Обреченная. Наперекор судьбе. Глава 30. Машина

После визита мамы муж не разговаривал с Мариной две недели. Он молча приходил со службы, молча раздевался и переобувался в приготовленные для него домашние тапочки. Так же молча шел на кухню, молча ужинал и ложился спать. К Мише он не подходил. В нем росло раздражение.

Малыш понимал, что папа не хочет с ним играть, но не лез к нему, а тоже молча сидел в сторонке и наблюдал за всем своими огромными шоколадными глазками.

Марина старалась стать как можно незаметнее, всегда готовила ужин заранее, чтобы быстро накрыть на стол и уйти в спальню вместе с ребенком. Она читала ребенку сказки и пыталась изо всех сил сдерживаться, чтобы не заплакать.

После периода молчания наступил период воспитания.

Марина стала бояться того момента, когда муж приходит с работы, ужинает с недовольной гримасой, а потом начинает учить ее жизни, часто применяя насилие.

Дальше становилось только хуже. Она не могла ни пискнуть, ни крикнуть – сын мог услышать и перепугаться.

Марина молча терпела побои, скрывала синяки и ссадины. Ничто так не пьянит, как ощущение власти над беззащитной женщиной, за которую совершенно некому заступиться.

— Его можно понять, — думала Марина, — попробуй-ка с этими солдатами на плацдарме управляться, весь день на нервах.

В тот день муж пришел особенно злой. С порога он уловил запах картошки с грибами, как назло, пережаренной и немного пригоревшей.

Не разуваясь, он прошел на кухню и увидел на сковороде пригоревшую картошку. Нервно и злобно спросил:

— Что за угли ты тут приготовила? — и со всего размаху выбросил картошку в мусорку вместе со сковородой.

Он вышел из себя и накинулся на Марину, ударив ее, а потом еще раз, и еще. Казалось, у него не получалось остановиться.

— Не умеешь — не берись, — зло говорил он, — сука, навязалась на мою голову. Всю жизнь мне испоганила.

Он наносил ей удары сверху вниз — по плечам, по груди, как будто бы отбивая дробь на барабанах, ритмично и методично.

Она закрыла лицо руками. Ей казалось, что он бьет не ее, а свою судьбу, заставившую его усыновить чужого ребенка и жить теперь с его матерью, которую он не любит, а только терпит из жалости.

Вечером Марина, лежа в постели и не смыкая глаз, старалась найти ему оправдания.

— Его можно понять, — думала она, — а что бы я чувствовала на его месте?

Везде, где они появлялись втроем, — в парке, на детской площадке, в магазине, просто на улице, — тут же находились доброжелатели, которые сначала восхищались чудным ребеночком с прекрасными шоколадно-карими глазами, а потом, качая головой, сочувственно говорили:

— Ой, а как же у такого светловолосого папы родился сын с такими угольно черными волосами и такими же черными глазками?

Доброжелатели произносили свои тирады разными словами, но смысл всегда сводился к одному — почему? Почему карие глаза? Почему смуглая кожа? Почему ребенок не похож на отца?

Марине хотелось плюнуть очередному интересующемуся в его лицо, и спросить:

— А Вас, что, в детстве совершенно некому было воспитывать? Почему, почему вы все такие любопытные, такие всезнающие, и такие невоспитанные? Зачем вы лезете в чужую жизнь, зачем расспрашиваете, зачем судите?

Разве ей, не получившей высшего образования, необразованной работнице фабрики, могло придти когда-нибудь в голову обсуждать чужого малыша, чужого мужа, чужую семью?

— Как люди злы, лицемерны и глупы, — с горечью думала Марина, выслушивая очередное умозаключение образованных и знающих доброхотов.

Но оставалось возмущаться лишь внутри себя — любой ответ на лицемерный интерес очередного доброжелателя рождал целый диалог, монолог, и размеренное покачивание головой, означающее только то, что собеседник сделал для себя глубокомысленные выводы, а ее уличил в лицемерии, во вранье, либо утаивании правды.

Теперь она старалась на улице держаться как можно дальше от оживленных мест, гуляя с ребенком в глухих уголках парков или на безлюдных улицах, а приходя домой, делалась незаметной тенью, старающейся не попасться никому на глаза.

Увидев, что Марина покорно молчит, муж совсем распоясался. Он начал приходить со службы и систематически избивать ее.

Конечно же, он не был закоренелым преступником — каждый раз на следующий день ему становилось стыдно, он привозил ей подарки, извинялся, баловал Мишу, задаривая его игрушками. По количеству радиоуправляемых машинок у ребенка можно было с легкостью посчитать нервные срывы супруга.

Сегодня он пришел со службы и принес Мише большую радиоуправляемую машину. Таких не было ни у кого — папе Павлу Михайловичу привезли ее из самой Японии. Машина управлялась и педалями, и пультом, у нее был настоящий кожаный руль и брезентовый откидной верх.

Миша от радости не знал, какую включить кнопку — в огромной белой машине звучала музыка, и включался настоящий свет, и ближний, и дальний.

Он сел на сиденье, и папа спросил, нажав кнопку скорости на пульте:

— Ты хочешь поехать? А права есть у тебя?

Машина взревела, как рассерженный зверь, фары загорелись рассеянным синим светом, и автомобиль рванул с места. Миша завопил от восторга и страха.

Но, не успев доехать до противоположного угла комнаты, водитель неожиданно столкнулся с препятствием — огромным медведем, спокойно сидевшим, развалившись всем своим мохнатым телом, на полу у мягкого кресла.

— Наезд на пешехода! — воскликнул муж, — дружище, ты отдавил Мишке лапу!

Миша тут же продекламировал стихи:

Завели машину с папой,

Отдавили Мишке лапу.

Все равно его не брошу,

Потому что он хороший!

Вместе с папой они покатились со смеху, а Марина утирала слезы радости, моментально забыв о прежних горестях.

Подумаешь, житейские истории, с кем не бывает. В семейной жизни случается всякое. Что это за семья, в которой не бывает размолвок?

У нее прекрасный муж, и он обязательно станет замечательным отцом, нужно только немного подождать. Вон как они с сыном любят друг друга, обнимаются и веселятся! Все будет хорошо!