Счастье. Как быть? глава 1

   Слёзы – это мера расстояния
   отделяющего нас от справедливости.

   







 Мысли майора Сидорченко.


Утренник

   Сегодня день начался в белом свете с лёгкой синькой – таком, какой бывает поздним утром… Или скорее средним – около 9 часов. Позднее – это скорее, уже когда оно граничит с днём – как бы в 10/11. Когда всё уже заполнено свежим, серым, смешанным с блестящей белизной воздухом.
   Мы обычно начинаем его раньше – в 6-7 утра. (а точнее я, конечно… и если только нужно куда-то уйти) Мы проводим спешный завтрак в кухне, залитой переливчатым смешением синего света – уличного красивого… Всё более светлеющего и наконец выцветающего в бледно-пастельный, но пока ещё – яркого синего… и лампочного -желтизну оттенившего беловатым холодным – таким, как сама холодящая, подмораживающая дрожь утреннего озноба… Его немного заливает горячий чай из кружки оранжевой…или синей у Лены. И закидывает как монтажной пеной хлебом в бутерброде, всю ту утреннюю растревоженность, которая, раздирающая, чувствуется в каждой клетке. Потом идёшь по морозной улице (с утра улицы ещё всегда почти морозные), принакрывши её, слегка уже улёгшуюся всю эту растревоженность в себе, ставшую теперь тёплым жаром, греющим костром изнутри… принакрывши её толщей пуховика. Она – как статическое электричество, бывшее раньше трещавшим во все стороны, теперь, как бы, нашедшее покой, уравновешенное противоположным зарядом, Тут главное теперь не пропустить в воротник, или в рукав прохладную струю ветерка, который своими парой-тройкой сантиметров, разом выведет из равновесия весь скоп едва держащегося в состоянии покоя заряда. Как будто он пронесёт через куртку, насквозь, на себе, заряд избыточный – который передастся твоему – уже уравновешенному, заставив его снова – раздёргано, морозной дрожью, тряской заметаться во все стороны…
   Сегодня – нет. Мы начали, проснувшись где-то в 8:45, и то, только чтобы всё успеть. Растревоженность и неопределённость утреннего времени, сейчас сполна замещается для нас расслабленной сладкой уютной свободой бездействия, которая окружает ещё всё в наряженных и очищенных до светло-чистого простора, комнатах… и это, да, так естественно для первых пост-Новогодних дней!.. Ещё позавчера – 31-го, ты спешно гнался изо всех сил – успеть и это, и то… что бы только было сделано ещё именно в «этом» году. И, почему-то, уже через день, в следующем – тебе оно совершенно не нужно… С такой срочностью. Неразобранная гора была того, что не успеваешь, которую разобрать надо крайне-крайне: а уже вчера и сегодня – сидишь и расслаблено отдыхаешь, считая что можешь вообще, чуть ли ни ничего не делать – хоть сколько угодно дней – всё-равно ещё самое начало года. Как, всё-таки, мы люди привязаны к датам?!. Как будто вся эта груда таких «не терпящих отлогательства» дел, после праздника стала вдруг «терпящей, очень терпящей – и ещё хоть месяц»… И, как ни странно, как раз в такие дни, когда ты полностью себя отпускаешь, когда не загоняешь себя до полуобморока в спешку, не подсовываешься под давилку ответственности – именно тогда успеваются самые интересные, сложные и замечательные вещи. На всё хватает сил – пока делаешь это в своё удовольствие. И плюс, конец дела не запечатывает все стремления. Тот конец, который критично зависит от выполненных уже начала и середины. А теперь, пока ты только набрасываешь первые шаги – все дело ещё овеяно сотнями возможных вариантов – разгул воображения… Это легче, чем когда нужно доделать, сделать одну лишь малую крупинку, но со всей ответственностью за целое дело.
   У Лены сегодня утренник… Она ещё только 2 месяца ходит на занятия в дом творчества, но на праздник уже успеет попасть. Лена сегодня всё утро напряженная, как натянутая тесёмка – серьёзная… Видимо нервничает перед выступлением – ей нужно будет читать в общем стишке две своих строчки. Она – белочка в сказочном лесу, который как по волшебству появляется только один раз в году, под Новый год (или после него) – прямо посреди сцены железнодорожного ДК. Мы пол месяца, с полным энтузиазмом учили с ней эти строки и я уже, как опытный теперь режиссёр постановщик могу назвать вам сотни вариантов – какой только смысл нельзя вложить в «И иней на ветках серебрится, сверкает… Как будто ели на праздник надели украшенья свои!..». Я столько раз уже сам повторил эти строки, что мне кажется, если бы меня сейчас попросили бы их прочитать – то я бы сказал их так, что это была бы самая талантливая фраза в моей жизни!.. Сегодня будет тот редкий день, когда рядом со мной будет кто-то маленький в костюме, а не я. Обычно, когда я отвожу Лену к маме, с утра перед сменой – весь в форме веду её за руку – прохожим, наверное, кажется, что милиционер ведёт потерявшуюся девочку искать родителей.
   Теперь, наверное, я буду выглядеть как человек идущий по улице, к которому после встречи Нового года пришла белочка… И никак не уходит. Если б, конечно, кому-нибудь было видно белочкин костюм под пальтишком. А так у меня Лена идёт на праздник в «сказочном» воздушном пышном платье – как настоящая Снегурочка-принцесса. Белочкой она будет только для роли. Кажется, в самых таких, красивых и блестящих костюмах, каждый согласился бы ходить и всегда (и на торжественные случаи) – особенно девочки в своих «феечных» платьицах. Действительно – а какая одежда ещё более красивая, невероятная, нарядная и праздничная, чем может быть на утреннике?!. Разве это не лучшее, в смысле одежды, о чём можно мечтать?.. Мы, кажется, уже нашли самый замечательный вид предметов гардероба… Просто, почему-то, всё самое чистое, красивое и прекрасное, у нас считается недостойным взрослого возраста и уделом только детского. Я бы, лично, с удовольствием надевал на банкет у нас в отделении костюм енотика… На корпоративах, вообще, часто люди возвращаются домой в облике похожем на животных. Так почему же им, собственно, в таких нарядах сразу и не прийти?.. У нас в милиции, конечно, ни то, ни другое, скорее всего невозможно… Но, насчёт Вальчуренко очень сомневаюсь… Его корпоратив, первый у нас… Наверное, покажет – что возможно, а что – нет.
   Прекрасно понятно мне, что для Лены это один из тех, самых важных и радостных дней, которые пока, вообще у неё бывают. Хотя я и стараюсь почти каждый день делать для неё как можно лучше. Но всё же, куча людей – детей и взрослых, Дед Мороз и подарки, море шума и света… огоньки, декорации, зал, сцена – это всё вместе способно сделать большее для Лениного счастья, чем я один, – для счастья настоящего и в воспоминаниях…
   Помню ещё такие свои утренники… Когда комната наполнена лампочным жёлтеньким светом, не смотря на то что за окном уже достаточно светло, что бы видеть. Так, когда особенно надо и важно всё разглядеть – это само уже делает день особенным, праздничным. Сразу же так явно ощущение, что всё сейчас перед большим событием, к которому все готовятся… И из ряда вон и не смотря на свои привычки, тратят даже, без особой в том нужды, электричество, что бы только ничего не упустить. Когда утро пахнёт свежим запахом окостеневшей, одеревеневшей ткани выстиранной одежды, на тебя – ещё только проснувшегося, который ещё в жару от недавнего сна… Из под пушистого одеяла. И мама собирает тебе вещи на утренник, и готовит завтрак, и вообще всё готовит… Впрочем, сегодня это так же, почти и есть.
   Мама сегодня тоже дома – я попросил ее остаться, хотя бы до сегодняшнего дня – всё-равно, ведь, на утренник всем вместе идти… И мне ещё завтра на смену… Да и какой праздник, если нас с Леной только двое, а мама и совсем одна, хотя её дом и в соседнем дворе?.. Можно было бы просто сходить навестить, но зачем?.. Можно же, как теперь – встречали вместе и следующий день праздновали тоже. Хотя вчера заходили ещё во время прогулки все вместе к маме – цветы полить. Я вообще, честно говоря, не представляю – как я когда-то буду без мамы встречать Новый год. Не знаю. У меня в жизни ещё просто таких Новых годов не было. Может поэтому я не представляю… Хорошо что Вальчуренко у меня забрал смену на первое. Хотя, может быть и плохо… Может быть без меня всё слишком затянется… Хотя, вряд-ли что-то могло бы решиться теперь… В дни после праздничника. Теперь. Видимо – нужно только ждать. Иначе я себе бы не дал покоя.

   Лена вбегает в комнату, жуя мамину пироженку, которая у неё в руках, и скользит по ламинату тапочками. Вокруг желтенько-тепло горит гирлянда… она включена на медленный режим и редко переключается – сейчас вот, как раз начнется синеватый с зелёным. Для настроения праздника работает несколько громче, чем, что бы его совсем уж не было слышно, телевизор. Я собираю Ленины волшебную палочку, крылышки и другие жизненно необходимые вещи… По крайней мере – на Новогоднем утреннике, а сама «сказочная фея», прожевывая пироженку (и очень серьёзно подойдя к этому делу), прочавкала: -«…Апа!..Те..е… баушка просила фказать, что калнуфики уфе готовы…» и пока огибала стенку так неслась, что чуть её не снесла…
   – Лена!.. – смеюсь – …Ну ты так несёшься, что ощущение что их сейчас через секунду не останется!.. Всю квартиру разгромишь!
   Лена, прожевывая, кивнула – поняла.
   – …Офень фкусно… ифи, пфвобуй быфтрее…
   – А!.. Ну если тебе так понравилось – то, значит – и правда – их может скоро не остаться!..
   Лена с улыбкой, в шутку кивает – может.
   –Ага!.. Ну тогда – сейчас потороплюсь!.. Давай ещё раз повторим пока… Можешь не в полную силу – просто вспомнить.
   –…И иней на фетках февебвится…
   Начинает Лена, сделав красивый жест.
   –Да нет, ты прожуй сначала!.. – смеюсь.
   Пока продолжаю складывать отутюженный белочкин костюм.
   Конечно это самое главное – волшебно и легко кружиться, танцевать, "летать" вокруг Деда Мороза в партере ДК, как самая прекрасная бабочка-принцесса… Но для такого чуда важно ещё и что бы кто-то донес тебе туда крылышки и волшебную палочку, а ещё кто-то другой – накормил вкусной пироженкой, погладил воздушное розовенькое платьице и довел, нашел путь –  куда вообще нужно идти по городу до елки.
   Мы уже там. Путь я нашел… Хотя по пути и была пара минут, когда я нервничал чуть ни больше Лены – почти спутал улицу. Мы обычно ходим с ней на занятия в наш районный дом творчества… Но Новогоднее представление директор решила сделать в железнодорожном ДК, с большой сценой и партером – как полагается. Мы сидим на втором этаже, в нем самом – большом, огромном. Дед Мороз и Снегурочка уже чуть ли ни три раза всех заморозили и разморозили опять. Я конечно согласен, что так намного праздничней,  чем было бы в холле дома творчества. Есть ощущение, что пришли на елку в театр – у гардероба переоделись на большом первом этаже, поднялись по лестнице изломанной, что красиво шла у большого окна, делая поворот на 180 градусов в середине, так что идешь и смотришь в зимний город, и сам, как будто окружён им – безболезненно, хотя сами все в легоньких (более, чем для холодного положения на улице) костюмчиках… И вся лестница – массивная, с огромными вылитыми из какого-то металла ступенькам (особенно, наверное, для Лены, как и других ребятишек, которые с трудом взбираются на каждую из них) и плотными, толстыми деревянными перилами – так высоко для нее, что точно за них никак не взяться, вся она, с тяжёлыми литыми цветочками и травками на торцах ступеней, залита, заполнена ясным светом, который несет на себе, кажется, оттенок, остаток тех облаков, через которые он на неё пробивался. И так же и партер – он был так же заполнен ясным светом, но постепенно огоньки на елке, серебряные и золотые жгутики тесьмы, которой  расшиты костюмы Деда Мороза со Снегурочкой, гирляндами снежинки на стенах – всё это, погруженное в свет помещения, так притянуло к себе всё внимание, что совсем уже забылось и кажется, что в этом же самом зрительном зале, есть, на самом деле, так сильно и крепко занявший свое место, живущий клубок ясного дневного зимне-серого света и что его, на самом деле, так много. Всё, как будто приняло условие, что теперь здесь такой именно, свет – вечерний – какой больше всего подходит именно Новогоднему празднику. Всё-таки – не днем же  встречаем!.. Лена у меня стесняется… Старается стоять всё время рядом, хотя и мама и я, так и подталкиваем ее идти ко всем детям, которые охотно повторяют за Дедом Морозом  – прихлопывания, прыжки и притопывания под громко включенную в динамиках музыку. Дед Мороз, после "веселого танца", забрал на себя функцию организатора и через те же динамики громогласно зимний волшебник в микрофон призывает:
   –Ребята. Давайте мы все друг друга, и наших Мам, и наших дедушек… и нас со Снегурочкой тоже, поздравим с наступившим Новым годом!..
   Все кричат… Но Лена, скорее всего нас именно, подталкивающих её к всеобщему веселью, и стесняется – как будто бы она всё-таки, уже совсем взрослая для таких несерьезных занятий… И даже, как бы, скептически вздыхая оглядывается на нас – "поражаюсь – кто ещё может таким заниматься?.." и делает вид, что ей не интересно и непонятно. Наверное, ее слегка ошеломило то, что я, и даже немного мама (более спокойно, в соответствии с возрастом) так и подталкиваем её тоже поздравлять всех с тем, что наступило два дня назад. Подталкивать подталкиваем, а как отреагируем, когда она начнёт слушаться подстрекателя Деда Мороза?..
   –…А с каким наступившим годом, мы с вами, ребята, друг друга поздравим?..
   А вот я уже, наверное слишком взрослый, чтобы стесняться… Кричу на просьбу Деда Мороза:
   – С 2020-м!!!
   Аж шапочки на пружинках на моем новогоднем ободке задрожали и запрыгали неистово на голове. И мама какого-то ребенка обернулась улыбаясь, чуть не засмеявшись. Я на это, культурно поправляю кольца мишуры на шее, которые сильно сползли на бок. Не буду же я как клоун какой-то сидеть обмотанный вкривь и вкось съехавшей гирляндой?!.
   Мама смотрит на меня улыбаясь.
   – Ну, хоть для кого-то, кажется сегодня праздник устроили не зря, да, Сережь!?.
   – …Да!.. – смеюсь в ответ…
   Перед моими глазами весёлый калейдоскоп детской сказки. Медведи, барсуки, лисички, волки!..
   На секунду в голове всплыли "Солнечный луг" и Олежка, и его мама… Весь волшебный лес, показалось, перерезало больным, огромным чёрным… Сейчас не надо думать об этом… Но веселиться так, спокойно, уже вспомнив – это не быть человеком. Но лучше я потом отдам им хоть целый час, хоть два часа всех своих мыслей. Здесь тоже часть меня как человека – Олежа не мой сын… и, может быть, если здесь и вопрос о его жизни – то у меня – о жизни Лены, о части её жизни… очень важной тоже, части… Моей… Лены. За которую я, только я из людей, теперь должен отвечать. Если мы хотим, и боремся за то, что бы продолжалась жизнь ребёнка, то она должна продолжаться не вообще, а каждой минутой, каждого её события – большого ли и запомнившегося или маленького, каждой секундой его жизни, которая, пока что, в наших руках. И пока моя Лена может здесь, на этом утреннике, этим моментом жить и радоваться – этот час и два… Или только даже несколько минут – они так же важны… так же важны, как все те огромные годы, которые может Олежка, вообще, хоть чему-нибудь радоваться…
   Надо забыть. Это мой долг. И то, другое тоже… Нужно только учиться распределять время.
   – …Ну ёлочка, конечно… что же?..
   Лена шепчет мне, с видом: «Ну как же можно это не понять?.. Очевидно…». Оказывается Дед Мороз загадывал загадку, а Лена, конечно, стесняется – слишком взрослая что бы отвечать… Но ещё не слишком – что бы ей этого не хотелось. Тут надежда уже явно на меня… Всё-таки это не просто, когда со скромностью, нерешительностью состязается желание показать себя. Кричу:
   – Ёлочкааа!..
   С улыбкой довольно молодого ещё человека, проглянувшей с ели сдерживаемым смехом, из-под бороды и усов, Дед Мороз:
   – Какой же молодец – чей-то папа!.. Правильно – ёлочка!..
   Все почти что бабушки и не только, вокруг смеются по доброму.
   – Да это не папа – это ему принцесса рядом подсказала!
   Дед мороз, вплывая опять в роль и в более твёрдый и уверенный бас:
   –А-аа!.. Ну тогда принцессе и папе тоже, всё-равно по конфетке!.. Папе – за хороший голос…

   Мы закончили – с интерактивом в партере. Все теперь рассаживаются в зале – большом и тёмном… Освещённым только уличным светом из пока ещё распахнутых дверей.
   До того уже отправил Лену за кулисы. Она теперь белочка и скоро уже ей читать стих.
   – Лена, ты только не волнуйся!.. Не бойся, хорошо?.. – говорю я, дрожа от страха и волнения. – Ты, главное, порадуйся для себя!.. А та-ак!.. Это же твой праздник!?. Теперь только в своё удовольствие!.. Всё-равно уже ты всё отрепетировала, отработала – итак, наверное, всё хорошо получится… Даже если текст забудешь – не переживай, это… Всё-равно ведь, никто в зале не знает – как должно быть!.. (Только я, все дети, все воспитательницы, родители, учившие стишок с детьми… Остальные человек пять, случайно сюда попавшие – может быть, текст и не знают.)
   Лена, всё-равно, уже чуть не плачет… Её немножечко трясёт.
   Всё-таки, папа может тебя сколько угодно, конечно, убеждать… ты сама может, себя убеждаешь, но страшно – это да. Впереди же то, что зависит от тебя – от твоей силы, таланта и памяти, а не только от психологического равновесия. В конце концов, ты потом не скажешь себе – «ты, конечно, провалил дело, но, что много лучше – зато не потратил нервы». Чувство ответственности всегда смотрит из будущего огромнейшими глазами, от уже испорченного как будто бы, момента. Здесь тебя может убедить только та минута, когда ты уже совершенно и отлично со всем справился. Никак не спокойный, уверенный в тебе папа – который сам будет потом ходить с каменным лицом, если всё пойдёт плохо и говорить что: – «ничего… всё хорошо»… а в глазах и голосе: – «я же с тобой занимался?!. И вот?.. Ничего не смогла!.. всё хорошо… ведь должно было быть!.. Даже ради меня не могла постараться?..»
   Я решил не задерживать здесь больше Лену. И ничего больше не говорить. Может быть я и хуже только делаю? нагнетаю?.. Может она, вообще до моих слов и не думала о том, что может забыть что-то.
   – Давай. Удачи!..
   Мы с мамой ждём в зрительном зале начала. Мама готовит камеру, что бы хорошо всё заснять. Я переживаю здесь, не меньше, наверное, чем Лента – за сценой… Здесь ещё вопрос – достойно отстоять своё звание репетитора и режиссёра, перед глазами того человека, который всю твою жизнь, вот так же учил тебя и занимался твоими стишками на утренниках… Не подкачать в её глазах. Что не бездарно впитывал уроки – что тоже можешь… Не только выучить, но и ещё и научить.
   Сначала зверята танцевали и водили хоровод вокруг ёлочки, но потом вспомнили про свой актёрский долг перед зрителем и выстроились на сцене рядком – как на выставке в музее природы. Начался стишок. Первым взял слово ёжик.
   Произведя доклад на тему «солнцем залитых полянок» – передал слово коллеге медведю. Он очень долго тянет слова и, видимо – из-за того что уже не все зубы на месте (меньше мёда надо есть) – иногда, шипя немного, слегка запинается… Это всё с очень серьёзным видом. Так, как будто член правления выступает на общем собрании колхоза. После высказалась лисичка. Со свойственной Патрикеевне из сказки, хитростью – видимо забыв пару слов, она уверенно заменила их пришедшими в голову аналогами, в результате чего слегка сбились рифма и размер, но зато никто уже не посмеет обвинить прекрасную кумушку в непрофессионализме. Но моё всё внимание направлено на Лену. Даже длительная безнадёжная пауза у волка, который уже, кажется потерял всю надежду вспомнить текст дальше – не могут меня полностью отвлечь. Последние минута-полторы перед «решающим моментом» – иногда, часто оказываются более «решающими», чем он сам. Уж по крайней мере – степень страха и волненья в эти пол минуты может так увеличиться, что превратит ту самую, очень легко и даже весело проходящую часто, пролетающую мимо лёгким ветерком минуту в целую катастрофу – подобную вулканическому извержению… в твоём сознании. Лёгкий миг выступления может свободно прийти и после такого напряжённого ожидания. Но факт такой, что оно, именно оно намного тяжелее и серьёзнее, чем то, к чему оно собственно относится. Лена, должно быть, тоже переживает.
   …Поэтому ли?.. но у неё дрожат губки… Она выглядит растерянной… бегает глазами и пытается их спрятать. Вот они уже покрылись, как озером, прозрачным дополнительным блестящим слоем – а слово уже у барсучка, самого ближайшего к ней через енотика!..
   Ещё два маленьких лесных друга – и!.. Здесь, кажется, уже не волнение – просто какая-то досада или обида. У белочки моей, с опущенной головы упала небольшая, шариком, капелька. Что же такое?!. Видно что она сковала себя всеми силами, но плечи всё-равно, слегка подёргиваются.
   Явно, уже, здесь какая-то обида, какое-то расстройство – настолько сильное, что его не удержать уже внутри. Таким, я же знаю – грудь, обычно, наполняется от низа лёгких… такой обидой, жалостью – тяжёлой, плотной, как вода… Что неминуемо должна будет вылиться наружу, когда дойдёт до глаз. Если её ход никто не остановил – она дойдёт до верха постепенно – минуты сами вливают её внутрь… А иногда , пытаясь остановить – ты только ускоришь. Сам вопрос – не изнутри: снаружи, о том, что случилось – резко материализует, воплощает в реальность всю твою боль, до того остававшуюся только у тебя внутри в душе и чем-то нереальным. С этим вопросом, плюхнувшимся внутрь, уровень резко добирает до верхней границы… твоего терпения, и всё переливается наружу…
   Я понимаю… как такое чувствуется… И ещё сложнее – если теперь она не справится с этим чем-то… Обычно таим грузно-давящим, с тем, что втягивает всю твою суть – и плечи, и руки, и голос вовнутрь – так, что не в силах вытянуть это наружу. Ещё сложнее – если не справится и не прочтёт стих – и это ещё добавит к дозе уже имеющегося груза-боли от чего-то, что её сейчас уже тревожит, ещё одну… и, возможно большую безысходность – от провала, горя на месте чего-то хорошего и тобой испорченного – что сделать было уже в твоей воле – что не зависит от других. Если она не сможет прочитать – эта, пока, отчасти, сладкая, жалостью к себе обида, сменится невыносимой, полной чувства собственной вины, раскаяния… И в отсутствии возможности ещё хоть что-либо исправить. Досада, безысходная – раздражение на себя самого… Сменит боль, которая не зависила от тебя.
   Собственная вина – это самое страшное, что может быть в чувствах человека.
   А как тут?.. Сложно справиться… Я бы не смог, наверное.
   Вот… Последнее мгновение… Вдруг… Лена, совсем, как и забыв всё, о чём думала сейчас – и будто бы выбросив всё, что её там тревожило, из головы – с каким-то, даже и ярким рвением – как возьмёт!.. Да ка-а-ак и скажет свои две строчки!.. Аж… Ярче и вдохновенней, чем в те разы когда мы с ней репетировали. Вот что делает отчаяние – оно, оказывается, лучше для юной артистки, чем стены и гарнитур квартиры, в которой всё устроено и спокойно. Поймал себя на сильном движении, когда уже я, размахивая рукой со всей мочи, вместе с Леной, и усиленно беззвучно проговаривая строки про еловые лапки и иней, чуть было не встал и не задел, в размашистом жесте, рукой, сидящую рядом чью-то маму. С полным, при том, выражением, какое, по мнению меня, как режиссёра, должно присутствовать на этих строках у артиста – вдохновенным и восторженным. Надеюсь – никто не увидел. Хотя, если и увидел – почему бы мне, собственно, самому и не получить заслуженных лавров за мою постановку?
   Конечно, теперь мне намного спокойней… Я думаю, что Ленточке, наверняка – тоже.
   Её выступление подошло к концу, она от хорошо выполненной роли даже, конечно, стояла около полу минуты совсем радостная – пытаясь отдышаться от запала и восторга… Пока зверушки все убежали за кулисы. (Только медведь остался стоять, как настоящий гвоздь программы, на середине сцены… Очевидно, почувствовав вкус славы… или не найдя – где выход. Пока не подбежала воспитательница – наверное, дрессировщица, раз решилась так просто, подойти к страшному лесному зверю, взять его за плечи и решительно вывести за кулису. Рискуя собой!.. Вообще, всегда поражаюсь – с какой тревогой, важностью и ответственностью… и скоростью, воспитатели уводят со сцены зазевавшихся юных артистов – как будто если следующая сцена не начнётся уже через секунду, то случится непоправимое… И честь страны будет уже не восстановить!..)
   …На том же месте сразу же начался сказочный снегопад – на сцену повалил снег: только в увеличенном объёме… Увеличенном аж до самого того размера, какого и бывают, собственно, девочки лет пяти-четырёх. В таком большом увеличении легко рассмотреть, что, оказывается – когда на землю падают снежинки, они все вместе, всем коллективом вращают и машут ручками, одним общим движением… кроме тех только, кто отставая или опережая начинает путать движения. А ещё, оказывается, они все растерянно смотрят и ищут глазами в партере воспитательницу (Снежную королеву, наверное), которая эти движения им и показывает. (Наверное, мой долг, как следователя, теперь сообщить в коммунальные службы, усердно борящиеся с последствиями снежных стихий… так усердно, что даже пройти нигде нельзя бывает сразу – кто, как оказывается теперь, эта женщина, что дирижирует снегопадами в городе. И очевидно, готовит их к этому за несколько недель заранее, по воскресеньям – с четырёх до пяти часов дня… При осознанном содействии пособников-родителей.)
   Но вот, к нам уже бежит белочка между рядов и кресел, заменивших ей лесную чащу.
   Лена подошла к нам лёгкой, скованной и пробежкой, когда её выпустили из-за кулисы.
   – Ну что!?. Как ты, маленькая белочка?.. Понравилось?.. Ну?!.
   Мама весело потеребила Лену за ушко. Белочье, с беленьким пушком из мягких ниток.
   Лена, изо всех сил сдерживаясь, зажав губки и опуская, спрятав голову, кивнула… Чуть не захлебнувшись в подступающем плаче. Что ж опять?.. Она обернулась… на секунду, на сцену позади неё – где вытанцовывают, усиленно вспоминая движения (а некоторые, так, ни смотря ни на что, и не вспоминая), маленькие забывчивые снежинки. Ленточка, чуть не в истерическом порыве развернулась обратно… Дико сдерживаясь…и уже не сдерживаясь… С влажными глазками.
   – Ну, молодчина!.. Умничка!
   Мама продолжила снимать представление.
   Лена всхлипнула и пошла к большим дверям – к выходу.
   Я вышел вслед за Леной – мы с ней уже в партере – большом теперь, наполненном серо-ясным зимним белым светом, тихим… Он очень заметно выделяет по новому свою тезку-краску на стенах… и наполнен партер очень легким шорохом-тишиной. Лена явно не может найти себе места. Меня сразу, резко – как и вспыхнув в глаза, ослепил этот белый свет (в огромных окнах – с самого верха, до пола – ставших, как ещё одной стеной с такой же побелкой), так и  тишина эта, показалось – оглушила. Громогласный, полный басов звук со сцены (хотя дверь и не закрывалась полностью) – стал приглушенным, едва слышимым сзади – гулким… на первый план вышел этот, ватой застрявший в ушах звук… тишина – пушистой, мягкой ватой – как будто она – эти хлопья снега, медленно спускающиеся за окном. Здесь кажется вдруг совсем нереальным то, что есть сейчас где-то хоть какое-то представление, море людей, события…
   Лена рядом захлёбывается, отвернувшись, во всхлипываниях. Если б только она знала, как это отзывается во мне!.. чуть ли не тем же…
   – Лен… Что такое?.. Что-то случилось?..
   – Не-е…ет…
   …Ну конечно!.. Как же можно было предположить обратное?!.
   – Леночка… Ну что, а?.. Ну что случилось?.. Всё ведь нормально?.. – обнимаю свою белочку – Отлично выступила!.. Умничка! Ну, что такое?..
   Лена потихоньку успокаивается и вытирает с глаз слёзки. Чуть молчит, набирая воздух, чтоб сказать…
   – …Я… Я так… хотела… быть… … снежинкой!..
   И снова плачет – но теперь уже не порывисто, сильно, а тихо заныв, как бы, не наружу, а внутрь себя.
   – Лена, ну что ж ты раньше не сказала?..
   Хотя да… если ты нормальный папа – что же, разве ты не можешь сам до такого додуматься?!. Если бы я знал – я, может быть, и смог бы поговорить с воспитателями и как-нибудь устроить превращение из белочки в снежинку. Хотя эти два номера и идут прямо друг за другом…
   – Ленуся!.. Ну твой номер и номер снежинок – совсем один за другим идут – это ведь переодеться нужно успеть… Ты ведь и в том, и в том не смогла бы поучаствовать… Да и, ты посмотри… Это ведь совсем маленькие – младшие девочки снежинок играют – ты просто уже более взрослая: тебе вон, аж с тестом роль дали!.. Ты думаешь?.. Они ведь не смогли бы такое запомнить!.. Прочитать! Наверное…
   (Зачем же уж, думаю – так преуменьшать способности снежинок, просто успокаивая Лену?.. Может быть одна из них просто создана для прочтения фразы про еловые лапы!..)
   – Правда – у тебя же намного серьёзней роль!.. С текстом!.. Неужели ты бы выбрал из этих двух – вариант со снежинками?.. Пойдём вот лучше, давай с тобой досмотрим сейчас представление… И посмотришь, и сравнишь – что им делать нужно, и какая ролище у тебя была!.. Не жалей вообще – ладно?..
   Лена кивает, ещё плача – конечно… сразу так не забудешь… и не перестанешь жалеть.
   Мы сидим в зале.
   – Вот смотри… – говорю потихоньку Лене, которая уже постепенно начинает смиряться с отсутствием в её судьбе «снежиночного» этапа…
   – Ну, видишь – что? Вот, как они танцуют? Ведь это же совсем непрофессионализм, который ещё допустим разве что для такого возраста!.. Тебе бы, наверное, не под стать даже было бы и… самой даже не удобно, наверное, что ты такой простенький танец исполняешь – в твои-то пять!.. Это просто ещё для совсем маленьких деток… которые пока только такие движения могут запомнить… Ито – как видишь не все…
   – …У них…платья… очень красивые…
   – Ну, у тебя же ещё красивее!.. Намного! Ты посмотри – они же у них… все белые!.. Чисто!.. Там даже цветов никаких нет!.. А у тебя – розовое… С блестяшками, вон какими!..
   – У них…такая мишура…
   – Так… Лена!.. Мы же тоже можем дома к твоему платью мишуру пришить! У нас её – вон, с тобой, сколько!.. В квартире. И тоже можем ведь, разных цветов – а тут – только белая!.. Да и, у каких-то, даже ещё и криво пришита. Мы сами тебе – ещё намного лучше, надеюсь, пришьём!.. Давай вот, мы сегодня домой придём с тобой… и завтра так и сделаем! Мы тебе такую всякую мишуру нашьём!.. Красота будет. И ты у меня такая снежиночка чудесная будешь!.. Что просто заглядение!.. И будешь танцевать так-же… Кружиться!..
   – …Но… это только ты увидишь.
   – А мама?!. Лена, я тебе, знаешь, что скажу?.. Вот, здесь в зале – все абсолютно зрители -это ведь, чьи-то родители, бабушки, дедушки… Вот представь – каждый, кто здесь сейчас сидит – он же так же долго занимался со своими детками, готовился… репетировал, как мы с тобой… И теперь этот каждый смотрит только на своего – как его сын или дочка станцует, выступит… просто потому что иначе не может быть…
   …Другие дети. Вспомнил об Олеже. Да… какие же незначимые проблемы – не иметь платья снежинки, в сравнении с!.. Но всё же, нельзя обвинить человека в том, что его боль и его проблемы ничего не значат в равнении с болью другого. Нет, нельзя пренебрегать чьей-то болью… Ни одной. Да, на Земле боль бывает очень большая … гигантская. Но это не значит, что малая, в сравнении с ней, не достойна сочувствия и что она не причиняет таких страданий, которые, возможно, максимальные и сильные самые для этого, конкретного человека, никогда не знавшего больших… Если человек сейчас лежит в реанимации – это не так плохо, как то, если он был в коме. Но это не значит, что он как никто здоров и ему совсем не стоило бы жаловаться на такие мелочи. И для Лены, может быть, это самая, пока, большая трагедия… во всей её жизни… Я знаю, как иногда маленькая, незначительная какая-то вещь может для тебя перевернуть мир с ног на голову, испортить целый день… Когда ты сам прекрасно осознаёшь что это мелкие проблемы, но не можешь с собой справиться. Видимо, внутри нас живёт другая система ценностей.

   Лена постепенно успокоилась – всё больше, со всё большими моими рассказами о горестной судьбе попавших в снежинки и о счастье быть в роли белочки. Наконец подошёл конец «спектакля» – его завершающая развязка и Дед Мороз, уже с подмостков позвал к себе на сцену детей, что бы раздать им всем подарки. Лена убежала кажется уже совсем радостная. Обернулась женщина рядом.
   – В следующий раз постараюсь поровнее мишуру пришивать!.. – засмеялась она.
   – …Простите!.. – смеюсь в ответ – Вы, надеюсь, понимаете!.. что…
   – Да, понятно – конечно… У всех свои проблемы! – посмотрев на сцену, где дети разбирали подарки у Деда Мороза – Ой-й!.. – помолчала – Лучше пусть – такие проблемы… А вот в Китае что сейчас!.. Видели?
   – Да…
   – Надо же – люди Новый год – так встречают… Как подумаешь, что у кого-то так тяжело – аж стыдно становится, что мы тут веселимся, празднуем…
   – …Ну, с другой стороны – ведь всегда много всех, кому плохо – только нам сейчас это уже показали… И что же, нам – никогда вообще не радоваться?
   – Ну да… Должно что-то уравновешивать плохое… А то, если ещё и мы будем в полной трагедии – на земле одна сплошная, только, беда и будет!.. – смеётся – А с платьями этими – вообще, конечно история!.. Мы к Новому году пытались где-то под её размер белое платье найти – уже не получилось!.. У нас ещё комплекция такая – ничего на неё не найдёшь! Получилось серебристое немножко… Сероватое. Так что у нас теперь снег такой, немножечко весенний!..
   Смеёмся.
   –…О!.. Вот ты где!..
   Мама уже поднялась со своего места вверх.
   – Да, мам – до тебя далеко просто спускаться – мы уже здесь решили, с краешка сесть, что бы всем не мешать.
   – А, ясно. Здравствуйте!
   – Здравствуйте! – Женщина теперь больше рассматривает внизу – где её ребёнок.
   Лена уже взлетает от сцены, поднимается, с усилием вскарабкиваясь по громоздким ступенькам зрительного зала… Ковровая красная дорожка, разложенная по поднимающимся ступеням зала, своей вязкой матовостью всегда почти очень трудна для детских ножек.
   – Папа!.. – кричит она где-то в десяти ступеньках отсюда. И показывает мягкую игрушку в руках.
   Ребёнок женщины, с которой мы говорили – ещё пока внизу и не может протолкнуться среди толпы, но она уже нашла свою маму и машет, а та – ей в ответ.
   Лена подбежала.
   – О-о-о-о!.. Какая у тебя красота!.. – мама говорит, раскрыв руки и ловит Лену – Ну, для красивой девочки – красивый и подарок!..
   – Папа, смотри, что мне… подарили!.. – Делится Лена прямо из маминых объятий.
   У неё мягкий ёжик, с забавной улыбкой и бантиком – такая девочка-ёжик.
   – Ого!.. – Оцениваю я, и при том очень высоко – Ну!.. Такой, наверное, аж рублей 400 стоит!..
   Я, женщина, мама смеёмся – а Лена в недоумении – что здесь такого, от чего всем смешно? Она пока, конечно не подозревает – какие тайные коммерческие отношения могут быть между Дедом Морозом на сцене и родителями в зале?..

   Мы уже опять в большом гардеробе на первом этаже… Лена, не без моей помощи натягивает второй сапог. Я застёгиваю на нём молнию. Лена рассматривает своего ёжика.
   – Ну что?.. Как назовёшь?
   – Не знаю… Катей. Можно?
   Я замер у сапога. Как холодной водой облили сверху.
   – Пап… Можно, да?..
   – …Угу.
   Сажусь рядом. Обдумываю… Мама ушла с номерками за нашими куртками.
   – Сейчас бабушка… придёт – подождём, ладно? Сейчас она нам курточки принесёт – тогда оденемся и пойдём уже, хорошо?
   Не могу, до сих пор, почти, называть маму бабушкой… Не хочу. Приходится каждый раз обходить как-нибудь. Лена услышав мой план – что мы будем делать, сладко-радостно, мечтательно оглядела помещение… Старается запомнить?.. Я этому рад. Очень. В ней, значит, тоже просыпается то, одно из самых главных умений – ценить воспоминания, мгновения, чувства. Хотя, скорее всего – оно ни в ком и не спит – по крайней мере сначала: просто вначале оно рефлекторно ещё, необдуманно – потом же, в лучшем случае ты начинаешь ценить его, замечать, развивать. Понимаешь, что это жизненно необходимо – для тебя… и от тебя – для других. Как потом уже, в сознательном возрасте осознаёшь – как же тебе, оказывается, полезно иметь этот навык – дышать.
   Пока ждём… Мимо – что-то необычное: проходит быстрым шагом девушка жёлтом трикотажном платье и в маске и проводит за руку мальчика, задрав его руку кверху, лет четырёх с хвостиком – тоже в маске.
   – Проходи быстрее… Здесь очень много людей, видишь?..
   В конце мелькнула птичка – маленькая, блестящая – брелок на сумке. Странно. Может быть проблема где-то и есть… Но пока так далеко. Зачем же так паниковать? Это уже не праздник так у тебя получится – а один стресс…
   Мама вернулась:
   – Фух!.. Не протолкунуться… Долго выбиралась даже – не то что в очереди стояла!..
   Мама улыбается и отдаёт нам верхнюю одежду.
   – Так, Лена!.. Отпусти на секунду свою Катю – давай курточку застегнём и…

   До дома остаётся минут шесть. Мы уже на углу – на перекрёстке, где пересекаются улицы Софьи-Ковалевской и 800-летия Москвы. Я настоял на том, что мама пока, быстрее нас, уже пойдёт домой – она итак море всего готовит и ещё собирается, а мы с Леной зайдём в магазин. Мама ушла – мы идём к дверям, а сбоку от нас цветочный магазин, витриной выходящий на улицу. Там столько разных мягких игрушек!.. И в том числе очень больших – особенно выделяется один громадный розовый плюшевый медведь с букетом лапках. Лена оглядывается. Конечно ей, наверное, хотелось бы, что бы у неё был такой косолапый друг. Да и никто, наверное, в её возрасте не прошёл бы мимо такой сказки равнодушно!.. Но, пока я не решусь, всё-таки, принять его в нашу семью. Не все желания в жизни должны исполняться сразу – для ощущения сказки именно, должно оставаться ещё хоть что-то желаемое и всё-ещё не случившееся – счастье тогда ценимо человеком, когда оно ожидаемо и непостоянно… Постоянное счастье человека, не умеющего с ним обращаться или считающего себя не стоящим такой постоянной радости – иногда его тяготит… Иногда… то есть, человек себя сам вводит в депрессию – не привыкнув к счастью, не сумев направить суть его в нужное русло – начинает считать счастье тем, чего в избытке – что не стоит ему ничего сейчас, а между тем внутри ощущает мучительную вину – понимание, что им нельзя не наслаждаться – каждой, даже мелкой самой его крупицей – такой стоящей, ценной…потребность в своём таком чувстве счастья… А между тем… Когда счастья много – не натренировавшейся ранее на хорошей жизни человек, иногда слишком слаб и просто не находит в себе силы… На то, что бы чувствовать – всегда почти нужна сила. Если Вы ещё что-то чувствуете, значит – Вы сильный человек… об этом, по моему говорилось в одной книжке про летнюю ночь. (Будущая книга автора. Прим. Автора)
   Значит, СЧАСТЬЕ, в большой части своей – это именно чувство – такое, какое мы испытываем – а не количество благ нас окруживших… Человек может быть счастлив и не имея этого – но только мечтая о нём… А может корить и винить себя за недостаточную радость тому, очень многому, что у него есть. Выходит что СЧАСТЬЕ – это внутреннее человека – умение его обращаться со своими чувствами и с тем, что ему дано Богом – ценить и малое, и большое… В общем, я пока не стал бы сразу покупать для Лены такого огромного прекрасного медведя… Ведь если бы, действительно, всё что ни захочешь на свете, сразу – раз!.. и оказывалось купленным – не смотрели бы с таким искренним лучистым восторгом детские глаза на витрины с игрушками и… иначе нет того чудесного, счастливого момента, когда, наконец, тебе дарят что-нибудь из них…
   Тем более, что в этом году я хочу уже сделать и ещё один подарок для Лены, хотя и одновременно для себя. У нас, у дома почти есть школа иностранных языков – и уже накопилось около 45 тысяч на четырёхмесячный курс, что бы научиться, а потом уже, научить Ленточку.
   Мы зашли в магазин… Нужно докупить несколько продуктов – мама хочет дорезать новое оливье. Магазин встречает прохладным…холодным… светом и прокисленным, что-ли… простерилизованным, как будто, воздухом – как, весь его протёрли спиртом… Вот это огромное, белое, холодно-кислое пространство… Конечно – не то, что бывало раньше. В магазинах, обычно, был даже часто затемнённый свет – из-под закоптелых, запылённых стёкол длинных ламп под потолком. Пространство часто… Даже не сказать – пространство: скорее расстояние в маленькой комнатке магазина. Более стёртые прилавки, холодильники, наклейки и плакаты с рекламой. Более простые и близкие упаковки у всех товаров. Воздух наполненный звуком говора кучи людей, всё-равно толпящихся, даже не в пиковые часы, здесь – их, как будто притягивало туда… И почему?.. Было просто, близко… спокойно. Новое теперь внесло какую-то суматошную, прокисленную далёкость и растревоженность…
   Я помню, как папа… ладно уж… однажды когда-то принес из магазина с собой (и со мной) лампочку энергосберегающую… Белую. До этого у нас всегда стояли обыкновенные – желтенькие… Он мне сказал – объяснил, так назовем.
   – "Пора уже переходить на энергосберегающие лампы. " – Как будто от нас это как-то зависело, когда он сам всегда их менял и покупал?..
   –"Привыкать… – Может быть ещё сказал – …надо"… Но к ним, действительно, оказалось надо привыкать… (мне по крайней мере… не знаю – как маме). Не потому что это было НАДО, то есть "необходимо " – напротив, мы за долгое время пользования, почти не заметили никаких особенных результатов. Но вот, к освещению… Не то чтобы привыкать -привыкнуть… Оказалось нужно. Вокруг вас сразу же исчезнет желтый, тёплый, мягкий и обнимающий свет. Появляется белый – холодноватый, как в офисе. Ты всегда находишься теперь, как будто не у себя дома – не в том месте, где всё благосклонно, близко и полно спокойствия… а в пространстве взвинченном, неспокойном, напряжённом всё время… Враждебном даже что-ли…. Ну, возможно – какой человек… Так и…
   Но и другое своим приходом, тоже не всегда, наверное, бывает хуже?.. И мы к нему привыкаем… Каждый день, все-равно, это новое, даже самое холодное, отображается в человеческих воспоминаниях, проходит через плотный поляризатор личного видения мира…  Оно отпечатывается у тебя в памяти новым миром этого магазина, отличающимся от старого. Так резко… Ты ловишь эти новые атмосферы, увязываешь их в узор своего жизненного вязания. Все становится более теплым, когда он через себя это пронесет. Атмосферы, эти новые – они становятся  – новым фоном -только новым фоном: разнообразным за все годы жизни… на котором уже, рисунком очерченны, наши чувства, эмоции, события, происшествия… Которые, конечно, не могут быть в один взмах изменены, стерты сменой лампочки. И порой… И мне кажется – зачастую: этот узор так плотно застилает свой фон – так сильно оказывает на него воздействие в глазах смотрящего, что он уже кажется изменённым, в связи с узором. Как часто и бывает в оптических иллюзиях – внешний узор делает видимым по разному, цвет фона, который находится возле разных частей орнамента. Человек, который раньше был человеком – оказавшись, хоть в стерильном, слепяще белом мире не станет сразу с таким же и стерильным сознанием. Напротив – его душа, сознание намного сильнее всего внешнего. Можно поместить человека на много лет в камеру с голыми ободранными стенами, но его память, его воображение, если даже он с рождения находился там… В конце концов, лучшая возможность общения с Богом – окружая его в этой камере, выстроят вокруг него и великолепные дворцы, и теплую люстру под абажуром, и семейный ужин, и миллионы разных мест и ощущений, которых, возможно, он даже никогда и не видел, и не чувствовал. Как иногда бывает во сне. В человеке, все-таки, есть та одушевленность, та жизнь, которая и дает одушевление в наших глазах всему остальному.
   Можно, иногда в самый наполненный (для тебя конкретно) гнетущим состоянием день, стоя на остановке, просто вспоминать, в ожидании автобуса, какой-то замечательный, теплый и радостный день, полную оранжевым светом комнату, веселых людей, собравшихся на обед… Гул приятной… и ласкающей твою память атмосферы.
   И, удивительное дело!.. Даже те минуты у остановки отпечатаются у тебя в памяти, овеянными этим светом… Где-то вокруг, по дворам, рассыпятся маленькие огоньки "теплых рыже-золотых лампочек",  как бы окруживших… и зовущих твои ощущения именно туда – в такой вечер… Но на самом деле они – только в твоем сознании – точнее, и самые настоящие огоньки вокруг, и лампочки – пропущенные сквозь призму твоего видения, становятся как будто колыбель, в которой лелеются все твои теплые воспоминания, атмосферы, возрастающие и ставшие настоящим.
   Есть такие острова мира – квартира это, а иногда и только просто вещь… А часто и вообще всё, всё, что есть вокруг человека –  сама атмосфера вокруг него, когда он пройдет мимо – становятся наполнены его личным миром, настолько сильным, что бы сделать это… Есть такие люди… И вещи…
   Но всё-таки… Откуда-то же берутся эти "мертвые" предметы? Эти новые "неодушевленные" стили и фактуры?.. Их ведь тоже производит какой-то такой, живой человек?..
   Теперь время диктует своё – новые ощущения, новые воспоминания после этого – уже нынешнего нового… Которое окружает всё теперь на Ленином празднике. С каждым днём всё, всё несётся, летит… И мир, и время, и атмосфера, и эти огни… и улицы и машины – всё становится новым. Когда-то так и со мной было… Но всё это ещё может исправить своим внутренним миром человек. Запомнить его… И завтра уже вспоминать все те же секунды, минуты холодные… морозные даже… искусственного далёкого нового – уже на треть, хотя бы, прогретыми своим душевным миром…
   Я думаю… Я надеюсь, что Ленины воспоминания и об этом дне, и о следующих, всё ещё смогут отпечататься, запомнится самыми теплыми, простыми… да, простыми – но лучшими из тех, что нужны человеку.  А теперь, конкретно мне показалось, что Лене – этому человеку, сейчас нужно бы ещё и продолжение Новогодней сказки…  Мне, по крайней мере, на ее месте, этого теперь бы хотелось… Что бы продолжение, вечера, как стебель замечательного растения, проросшего из зала-партера ДК, пробившись через стеклянные автоматические двери магазина, и вьющегося теперь по его зданию, вырвался после, из дверей и, дотянувшись до самого нашего дома, ещё имел жизненные силы продолжать расти и в продолжение вечера там ещё и расцвести.
    Мы идем к полке с тортами… Я думаю, мне, правда, так кажется, чисто по себе, что торт…или что-то такое подобное – это, как ещё одно яркое событие, ещё один подарок, который только ещё предстоит раскрыть (если уж говорить о радостных воспоминаниях)… После утренника, после прогулки по улице… день не должен, мне кажется, на фоне яркого веселого – праздника, сказки, вдруг оборваться, как только закроется дверь в нашу квартиру. Тогда, на фоне яркого калейдоскопа, фейерверка красок просто обычные часы, в которые ничего выдающегося не происходит – отложатся сизовато-дымным туманом, сумраком, гнетущим и подавляющим. Торт же, это такой, ещё один праздник, – ещё одно радостно украшенное блестящими бусинками и цветами из крема, фойе-зал, которое уже предвкушается нами, видимое за блестящей в бликах света упаковкой – колпаком из плотного пластика… и получасом ходьбы до дома, мытья рук с мылом после улицы и «приступания» к праздничному обеду… Это ещё один эпицентр, вокруг которого мы все соберёмся – и я, и Лена, и мама – ещё одно событие, которое яркой точкой отложится в памяти…
   Да, это не в воле никого из людей – создавать, или определять ощущения и воспоминания другого человека… Но тогда, когда эти ощущения хоть как-то зависят от тебя – человека, создающего для другого события, которые с ним происходят: определяешь то, куда он с тобою пойдет, что у него будет на ужин, что он получит сегодня в подарок… Мне хочется, что бы в лучшем свете, как можно лучшем запоминались те годы, которые пока, хоть как-то в моём ведении. Если я могу обеспечить, хотя бы такие моменты, приблизительно – какие были и в моём детстве благодаря маме – которые я до сих пор люблю и помню, какие, мне кажется – лучшие из тех, какие могут быть в детстве… Что бы они остались в Ленточкиной жизни такими же яркими, родными точками… я должен (и мне это невероятно приятно), хотя бы создать в меру сил те декорации вокруг, в которых её внутренний мир проведёт уже своё представление – такое, какое может быть только у неё… С её репликами мыслей… С таким развитием, которое уже даёт личное восприятие… С мизансценами, которые уже её внутренний мир откладывает в памяти…
   Мы у полки с тортами. Сегодня выбор не слишком уж большой – наверное это и естественно – просто после праздника. Тройка-четвёрка оставшихся круглых, с розовым и белым кремом унылых немножко, тортов, мне почему-то отдают какой-то клеёнчатой, поделкой, чем-то ненастоящим … Они, как будто устали уже здесь стоять… и, так устали – что у них не хватает даже сил, что бы выглядеть хоть как-то привлекательно для клиента. Белый пышный крем по их бокам, весь, как-будто пропитан, наполнен какой-то пустотой. Как будто весь торт, окружённый им – совсем лёгкий, словно из пенопласта. И если куснуть его – почувствуешь только безвкусную пустоту. Я уж не говорю про те охламоны торты, которые видимо, так залихватски носились по прилавкам и с полок скакали из рук в руки покупателей – что теперь стоят взлохмаченные, как озорники-мальчишки зимой после прогулки порой влетают в квартиру со сбитым, спутанным шарфом, выбившимися из сапогов брючинами, красные с мороза со взъерошенными волосами и шапкой в руках, в рукава которых столько раз сегодня набивался снег. в Так и эти несколько пломбиров, медовиков и йогуртовых представляют собой неважное зрелище, свидетельствующее об их бурной жизни. У медовика этикета покосилась и крышка слегка приоткрыта. Пломбир, как будто бы припьянённый и раскоординированный слегка съехал на бок и, кажется, уже опирался на свой купол-упаковку, судя по кремовому следу на ней. Пьяная вишня, даже – в маленькой упаковочке полкой выше – и то, по сравнению с ним выглядит отменной и строго образцовой. Про нежный, воздушный йогуртовый, и не говорю – видимо его когда-то ставили на место, перепутав – где верх, где дно… И теперь весь обзор на него заслоняет бело-розовый неравномерный заварной туман на крышке. Есть ощущение, что праздник, десерты тоже отмечали и, при том – очень весело… А посмотришь на ценники под этими задорными гражданами… и хочется сказать: – «Ну и завышенного же вы мнения о себе, ребята!»…
   Нормального здесь только, наверное, картошка и пара пироженок – совсем крошечных… и неаппетитных. Есть ещё пара совсем, как бы, и не праздничных тортиков – рулет, торт «Сказка», кексы. Кстати, от Сказки, повеяло почему-то, даже и каким-то теплом, уютом и простым, радостным, светлым праздником – таким, как сама эта тёмная коричневая спокойная обсыпка и маленькие, милые цветочки из крема. Всё же, спрашиваю у Лены.
   – Лен, ты какой-нибудь хочешь?
   Осознаю, всё же таки, что иногда ты со всей добротой летишь, стараешься, горя энтузиазмом, и делаешь для другого совсем не то, что он хотел бы…
   – Ну… Не знаю…
   Лена скромная девочка… Да и выбор теперь тоже скромный.
   Указываю на «Сказку», взяв её в руки:
   – Тебе такой нравится?..
   –Да!..
   И кажется, в её глазах настоящие огоньки радости.
   – Возьмём?
   Опять кивает весело. Нет, ну, когда кому-то не нравится и он просто делает одолжение твоему предпочтению – это сразу вытесняет из глаз все искренне весёлые огоньки. Значит, не сомневаясь беру.
   Наш дом будет в трех-четырех минутах по дороге направо. Мы идём с Леной по улице. День начинает клониться к закату, которого, конечно не видно за плотной завесой сереньких зимних туч. Только уже немножко стемнело…И в воздухе всюду зажглись, разгорелись окна – люстры и лампы за стёклами, занавесками и огни машинных фар.
   Мы с Леной идём, как будто по продолжению украшенной к Новому году залы фойе – свет этих разных огоньков блестит, переливаясь искрится, в снежных валунах по бокам тротуара и на ледяной корке, перемежающейся с втоптанным снегом, покрывшей дорожку, по которой мы идём. Тысячи таких маленьких искристых отблесков, в этих сложенных валом снежинках, делаются, как будто – ещё множеством новых огней окон или фар… Как будто ещё множество людей теперь вокруг – в окнах и машинах… Больше радости и праздника… Я иду и наслаждаюсь, представляя предстоящее продолжение дня… Тем, какой же тёплый, радостный семейный теперь будет вечер, по настоящему как из книжки!.. Совсем, возможно, идеальный – такой, каким и хочется, после, часто, помнить дни из своего детства… Словно художник, оглядывающий нарисованную им картину – я оглядываю те детали атмосферы и события, которые я сегодня смог, или смогу ещё набросать на полотно этого дня. Мы придём в квартиру, светящую на нас блеском ёлочных игрушек и мишуры… Мама хотела нарезать салат – значит, с Леной мы сейчас можем посмотреть мультики и поиграть, пока плавно темнеет в городе за окном… Потом мама позовёт обедать, я пойду помогать… Мы устроимся на диване перед столом, включим старый добрый фильм, а Ленточка будет, то и дело, не смотря на салат – вскакивать и нестись то в одну часть комнаты, то… Ну как всегда… И усадит рядом с собой свою Катю-ёжика, что бы она тоже смотрела телевизор. Ранний вечер – когда ещё совсем не хочется прощаться с днём, перетечёт в полноценный и густой поздний – когда глаза сами слипаются, клонит ко сну… и ночная синяя темнота за окном уже не тянет с непреодолимой силой в прошлый день назад, так, как слегка светловатая закатная… А уже ясным дополнением ночи, сна и – спокойным, светлым радостным обещанием нового.
   Лена идёт рядом и несёт в руке «Сказку», за ленточку, которой она обвязана.
   Я продолжаю плыть в своём воображении…
   Слева слышу – Ленточка вскрикнула… Оборачиваюсь – Лена упала – видимо поскользнулась на льду тротуара… Торт упал рядом, явно смявшись и размазался внутри об упаковку… Огромной неровной кляксой перечеркнув, распластавшись на моей воображённой только что, картине. Я в первый момент, ошарашенный таким резким падением всей своей мечты – обрушением… У меня даже сразу не мелькнула мысль о том, всё ли нормально с Леной?.. Это наблюдение поразило меня огромным разрядом. Пока я тянусь и поднимаю Лену – подумалось… может и вправду – как Варя тогда сказала?.. Что я и… вообще, счастье, то – что мы создаём нашим детям – на самом деле делаем для себя?..
   Пока мысли в сторону – спрашиваю Лену, не ушиблась ли. Оказалось – ударила колено, но не так что бы очень – будет, может, синячок, да и всё… К счастью.
   Лена увидев торт – размазанный и разбитый, ещё больше расстроилась, конечно, и чуть уже не плачет.
   – …Ну вот!.. – говорю – Лен, аккуратнее ходи – видишь – лёд, опасно!..
   Она, наверняка думает, что я сейчас ещё и очень рассержусь… И это страшновато – Лена дрожит… Я, и правда, слишком уж расстроился в первый момент… Да и из-за чего?!. всё-таки… Разве должно меня так сильно расстраивать… настолько, что бы, аж подпортить этим весь праздник – то, испорченное что-то, что и было то нужно, для его улучшения?.. Если уж это не удалось – то настроение должно, вернуться у меня, как минимум уж на ту «нулевую» отметку, что была до его появления. (Тем более, у нас есть, всё-ещё, торт… Оригинальный по форме – но торт!) А у меня оно, настроение, прямо уж, свалилось на метра два ниже.
   – Знаешь… Может быть это нам к тому знак, что бы мы уже задумались, наконец , что и не надо нам с тобой такую химию есть!.. Я же тебе рассказывал же уже, что туда кладут… Ооо-й!.. Чего только не кладут! …Вот, тебе мамины Калнуфики понравились?..
   – Угу… – Кивает Лена… Её ещё слегка колотит от случившегося.
   – Ну вот – какая вкусная вещь, а там вообще без химии! Ну и, знаешь!.. Мы этот торт, конечно, можем с тобой съесть, как такое… смятое пирожное… «Графские развалины»!..
   …У Ленточки слезинки на глазах, но она начинает уже слегка легко смеяться, смахивая их… немножечко оторопев, конечно – не до конца доверяя тому, что в реальности.
   – Нет, у нас – не «Графские», а «Ленские развалины»!.. – смеюсь тоже. – А так – давай ещё маму лучше попросим сегодня нас научить кекс готовить!.. У неё знаешь – какой кекс?!. Ммм-м!.. И его все вместе приготовим!..

   Ещё рассказываю Лене, пока мы идём домой про вред магазинных консервантов и про пользу от домашней кулинарии… Напротив нас уже виден свет окна из кухни – мама, явно уже там. Скоро и мы подоспеем…
   Начинаю представлять, какой сегодня получится тёплый, радостный семейный вечер – мы придём, мама будет делать салаты… Мы спросим у неё рецепт и будет рядом с Леной весело насыпать всё, что нужно, в посуду, готовить и перемешивать будущий кекс… а потом…
   Кажется, мы нашли, всё ж, таки, выход, двери к прежней счастливой атмосфере. Сказка, надеюсь, всё-таки, состоится. И воспоминания Ленточки об этом дне будут пронизаны, ощущением лучшего, детского, семейного Счастья…

Следующие главы буду публиковать здесь, на своей страничке. )))