала в Канаду.

- О годах террора и оккупации — также в воспоминаниях поляка Яна Межановского (1921-го рода рождения) «10 лет далёких лагерей без права переписки. Воспоминания фоторепортёра 1921-1991».

- В воспоминаниях Николая Боголюбова (1870-1951) «Шестьдесят лет в оперном театре. Воспоминания режиссёра.» меня очень заинтересовали несколько строк из описания участия его в постановке в Винницком театре оперы «В бурю». Н. Боголюбов планировался как режиссёр, но оказался лишь исполнителем роли В. И. Ленина (все посчитали его единственным, кто имел приблизительное внешнее сходство с вождём Революции). Я упоминаю об этой детали, потому что в опере Т. Хренникова Ленин хоть и впервые был выведен на оперную сцену, но его образ, говоря языком искусства, не имел музыкального воплощения. Попросту говоря, Ленин в опере не пел. Он, по словам Н. Боголюбова, произносил три короткие фразы. И это — всё.

А заинтересовавшие меня строки — следующие: «… Огромная энергия и тонкий вкус костюмерши Працюк… М. Н. Працюк бережно одевала меня — костюм, рубаха, воротник, галстук, а также ботинки — всё было специально изготовлено.»

Первое: 1937-й год. Террор НКВД. Впервые на оперной сцене — Ленин! Малейшая оплошность в гардеробе вождя, любой промах исполнителя — и беды не избежать!
Мария Николаевна Працюк — наша соседка в течение десятилетий, о которой я писал и в «Моей Виннице», и в статьях (включая I-ю часть этого очерка). Она и, особенно, её мать Анна Фёдоровна, рассказывали мне - школьнику о события прошлого в Виннице. Но мои мысли в то время были на спортплощадке, на стадионе, на пляже, и так далее. Далеко от празднеств по случаю революционных побед и юбилеев советской власти. От Марии Николаевны я знал всё о театре и актёрах. В 2000-м году, во время моей первой поездки в Винницу из-за рубежа, я случайно встретил в парке Марию Яковлевну Шереметкер (жену бывшего директора парка) и также её приятельницу - уже тоже вдову (главного режиссёра театра Фёдора Григорьевича Верещагина).
Посидели, повспоминали. Верещагина (И. О., пардон, не вспомню) подивилась моими знаниями о, так сказать, внутренней жизни театра, той, что протекала за кулисами.

Второе: а вот то, что Мария Николаевна и до войны заведовала костюмерным цехом, я не знал. Значит, она и в годы оккупации служила в театре. И так много могла рассказать о Виннице «під німцями»! Но ни школьнику, ни студенту, ни молодому врачу расспросить её об этом не хватило ни знаний истинной истории города, ни здорового любопытства, ни ума…
 
Кстати, выйдя на пенсию в 60-е годы, Мария Николаевна (Анна Фёдоровна уже умерла) дневала и ночевала в церкви на Пятничанах, куда эвакуировали церковь с ул. Ленина. Обшивала и там всех. Детей у неё не было, меня она знала с моего 10-летнего возраста — и мы дружили многие годы, обмениваясь новостями и подарками. Как жаль, что «странности» у меня тогда ещё не появились — и я её вопросами о прошлом не утомлял!
Вот уж не думал, что «Спогади...» вызовут у меня столь сентиментальные воспоминания.

- «Воспоминания Юхима Наньева, пересказанные его внучкой Наталией Кушкой» очень кратки, но Н. Кушка - известный краевед (прежде всего, по темам, связанным с музыкой) сумела и на единственной страничке ярко передать впечатления деда (1897-1979) - школьного учителя - от концерта всемирной славы скрипача - Давида Ойстраха - в Виннице.

- Иван Хмельницкий (родился в 1914-м году) — банковский служащий, в 1937-м году осуждён по ложным обвинениям на пять лет лишения свободы. В войну, находясь в штрафном батальоне, попал в плен. В 1943-1944 г. г. проживал в оккупированной Виннице. Эмигрировал в США. В 1951 г. в Чикаго были изданы его мемуары «В країні рабства і смерті».

Воспоминаниям Ивана Хмельницкого отведено 35 страниц — и они весьма информативны. Конечно, ощущается их явно антисоветская и антироссийская окраска, определённая односторонность, но никаких выдумок они, на мой взгляд, не содержат. Не замечать ничего положительного в действиях новой власти, когда видел раскулачивание, жестокую принудительную коллективизацию, Голодомор и голодную смерть отца, когда тебя самого безосновательно засудили, не так уж и необычно, посему не заслуживает особых упрёков. Хотя до 1930-го года отношение автора к власти было более-менее положительное.
Описание пребывания И. Хмельницкого во внутренней тюрьме НКВД, перенесенных допросов — ужасает.

И. Хмельницкий, по его словам, был среди тех нескольких украинцев, которые первыми заподозрили наличие в саду, расположенном у Литинского шоссе, могил замученных и расстрелянных в застенках НКВД в 1937-38 годы.
Он описывает детали раскопок массовых захоронений в Парке культуры, перезахоронение убитых и скрытно сброшенных в ямы, которые потом пытались замаскировать.
И. Хмельницкий завершает свой рассказ об этих злодеяниях призывом к новому Нюрнбергу.

- Мемуары Алексея Трачука (1905-1999) называются «Виновным себя не признал. Воспоминания про 1937-1940 г. г.». Бывший советский и партийный работник, директор Винницкой 1-й образцовой школы имени М. Коцюбинского был арестован в 1937-м году за «принадлежность к антисоветской террористической троцкистской организации» и провёл в лагере и на поселении в Сибири более 15 лет.

Подробно рассказывает А. Трачук о применяемых НКВД подлых методах натравливания сотрудников одного на другого, чтобы получить «порочащие» сведения об очередной, ими наобум выбранной жертве. Многие, вольно или невольно ставшие «осведомителями», не ведали, что они сами уже находятся в списке «следующих». А. Трачук приводит немало фамилий жертв и палачей, их должности. Его повествование об особенностях допросов вызывают в памяти описание средневековых пыток.  И так — все 70 страниц: о преступлениях, кои творила ленинская партия, так и не покаявшаяся в них.

- Я прочитал лишь половину 3-й книги и чувствую, что надо раскрывать её содержание ещё более сжато. Поэтому только упомяну воспоминания Фредерики Хаимсоновой (1905 года рождения) о работе в редакции газеты «Червоний край» (1926-1930), о послевоенной Виннице, пр. (написаны в 1973 г.) — для меня ничего интересного они не содержат.

- А вот «Воспоминания архивиста 30-50-х годов» Елены Горевой (1902-1977) - всего на двух страничках - принесли новые сведения, которые заставляют глубоко задуматься.

Во-первых, оказывается, что партийный архив в 1938-м году разместили в бывшей синагоге Райхера по Братскому переулку. Сначала, я об этом уже писал, там соорудили спортивный зал; по расписанию — в определённые часы — туда приходили помолиться верующие в Б-га евреи. Вот знать бы, или атеисты коммунисты-архивисты так же оставляли какое-то время для набожных иудеев?!
Во-вторых, почему не понесли должное наказание те, кто принял столь унизительное для партии решение? Неужели только потому, что террор к этому времени начали сворачивать?
Так осквернить рабоче-крестьянский партийный архив, поместив его в протравленные изречениями из Талмуда стены!
В-третьих, почему выделили для партийных документов из районов и областного центра только два вагона, в которых, охраняя, в частности, позорные выговоры с занесением в личное дело, ехали в г. Куйбышев Е. Горева и заведующий сектором учёта горкома партии коммунист Зусман?  Чего это так смалодушничали, не сформировав специально для этого святого груза литерный состав! А то, что в это время тысячи стремившихся эвакуироваться сутками безуспешно штурмовали билетные кассы … Партия — наш рулевой!
В-четвёртых, в 1939-м году партийный архив возглавил Шлёма Тодросович Кушаковский. Е. Горева об этом не пишет, но я-то знаю, не только судя по имени, что новый заведующий являлся евреем. Когда-то он был простым рабочим в посёлке Звенигородка Черкасской области, но вступил в партию и, будучи - без университетов - образованным человеком, поднялся вот до такого уровня.

[В любом случае, до замуровывания Звезд Давида на фасаде бывшей синагоги он не додумался. Приоритет тут, ну вы сами знаете, за кем. Даже фамилию его мне писать не хочется: выставлял не раз его голяком перед всеми, а с него, как с гуся вода: так и выглядит до сих пор фасад строения архитектора Гр. Гр. Артынова изуродованным.]

Я Ш. Т. Кушаковского никогда не видел, но много лет был знаком с его сыном - профессором-кардиологом Максом Соломоновичем Кушаковским (1922-2002). Макс с довоенного времени дружил с моим сводным братом, учился в школе с тестем моего младшего брата (сначала — в украинской школе, потом — в открывшейся 18-й русской школе). Макс был необычайно талантлив, причём удивлял своей сообразительностью учителей по всем предметам. Являлся заводилой различных молодёжных мероприятий — и о нём ведал буквально весь город. Как и тесть (адвокат Э. М. Зайцев, 1922 года рождения, проживающий ныне в Израиле; он подтвердил по телефону мою догадку о том, что на стр. 541 ,фото 270, изображён отец Макса). Макс осенью 1940 г. был призван в армию. Служил солдатом - артиллеристом, был тяжело ранен, нафаршированный осколками лечился в госпитале и там же потом был оставлен санитаром. Отсюда, а потом из Военно-медицинской академии начинался его 60-летний путь в медицине. Он стал врачом-кардиологом мирового уровня. Об этом есть немало материалов в интернете. То, что он отсутствует в длинном списке знаменитостей, родившихся в Звенигородке (см. в украинской ВікіпедіЇ), свидетельствует только об ограниченности составлявших этот список.

Макс Кушаковский был великим и в своей скромности. Помню, в 1967-м году, когда он вышел в отставку (преподавал в Военно-медицинской академии в Ленинграде), его тут же пригласили в тамошний Институт усовершенствования врачей. И вот, приехав навестить своих старых родителей, он узнал, что я тоже — в Виннице, и попросил о встрече. И у меня, только год как кандидата наук, но работающего в Институте усовершенствования врачей в Казани, выяснял особенности преподавания врачам (в ВМА он преподавал студентам — курсантам, на языке военных). Я был смущён до невозможного: М. С. Кушаковский — известный всему врачебному миру кардиолог, автор настольных - для врачей - книг хочет перенять что-то из моего скудного педагогического опыта.
Такие вот люди жили среди нас: он знал только работу, написал десятки книг. Имел заботливую жену. Детей в семье не было.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://proza.ru/2021/04/11/493 .