Пушкин В Михайловском

Среди портретов Александра Сергеевича Пушкина, есть один, с весьма интересной историей. Вполне можно сказать — с собственной интересной судьбой. Это портрет кисти Петра Кончаловского «Пушкин в Михайловском».
   Работа над портретом началась в 1930 году. То есть, спустя сто три года после завершения двух самых знаменитых, прижизненных портретов Пушкина, написанных Орестом Кипренским и Василием Тропининым в 1827 году.
   Два наших величайших  художника, конечно, то же столкнулись с некоторыми трудностями при написании портретов нашего величайшего поэта. И они, каждый по своему, эти трудности преодолевали. Но, всё же, им позировал Пушкин. По понятным причинам, Пётр Кончаловский такой возможности не имел. Но, задачу перед собой поставил вовсе не упрощённую, без всяких скидок на обстоятельства.
   Кипренский и Тропинин, каждый по своему, попытались отразить величие поэта, грандиозность его замыслов и влияние этих замыслов на культуру. Во времена Кончаловского это уже было каждому известно, понятно и бесспорно. Пётр Кончаловский задался целью показать творческий процесс. Горение поэта, его увлечённость, полную самоотдачу. «Поймать дыхание и движение» работы, творческого напряжения.
   Первый вариант картины был завершён в 1932 году. Собственно, это первая часть судьбы этого портрета.
   Портрет был выполнен исторически точно: сам персонаж, одежда, элементы интерьера и, даже ситуация — всё соответствовало действительности. Пушкин предстаёт перед зрителем восседая на кровати, ещё не прибран, не переодет после сна, в ночной рубахе, перед ним, на столике чернильница, тетрадь. Пушкин держит в руке перо, слегка прикусив его.
   История донесла до нас свидетельства его друзей и близких, что так и было. Имел Александр Сергеевич такую привычку: прямо с утра, прямо в постели делать какие то правки, наброски. И даже с привычкой грызть перо, Кончаловский не фантазировал, историки подтвердили. Портрет действительно необычен, «живой», при этом не перешагнул грань пошлости, или неуважения. Казалось бы — вот она — творческая удача художника. Но, оказалось.
   Оказалось, что советская критика встала на дыбы.
-Почему у Пушкина голые ноги?!
   Советская пресса разразилась фельетонами. Сегодня это назвали бы бесплатным пиаром. Прямо видится и слышится, как близкие друзья, хлопая Петра Кончаловского по плечу поздравляли бы:
- Брат, да это ж халявная реклама!
   Но, в  тридцатые годы это едва ли было безобидным. Или просто досадным. Вполне возможно, что было страшно. За фельетонами могли последовать выводы, которые вполне могли довести до колымы.               
   Мне не известно, пытался ли кто нибудь защитить работу Петра Кончаловского, мол: «почему-почему. Ну, не спал Пушкин во фраке! Была у него такая дурацкая привычка — спать в ночной рубахе! Вы понимаете, что картина как раз об этом! Сила искусства! Азарт творения! Поэт увлечён! Захвачен! И не обращает ни на что внимание!                - Вы из нас дурочек не делайте! Всё мы понимаем. Но, ноги почему голые? У солнца русской поэзии...»               
   Не знаю. Скорее всего не было таких диалогов. Но, Кончаловский подправил картину: «прибрался» чуть-чуть на пушкинском ночном столике, сконфуженно подправил ночную рубаху. Но, картине это не помогло. Критика не умолкала. И тогда, Пётр Кончаловский, просто взял и закутал поэта, до пояса в стёганное, ватное одеяло. Собственно, с этим одеялом и связанна вторая часть судьбы портрета.               
   Ради достоверности деталей, художник обратился в один из музеев. Ему там согласились показать это самое стёганное, ватное одеяло, пушкинской эпохи. И вот в этом музее, Кончаловский познакомился с внучкой Пушкина! И вышло именно по шекспировскому сонету: «... в потомстве перепрятавшись своём...» Внучка оказалась «Ганибаловой породы», в ней были явные, узнаваемые черты Александра Сергеевича! Так совершенно фантастически, Пётр Кончаловский получил возможность подправить портрет сверяясь с натурой.               
   На эту картину я обратил внимание, ещё не зная всей этой истории. И одеяло меня вовсе не смутило: утро, зима, печное отопление. Дом за ночь остыл, ещё не прогрелся. Так не хочется «нырять» в эту зябкую рань. Но, уже не сплю. Благо под рукой и столик, и чернильница, бумага, перо, клавиатура, мышь, монитор и такое уютное тепло ватного одеяла. Правда ведь — так по человечески. И правда — так узнаваемо... Буд то зашёл в гости к другу:                - Погоди-погоди. Вот сейчас. Уже-уже. Ещё строчку. Ещё слово...               
   Пётр Кончаловский - «Пушкин в Михайловском».