Гадёныш, глава 1

     В аэропорт я приехал рано в надежде улететь первым рейсом. Подошел к дежурному администратору, подал удостоверение. Он спросил:
     – Вам гостиницу?
     – Какую гостиницу? Мне ближайший рейс.
     – Ближайший рейс будет где-нибудь суток через трое. Мы уже закрыты, не принимаем, не выпускаем. Так вам давать гостиницу?
     – Я подумаю.
     Нашел свободное кресло, сел, достал ноутбук. Альтернатива: двое суток в поезде или трое суток сидеть в гостинице в аэропорту. Стал смотреть ж/д расписание, через три часа идет поезд на Питер. Два дня в поезде гораздо лучше, чем три дня в гостинице. Поезд – это движение, а движение есть жизнь.
Стал смотреть билеты. В шестом вагоне СВ одно место есть. Я быстро оформил билет. Теперь надо организовать, как говорила жена, сухой паек. Я не пользуюсь вагонами-ресторанами.
     Заехал в торговый центр, чтобы закупить продукты в дорогу: это колбаса, сыр, овощи, помидорчики, огурчики, перец, чай, кофе в пакетиках, хлеб, печенье к чаю. В общем, набрал довольно приличный пакет. Как говорят на Руси, собираешься на один день, бери продуктов на неделю.
     На перрон я вышел за три минуты до подачи поезда. Примерно рассчитал, где шестой вагон. Подошел к вагону, показал проводнику удостоверение. Он сличил фотографию с оригиналом, убедился, что соответствует, и сверил в своей записной книжке мои данные со своей записью. Когда убедился, что все правильно, подал мне удостоверение и сказал:
     – Проходите, ваше купе – номер четыре.
     Купе было открыто, там сидел мужчина, смотрел в окно. Я поздоровался, он повернулся, заулыбался, поднялся, протянул руку. Я узнал его, а он меня. Это Валентин Егорович, с которым мы давно знакомы – с тех пор, когда у нас был великий могучий Советский Союз. Он строил энергетический комплекс «Экибастуз». Я помню, как секретарь позвонила мне, сказала:
     – К вам направляется директор завода.
     Я в то время работал главным конструктором, недавно назначенным, а у директора было такое правило: для сообщения приятной вещи он приглашал сотрудников к себе в кабинет, а если что-то неприятное, то он приходил лично в кабинет сотрудника объявить об этом. Не зная, что он мне приготовил, когда зашел ко мне, я вышел из-за стола навстречу, протянул руку, поздоровались. Он поинтересовался, как у меня здоровье, как дома. Я ответил:
     – Все хорошо. Все здоровы.
     – Вот и хорошо. Ты знаешь, позвонил министр, сказал, что в совмине принято решение о том, что вице-премьер будет курировать Экибастуз на месте, находясь там. Министр распорядился, чтобы все заводы-поставщики оборудования послали на ГРЭС ответственных: компетентных представителей. Я хотел послать по его рекомендации главного инженера, но тот внезапно заболел, поэтому я решил, что поедешь ты.
     Да, думаю, вот почему он интересовался моим здоровьем, так что заболеть мне теперь не удастся, но я решил все-таки немножко пободаться, как говорится.
     – Зачем мне туда ехать, когда там два очень хороших инженера, способных решить любые вопросы.
     – Это верно, я знаю обоих этих инженеров, хорошие ребята, грамотные, ни разу рекламаций не было с тех объектов, на которых они находились, но с начальством не спорят, тем более с министром и со мной. Я ж начальник, не надо спорить. Есть бронь на самолет, вылет через три часа, моя машина в твоем распоряжении. Плановый отдел и производственный подготовили все документы, какие тебе там понадобятся. Так что счастливого пути! Прилетишь, позвонишь, объяснишь.
     Он опять протянул мне руку. Вот так я в тот же день оказался на Экибастузской ГРЭС-1. Руководство ГРЭС выделило квартиры для представителей заводов-поставщиков оборудования. И вот я вечером оказался на пороге квартиры, где проживали наши шефы-инженеры. Они были крайне удивлены, увидев меня, но поделились ужином и рассказали о проблемах.
     Оборудование, необходимое для монтажа, прибыло согласно графику, все нормально. Правда, иногда оборудование приходило на площадку ГРЭС-2 вместо ГРЭС-1, но они разобрались с этой путаницей, сейчас все оборудование находится или на монтажной площадке, или на базе, так что вопросов не возникнет. Сказали, что происходит ажиотаж в ожидании вице-премьера.
     Утром я пошел в управление строительства. Как выразились мои коллеги, там – ажиотаж. Я повстречал знакомых представителей заводов, турбинного и котельного, это были главные инженеры. Сказали, что завтра на десять часов вице-премьер назначил совещание, приглашает всех представителей заводов-поставщиков и также начальников строительных управлений.
     На следующий день к десяти часам все собрались. Главный инженер строительства объявил, что вице-премьер извиняется, он задерживается на час, совещание переносится. Все вышли покурить, и я за компанию пошел на улицу.
     Во дворе трактор волоком тащил на тросе большую задвижку трубопровода. Один из стоящих что-то крикнул, трактор остановился, тот подбежал к трактористу, а в это время подъехали две «Волги», из первой вышли начальник строительства, с которым я знаком лично, замминистра энергетики, и вице-премьер, которого я знал только по портретам, висящим в учреждениях.
     Человек, который окликнул тракториста, практически за шиворот вытащил его из кабины, заглушил трактор, подошел к задвижке, снял с нее трос, приподнял – а она, наверно, под сто килограмм весом – и положил ее на сиденье трактора. Вышедшие из «Волги» стояли смотрели на эту картину. Потом вице-премьер сказал:
     – Вы что позволяете себе?
     – Да вот, диверсанта поймал, – спокойно ответил тот человек.
     – Что за диверсант?
     – Эта задвижка должна стоять на горячем трубопроводе высокого давления.
     Электропривод сломан, фланцы забиты, ну, это ничего, монтажники подшабрят, а вот то, что на корпусе может быть трещина, это уже монтажники не поправят, а эта трещина может развалить задвижку, когда дадут горячую воду под давлением. Счастье будет, если никто из людей не попадет под этот кипяток. Придется гасить котел, сливать воду, так что вот таким образом закладывается диверсия. Я эту задвижку монтировать не буду, поскольку здесь нет стенда, а ее без испытания ставить нельзя. Это самая настоящая диверсия!
     Вице-премьер внимательно слушал, затем спросил:
     – Фамилия?
     – Начальник СМУ-3 Валентин Егорович Смирнов.
     Вице-премьер протянул ему руку для пожатия:
     – Спасибо, Валентин Егорович!
     И все пошли в помещение. Совещание было недолгим. Вице-премьер объявил:
     – Всем сейчас раздадут графики строительства и монтажа. Прошу внимательно изучить, проработать, и у кого какие будут замечания, завтра в семнадцать часов здесь обсудим, а сейчас все свободны, кроме представителей заводов-поставщиков оборудования.
     Все разошлись, а те подсели поближе.
     – Я сейчас буду называть завод, – говорил вице-премьер, – а представители, пожалуйста, называйте фамилию, имя, отчество и должность.
Все подымались поочередно, называли себя. В основном все главные инженеры, а я главный конструктор.
     На следующий день к семнадцати часам все собрались в этом же помещении. Вице-премьер сказал:
     – Надеюсь, что все проработали, связались с заводами, уточнили графики поставок. У кого какие есть предложения, замечания?
Все молчали, то ли у всех был порядок такой, как у меня, что нет никаких замечаний и нареканий, все подготовлено к монтажу, то ли стеснялись первыми начинать. Выждал минуту:
     – Ну что ж, как говорят на Руси, молчание – знак согласия. Все согласны с этим графиком, будем его исполнять.
Тут поднялся тот человек, что задвижку отцепил от трактора.
     – Прошу вас, Валентин Егорович.
     – По поводу строительства фундамента под основное оборудование турбины генератора замечу, что здесь немножко вышла ошибочка. Урезаны сроки где-то на 10-12 суток. Это значит, что фундаменты будут готовы, а соответственно и монтаж оборудования пойдет не по графику, а на 10-12 суток позже.
     – Почему вы так считаете?
     – А потому, что здесь эти сроки установлены, не знаю, каким-то не расчетным путем, не по СНиПу, а, очевидно, так хотелось тому, кто этот график составлял.
     Посыпались возражения, видимо, от технического отдела строительства:
     – Что вы говорите! Все сделано правильно, все просчитано.
     – Здесь у меня в папке, – говорил Валентин Егорович, – разработана почасовая схема строительства фундамента, а если что-то пойдет не так с подвозкой бетона или еще что-нибудь непредвиденное произойдет, то эти сроки, естественно, могут увеличиться. А при благоприятных обстоятельствах через десять дней будет все готово под монтаж оборудования. Вот, пожалуйста, здесь все по часам расписано.
Так я узнал этого человека. Потом мы с ним пару раз были даже на рыбалке, поскольку пришлось торчать мне там до самого пуска. И вот сейчас через столько лет мы случайно оказались в одном вагоне. Я спросил:
     – Куда?
     – В Питер, а ты?
     – И я в Питер.
     – Ну, и прекрасно. Есть о чем поговорить. Как ты насчет того, чтобы перекусить?
     – С удовольствием.
     Я полез за своим сухпайком. Он меня остановил:
     – Нет, у тебя, очевидно, сухой, а у меня еще не сухой паек, так что надо доедать мое.
     А там было что доедать: там и курица, и гусь, и баранина. Я достал только овощи. Получился очень объемный обед. За трапезой говорили о работе, а когда перешли к чаю, я спросил:
     – В Питер по работе или отдыхать в гости?
     – Да как сказать, может, и в гости. Еду познакомиться с отцом.
     – Как с отцом?
     – Да вот, в конце пятого десятка решил отец познакомиться со мной.
Валентин Егорович стал рассказывать свою жизнь:
     – Я помню себя с самого раннего детства: с тех пор, как едва еще научился ползать. Воспоминания всплывают перед глазами картинами. Помню, в одной комнате со мной находится мальчик постарше меня, ухоженный, в штанишках, в рубашке, игрушек у него много, он играет ими и называет красивую женщину мамой, а она его – «сыночек Женечка». А рядом нахожусь я в одной рубашке какой-то длинной, не очень чистой. Мне хочется подойти к игрушкам, но эта женщина ногой меня отталкивает, так что я падаю и отлетаю в сторону. При второй попытке – то же самое. На третью попытку я не решаюсь. Вот такая картина.
     Другая картина: тот же мальчик сидит за столом, а та же женщина кормит его с ложечки, уговаривает: «Женечка, сыночек ты мой, ласточка ты моя, скушай еще ложечку!» А мне так хочется кушать и тоже хотелось бы слышать такие же ласковые слова, но только я приближаюсь, как она опять меня ногой отталкивает и называет гаденышем.
     Этот мальчик заканчивает кушать кашку, женщина дает ему запить молочком, вытирает ему губки. А потом из-под столика достает миску алюминиевую, туда сгребает остатки, что он не доел, а если мало, то крошит хлеб, смочив водой, и эту миску толкает ко мне по полу со словами: «На, жри, гаденыш». Я подползаю к миске, пытаюсь рукой взять из миски еду, но у меня не получается, жидкое содержимое миски стекает по моим рукам, и я их облизываю. Так происходил мой обед. Вот что мне врезалось в память.
     К горшку меня приучали, как котенка. Эта женщина тыкала меня носом, сажала на горшок со шлепками. Потом брала за руку или за ногу, тащила в ванну, включала душ, иногда холодный, обмывала меня и давала какую-то тряпку вытереться. Спальное место у меня было в пустой комнате. Подстилкой служило ее старое пальто, а одеялом – старая кофта ее.
     Однажды я стоял и смотрел, как кормит она этого мальчика, а на вазочке конфеты лежали перед ним, и мне так хотелось конфетку. Женщина отлучилась в другую комнату, я подошел, схватил двумя ручками конфету, а в это время она зашла, отобрала конфету, взяла ложку и стала бить меня по рукам. Я ручки сжал в кулак. Она распрямляла мою ручку, клала на стол и ложкой била по суставам очень больно. По рукам и по лбу. Потом взяла меня за ухо и потащила к кухонному столу. Там лежала курица. Женщина говорит:
      – Эта курица воровала зернышки, а ты у Женечки украл конфеты. Вот смотри, что я сделаю, чтобы курица не воровала, – она взяла большой нож и отрубила у курицы одну лапу, затем вторую. – Вот видишь, курица больше не будет воровать, – и бросила куриные лапки в раковину. – А чтобы ты не воровал, я отрублю тебе ручки.
     Я заорал, вырвался, убежал в свою пустую комнату, забился в угол. Она зашла с тем большим ножом и сказала:
     – Если ты, гаденыш, еще раз у Женечки что-нибудь украдешь, я тебе отрублю руки по локоть.
     С тех пор я никогда больше не приближался к столу, где ел этот мальчик.
Вот так протекало мое детство.
     Когда женщина уходила на работу и отводила Женечку в садик, она запирала меня в пустой комнате, где был горшок, кружка с водой и кусок хлеба. Это мне на день. Я хлеб съедал сразу же.
     Когда в садике Женечку стали готовить к школе, учить читать, писать, он приходил ко мне и все рассказывал, а его мама стала это поощрять, считая, что так сыночек повторяет и лучше запоминает. Мне очень нравилось, когда он мне показывал буквы в букваре и как складываются из букв слова. Оставаясь один, я складывал буквы в газете. Я не понимал многих слов, но мне было интересно, как из букв получается слово.
     Потом Женя давал мне книжечки детские про зверей, и я читал, а он слушал, и мать это поощряла. А когда он пошел в школу, то приходя из школы и делая уроки, он мне рассказывал, чему учили, и я это усваивал.
     Сам я пошел в школу не 1 сентября с букетом цветов и в новом костюме, как все дети, а 5 сентября, и на мне была поношенная одежда Женечки.
     Когда мне было 11 лет, я узнал, почему такая нелюбовь и даже жестокость ко мне и такая любовь к Жене. Я сидел в кустах за верандой у дома и читал. Слышу, пришла мать, а я уже знал, что это моя мать. С ней была какая-то женщина. Они сели за стол. Мать поставила бутылку водки, стаканы, закуску, они стали выпивать, я прислушался и услышал, как мать говорила, что она приехала сюда из института на практику и здесь встретила свою любовь. «Такой красивый, элегантный, умный». Инструктор райкома партии. Тоже закончил педагогический институт. У них была взаимная любовь.
     Когда его назначили вторым секретарем райкома по идеологической работе, на радостях он сделал ей предложение. Она охотно согласилась, бросила институт, чтобы быть рядом с ним. Им дали вот этот дом, в котором мы жили. Через год родился сыночек Женечка. Оба были рады сыну.
     После родов у нее не убирался родовой живот, она старалась меньше кушать, делала гимнастику, но живот не убавлялся, а потом она с ужасом заметила, что живот даже растет. Обратилась к врачу, а тот говорит:
     – Да ты, милочка, беременна и уже больше трех месяцев.
     Когда она сообщила мужу, что опять беременна, он сразу охладел к ней и сказал, что не планирует быть многодетным отцом, ему достаточно одного сына, а второй ребенок может повлиять на его карьеру.
     Вскоре она узнает, что у него появилась любовница, его секретарша, девчонка восемнадцати лет. И как только родился второй сын, муж развелся, ушел к секретарше и уехал в другой город, а она стала матерью-одиночкой с двумя детьми: с Женечкой и с «этим (как она называла меня) гаденышем», который испортил ей всю жизнь, лишив ее любимого человека. «Этого гаденыша» она даже обливала холодной водой, желая, по ее же словам, «чтоб он подох», но он, как она выразилась, «живучим оказался».
     Узнав эту историю, я решил бежать из дома. Сказал об этом Женьке:
     – Мы с тобой родные братья. Только ты любимый, а я нелюбимый.
Брат дал мне свои брюки и рубашку.
     Вообще мы с ним подружились. Когда он кушал, то старался оставить мне побольше, а иногда во время еды у него как бы случайно падала сосиска или котлетка, а то, что падало на пол, мать бросала мне со словами: «Жри, Гаденыш». В школу она готовила Жене бутерброды с сыром, с колбаской, а он на перемене отдавал мне свои бутерброды, которые я не съедал, а проглатывал.
     Я хотел сбежать в детдом. В наш класс пришел мальчик из детдома, он не помнил, как туда попал, а забрала его оттуда тетя, сестра отца. Этот одноклассник сказал, что его детдом находится в станице Ковалёвской Краснодарского края, куда я и решил податься.
     Выяснил, какие и когда поезда идут в ту сторону. И вот мы с Женькой пришли на вокзал перед отправлением нужного поезда и шли вдоль вагона. Увидев, что один проводник отошел от своего вагона, я забежал в плацкартный вагон, который был почти пустой, и забился под лавку в середине вагона. В купе зашли женщина и мужчина, поезд тронулся. Они обнаружили меня только утром. Накормили, расспросили, кто, откуда. Вечером проходили контролеры и на ближайшей станции передали меня как безбилетника миллионеру, который отвел меня в детскую комнату милиции. На расспросы я твердил, что сбежал из детдома, находящегося в станице Ковалёвской, и что сейчас хочу вернуться назад. Через несколько дней меня отвезли на машине в местный детдом.
     Он располагался за городом. Питание прекрасное. Каши можно было есть сколько хочешь и борща тоже, хоть три тарелки. Я быстро стал набирать и вес, и рост. Стал здоровым, крепким пацаном. Летом нас возили в колхозы яблоки убирать, а потом морковку, помидоры, мне это нравилось, я объедался после голодных лет.
     В детдоме старшие обижали младших. Например, на обед иногда давали фрукты, старшие их отбирали у младших, как и конфеты, печенье. Мне это не нравилось, и я двоих побил, заступившись за обижаемых. Мне пригрозили сделать темную и сделали.
     Ночью, когда я заснул, мне набросили одеяло на голову и поколотили. Я выяснил, кто участвовал в темной, по одному отлавливал и жестоко расправлялся, бил в лицо, носы разбивал, фингалы ставил. Видно, моя детская жестокость коренилась в той жестокости, с которой относилась ко мне мать.
     Те, кого я избил, отомстили мне так. Однажды пришел в детдом милиционер с женщиной, нас построили, он сказал, что эту женщину ограбили и спросил ее:
     – Узнаете кого-нибудь?
     Она ответила:
     – Да, узнаю вот эти двоих, у одного из которых фингал. А третьего, вырвавшего сумку, я видела только со спины.
     Милиционер спросил:
     – Это верно?
     – Да, – ответили ребята. – Вовка Ветров побил нас и заставил отвлекать женщину, а сам сзади вырвал сумку и убежал.
     А один мальчик сказал, что видел, как я прибежал в спальню и что-то прятал под матрацем. В результате краденая сумка была там и найдена с документами и с деньгами. На первый раз мне только пригрозили колонией.
     Я снова жестоко побил тех, кто меня подставил. И опять последовала месть. В мою тумбочку подбросили часы и деньги, украденные из бухгалтерии детдома. На этот раз меня отправили в колонию на год.
     Вместе со мной в колонию следовал под конвоем парень, который в ответ на оскорбление сломал нос и руку сынку одного начальника. Он рассказал мне о том, что такое прописка в колониях, и мы договорились с ним держаться вместе. Звали его Иван.
     В колонии нам сразу попытались устроить прописку. Окружили толпой, из толпы выходит самый здоровый. Иван владел самбо и каратэ и быстро его скрутил, заломил руку и говорит мне:
     – Отрезай ему руку!
     Я достаю нож и спрашиваю:
     – Может, сначала палец? Зачем сразу руку?
     – Режь всю эту руку, которой он замахнулся на меня!
     – Вань, он замахнулся правой, а ты левую держишь.
     – Хорошо, режь палец на левой.
     Я приложил нож к пальцу, а нож был тренировочный деревянный, но никто этого не понял. Этот парень заорал, как поросенок резаный, большинство в страхе разбежалось, а я говорю:
     – Вань, может, на первый раз не будем ничего резать, а если он второй раз поднимет руку на тебя, тогда по локоть отрежем.
     – Ну, хорошо, раз ты просишь, пусть будет так.
     Но я жестоко ударил его три раза по лицу, так что он упал, а Ваня сказал:
     – Передай всем, что отрежем руку каждому, кто поднимет ее на меня или на Вовку.
     После этого нас в колонии никто не трогал. Через год меня выпустили и отправили в детдом, но не в тот же, а в другой. После колонии ко мне там относились уважительно. Вокруг меня образовался дружный коллектив, и мы следили, чтобы никто никого не обижал и не отбирал сладости и фрукты.
     Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я пришел в милицию, написал чистосердечное признание о том, как я сбежал из дома, назвал свое настоящее имя и попросил выдать паспорт на это имя, которое я до тех пор скрывал. Меня допросили, проверили сведения и, в конце концов, выдали паспорт на мое настоящее имя: Смирнов Валентин Егорович.
     В это время я учился в техникуме, закончил его и пошел в армию. Поскольку был в колонии, меня направили в стройбат, где я освоил множество специальностей от землекопа на дачах офицеров до электросварщика, плотника и сантехника. А после армии поехал на великие стройки коммунизма и одновременно поступил на заочное отделение в строительный институт. Жизнь моя наладилась и шла своим чередом.
     А сейчас я получил письмо от своего папочки, он слезно умоляет приехать и встретиться с ним. Пишет, будто бы он не знал, что надо мной так издевалась мать, о чем ему сообщил Женя, к которому отец приехал два месяца назад. Он считает себя виноватым в том, что оставил детей. Я решил навестить его в Питере, где он сейчас находится.
     Поезд прибыл в Питер. В вагоне мы обменялись телефонами и договорились, что Валентин позвонит мне и расскажет о встрече с отцом.
     Он позвонил в пятницу. Я спросил:
     – Как прошла встреча?
     Он немножко помолчал:
     – На уровне.
     Я пригласил его в гости.
     – Когда? Куда?
     – Я работаю до семнадцати, а в восемнадцать прошу ко мне домой, записывай адрес.
     Я надиктовал адрес, он сказал:
     – Буду.
     Около моего дома было кафе, чьими услугами я пользовался в таких случаях. Перед приходом гостей делал заказ по телефону, и через пятнадцать минут стол сервирован. С хозяином кафе я был в приятельских отношениях, позвонил ему, сообщил, что сегодня у меня будут гости.
    – Мне надо обильный и вкусный ужин на двоих.
    Он поинтересовался, откуда гость. Я ответил, что гость всеядный, так что можно и свинину, и баранину, и все что угодно.
    – Хорошо, будет тебе обильно и вкусно.
    Приехав после работы домой, я занялся устранением беспорядка, имеющегося в квартире всякого нормального холостяка. В семнадцать пятьдесят раздался звонок домофона. Зашли два молодых человека с тележкой и молодая женщина, которая стала командовать. Постелили скатерть на столе в гостиной и поставили на блюде зажаренного поросенка, прикрытого стеклянной крышкой. Потом стали доставать остальное, а девушка комментировала:
     – Это капуста квашеная, это тушеная, это зелень, это горчица, это хрен. Это розеточки под хрен, под горчицу. Тарелки, ножи, вилки. В этом графине морс, в этом – компот.
     Один молодой человек остался.
     Раздался звонок, пришел Валентин Егорович с бутылкой коньяка. Мы сели за стол. Официант, спросив разрешения, быстро и умело разделал поросенка при помощи специальных ножей. Положил один окорочок гостю, один – мне, затем полностью сервировал блюдо, используя овощи, зелень и приправы, пожелал приятного аппетита и ушел.
     Валентин Егорович, глядя на поросенка, сказал:
     – Под это с удовольствием можно бы водочки.
     – Это можно организовать.
     Я достал из холодильника запотевшую бутылку водки.
     Мы выпили по рюмке водки и приступили к поросенку. Ели, не разговаривая, настолько это было вкусно. Когда насытились, я спросил:
     – Ну, расскажи, как встреча прошла?
     – Что ж, если интересно, расскажу. Ты видел, что меня встречал на вокзале человек. Я с ним знаком еще с тех пор, когда работал бригадиром в строительно-монтажном управлении. Летом приехал студенческий отряд к нам на стройку. Прораб определил мне трех ребят. Один из них оказался очень любопытным. Все его интересовало: и марка цемента, и качество бетона, и какая сталь на арматуру. Я ему говорю:
     – Ты что, на лекции не ходил или домашнее задание не выполнял? Это же все в институте проходят.
     – В моем институте это не проходят.
     – Как? Вы же из строительного института.
     – Нет, я из юридического.
     – А как же ты сюда попал в стройотряд? Тебе надо было в адвокатскую контору, там практиковаться.
     – Нет, лично мне нужно сюда на строительство, потому что сейчас в России начался строительный бум, а этот бум сопровождается конфликтами, претензиями и повышает нагрузку на нас, юристов. И вот я решил, пока диплом не получил, больше узнать на практике о строительстве.
     Конечно, он о сопромате понятия не имел, только слово слышал, для него было в диковинку то, как определить качество бетона, и все остальное. Я ему все рассказывал, показывал, давал литературу. Три месяца он проработал, причем добросовестно, иногда по две смены. Во все вникал, кладку освоил, сантехнику освоил.
     С тех пор мы с ним дружим. Я несколько раз заезжал к нему в Питер. Сейчас у него процветающая контора. Рядом с конторой он купил много квартир, частью для сотрудников, частью для приема клиентов, приезжающих с периферии.
     – Так ты по какому-то делу? – спросил он меня, когда мы добрались до его конторы.
     – Да, я приехал познакомиться с папочкой.
     У него широко раскрылись глаза:
     – С кем, с кем?
     – С папой, с отцом.
     – Ты что, до пятидесяти лет не был с ним знаком?
     – Представь себе, не был знаком, а вот сейчас он изъявил желание со мной познакомиться. Извиняется, что не нашел времени сделать это раньше.
Моего друга зовут Константином. Я дал ему почитать письмо, в котором папочка слезно просит приехать к нему, так как сам не может приехать по состоянию здоровья и другим обстоятельствам. Костя прочитал письмо, улыбнулся и говорит:
     – Сценарий будешь сам писать или тебе найти сценариста?
     – Какого сценариста? Для чего?
     – Для второй серии фильма «Когда деревья были большими», в котором играет Юрий Никулин. Как фамилия твоего папочки?
     – Смирнов Егор Максимович.
     Мой приятель записал имя на бумажке, нажал кнопку, вошел молодой сотрудник лет тридцати. Константин сказал ему:
     – Этот человек – бывший номенклатурный партийный работник.
     Сотрудник взял бумажку из рук начальника и удалился.
     Я стал расспрашивать Костю, как дела.
     – Ты знаешь, – ответил он, – те знания, которые я получил тогда в твоем подчинении, до сих пор мне пригождаются. Вот последнее дело было: сдавали в эксплуатацию и заселяли дом девятиэтажный, и представляешь, на третьем этаже балкон обвалился. Хозяин квартиры обратился ко мне. Все жильцы дома испугались не только за свои балконы, но и за перекрытия и за все прочее. Пришлось долго потрудиться.
     Вновь зашел молодой сотрудник и протянул Константину флешку.
     – Сейчас мы посмотрим, кто такой твой папочка.
     На флешке сначала открылось фото. Я помню эту фотографию, она висела над кроватью матери: мать и рядом мужчина. Оказывается, это мой отец. Информация об отце гласила: родился, учился, в восемнадцать лет в институте вступил в ряды коммунистической партии, был членом парткома института и возглавлял комсомольскую организацию.
     После института работал вначале инструктором райкома партии в своем городе, а через небольшое время стал вторым секретарем райкома. Женился. Двое детей: Евгений и Валентин. После рождения второго ребенка сразу же развелся с женой и больше не встречался со своими детьми. С него вычитали алименты.
     Еще много раз женился. Всего – пять раз. Работал в разных местах также вторым секретарем райкома партии. Имел ряд правительственных наград. Пенсионер союзного значения. Приличная пенсия. Жил в Ленинграде со своей пятой женой в четырехкомнатной родительской квартире после смерти его родителей.
     Три месяца назад они с женой сделали размен квартиры, в результате чего жена получила трехкомнатную квартиру в центре города Москвы, а он поселился в комнате, семнадцать метров, в общежитии на Васильевском острове, где и сейчас проживает.
Константин улыбнулся:
     – Вот видишь, как я тебе и говорил. Хочешь, с тобой поеду на встречу?
     – Да нет, я сам.
     – Хорошо, – он опять нажал на кнопку, вошли двое сотрудников. – Мы прицепим тебе диктофон, чтобы ты записал свою встречу с папочкой. Наверно, будет интересно.
     Я согласился. Меня попросили снять пиджак, прицепили минидиктофон и объяснили, как включать и выключать.