Бизон

Гарольд сидел за столиком на веранде кафе, где из глубины заведения приносились нотки французского фольклора, он заказал мартини с двумя кусочками льда, открывая «Степного волка» Гессе, последний раз посмотрев по сторонам, углубился в чтение.

Вдруг он почувствовал сменившийся поток ветра, на его плечо опустилась гафрированная ткань белого цвета, дерзкий аромат духов вскружил ему голову. Это была Мод. Гарольд поднял глаза выше, она, распростирая руки по сторонам так, что ее рукава спускались так низко, что казалось, что она была похожа на журавля, ждала его объятий. Он незамедлительно встал и сделал все желанные ею процедуры приветствия, сел и продолжил читать.

Мод это привело в состояние гнева, но она не могла себе позволить опуститься до того, чтобы высказать, что он к ней безразличен. Она еще больше начала махать своими рукавами, пытаясь найти в сумочке сначала сигареты, потом зажигалку. Широкие движения манили всех вокруг, на ее небольшое представление подбежал нерасторопный официант, который преподнес свою зажигалку к ее прекрасным пухлым губам с сигаретой. Гарольд невозмутимо читал, потом задумчиво приподнял взгляд, спросил исподлобья: ты что-нибудь будешь?

Мод растрепеталась, показав на проходящего мужчину по улице с открытыми плечами: Буду этого мужчину завтра. Гарольд, промолчав, уткнулся еще больше в книгу: закажи себе, что хочешь.

Провокация Мод не увенчалась успехом, она решила любым способом проткнуть эту мясистую кожу бесчувственного животного: Мне нравятся сильные мужчины. Опять встретила ответное молчание. Продолжая: которые доказывают это каждый день… Многозначительно поглядывая на него.

Гарольд резко встал: Прости, пожалуйста. Мне срочно надо идти.
Он любил Мод, он всю ночь думал, что он может сделать, чтобы доказать, что он сильный.

Когда утром шел на работу, увидел на доске предложений: соревнование Бизон Рейсес. Не глядя отхватил листок нервной рукой, сжав плотно в ладони. Зашел на работу, прочитал повнимательнее. Позвонил и записался. Это было самое быстрое необдуманное решение в его жизни.

В субботу он был уже в пути, проехав за рулем машины 12 часов, чтобы попасть на эти злополучные соревнования по доказыванию себе, что он достоин Мод.

Без необходимой подготовки он вступил в эти соревнования, думая, что пробежка ведь разгоняет кровь, а его кровь бурлит после сказанных ею слов сильнее, чем обычно. Хоть сейчас кровь приведется в норму, ее реки зайдут в свои берега.
Гарольд бежал по лесу, казалось, прошло больше трех часов, казалось, что он бежит последним, потому что крайний обежавший его человек скрылся из виду более 15 минут назад. Шел нескончаемый дождь, он которого его новые кроссовки превратились в месиво коричнего цвета, которые бурят известниковые скважины в земле, по которой он ступает. Перед ним было очередное препятствие: надо было пролезть под колесом, искупавшись и нахлебавшись грязной воды, но «свинья грязь любит», едко подстебнул себя он, нырнув под крутящиеся колеса, которые прижимали его все плотнее к земле, а он руками, как только вылупившийся утенок, барахтал своими локтями по воде, думая только о том, где же закончится эта череда колес... Фух --- вздохнул после этой грязи, сплюнув ее вбок, вновь побежал вперед.

Гарольд забегает в полосу, которая пролегает через лес: сосны-сосны, ели-елки. Бескончаемое лесное пространство, в какой-то уютный теплый денек на даче лес кажется таинственной иллюзией свободного блуждения и единения с природой. Здесь же лес ощущается как забор: Гарольд находится в борьбе с количеством стволов, которые мелькают при беге у него то справа , то слева. Сколько столбов должно мелькнуть, чтобы он уже выбежал из леса на финишную прямую?

Гарольд начинает цепляться взглядом за каждый ствол, чтобы все больше отсчитывать пройденного этапа, ведь самое важное в бессмысленной гонке наедине по лесу с самим собой – это каждую секунду объяснять себе зачем тебе это надо? Ты же можешь остановиться, отдохнуть, подождать кого-то, чтобы побежать вместе, дойти пешком до станции с питьем, передохнув. Но как Гарольд вернется домой и вставая перед зеркалом оправдает свою мелкую душонку?! Как он себе объяснит что то, ради чего он ехал 12 часов в другую страну, было для него ничем?! Только он сам задает значимость любому событию в своей жизни. Как поставив на пъдестал что-то, можно взять и просто смахнуть это в урну, как будто, убираясь локтем задеть картонный стаканчик из макдака, который падает на пол.

Множество мыслей роились в голове Гарольда, но не было ни одной, которая могла его остановить. Они как осиный рой жужжали и перебивали друг друга, пытаясь объяснить друг друга, в итоге стираясь одновременно в ничто. От холода после грязной воды его одежда была вся обвисшая, становясь тяжеленной, и прилипшей к телу. Он уже почти не чувствовал ног, потому что его мышцы забились, они по ощущениям становились мраморными статуями Аполлона, и этими мраморными ногами нужно было делать каждый последующий шаг, пытаясь бежать в ритме, чтобы сохранять энергию. Его ноги как будто отбивали почву, пытаясь достучаться до ядра земного шара, чтобы оно разорвалось и положило конец мучениям человека, который так жадно хочет добиться своей цели. Потому что только смерть могла остановить Гарольда, столь крепок он был в своих убеждениях, которые проросли у него в черепной коробке.

Бесконечный лес все не кончается, считать деревья нет смысла, отчаяние подступает к бьющимся от давления вискам, как будто отбивает гонгом каждое движение, дыхание становится спертым, ему, как и его мысли, не за что больше хвататься, а от количества кислорода, получаемого в этом лесу, случается такой передоз, что хочется отдать обратно желание дышать. Кружиться голова еще больше, застилая глаза, пелена прессингового давления обкатывает твой лоб горячим потом. Или это все еще капли дождя, которые ты, как будто скворчащее масло на скорородке заливаешь, чтобы приготовить…. Запечь свои голени на ней?

Темнеет в глазах, взгляд перестает ловить происходящее вокруг, превращая все в одну единственную точку – смотреть вперед и бежать. Все мысли уходит из тебя, как зрители покидают зал после постановки, знаменующие смерть театрального мига, оставляя после себя только пространство. Ты чувствуешь, как веки твои опускаются все ниже и ниже, падая до подбородка, плечи, осунувшись, следуют с опозданием за движением мраморных голеней, все еще толкающих беспрерывно твое бренное тело вперед.

И у этого жалкого подобия человеческого остается единственное – точка перед глазами, в которую надо бежать. И тогда Гарольд понял, почему гонки называются Бизон Рейсес, почему у него не получалось с Мод, зачем он сорвался с рабочей неделе, чтобы приехать сюда, ехал 12 часов беспрерывно не зная на что подписывается, он осознал, что он бизон.

И все облако, нависшее над ним, исчезло, ему стало хорошо и легко. Гарольд наконец-то оказался в своей шкуре: он начал меняться по размерам, его плечи окрепли, мускулатура начала наращиваться, у него видоизменился наклон корпуса вперед, отчего дыхание начало идти просторней, ведь на четырех точках опоры находится увереннее, шерсти становилось все больше и больше, что приходилось отмахивать хвостом ее в стороны. «При беге быть волосатым даже приятно!» – подумал Гарольд, ведь ветер как будто расчесывал его волосы, ему становилось прохладнее между прыжками, когда поднималась вверх его шерсть. Система потоотделения как будто провалилась внутрь, и больше не беспокоила его, многие процессы в организме стали быть для него менее затратными: они аккумулировались сами по себе.

Гарольд выбежал из леса, весело дыша, искупавшись еще раз в ледяной воде, которая ему уже не казалось такой грязной и холодной, пройдя череду препятствий, которую он одолевал теперь целеустремленнее и напористее, дошел до финиша.

Гарольд взял свою медаль на соревнованиях, чему был рад, но это было не главное. Больше всего он радовался пониманию, что бизон журавлю не товарищ.

Гарольд думал, куда теперь держать путь, решил, что пойдет на север искать свои широкие равнины, рассекая воздух своим могучим телом при беге. Может, его силы не достаточно, чтобы допрыгнуть до журавля, но его силой он может свернуть леса, и не одни.