Весна 1907

Ира приходит в самый неподходящий момент. То я разговариваю по телефону с женщиной, то лига чемпионов, то смотрю в окно и слушаю «Ни шагу назад»…
Она приперается без звонка. Мне всегда приходится открывать ей дверь.
Тёмная, кудрявая, всегда взмыленная, будто поднималась на мой десятый этаж пешком. Я открываю дверь. Она кивает, заходит и молча разувается.
Я возвращаюсь в комнату, сажусь обратно за стол.
Ира плюхается в кресло напротив и начинает хрустеть кукурузными подушечками, что лежали в мешке на столе.
- Работаешь? – спрашивает, кивает на ноутбук.
- Тружусь.
- Прочитала твой рассказик про мальчика с Фермы.
- Узнала Ферму? – удивился я.
- Ещё бы. Село Александровское, Николаевская дорога…
Ира бывшая проститутка. Мы познакомились лет восемь назад в салоне на Новочеркасской. Я был страшно пьян. А Ира рассказывала, что её любимое произведение «Улитка на склоне» Стругацких. Странная баба. Я повторял, что никогда не видел такой красивой груди. И попросил разрешения сфотографировать. Она разрешила. До сих пор натыкаясь на эти фотографии, замираю.
- И как тебе? – спрашиваю.
- Мне понравилось. Правда, слишком мало. Слишком быстро, и резко выбрасывает… Но от тебя большего и не дождёшься.
- Угу, - говорю.
- Ну, ты дурак. – Она улыбается. Потом разворачивает ноутбук к себе. – Нахуя, скажи мне, ты этим занимаешься? М?
- Чем?
- Этой бессмысленной поеботой.
Я подкатываюсь в кресле и смотрю на экселевскую таблицу.
- Ипотека, алименты, да и жрать, понимаешь, иногда нужно.
Ира разочаровано мотает головой.
По стеклу ползёт жирная капля, оставляя длинный след. Мы оба смотрим в окно.
- Ты рад, что наступила весна? Достанешь свой драндулет и будешь гонять?
Я киваю.
- С тормозами беда. Сам, боюсь, не настрою. А денег на сервис нет.
- Я думаю, рано или поздно ты разобьёшься к ***м.
- Тоже так думаю.
Мы долго смотрим в окно. Дождь расширился, разошёлся. Ветер на стройке задёргал фанерные листы, разворошил мусор. Песок потемнел.
- Я знаешь, что тут вспомнила?
Я шумно выдыхаю сквозь губы. Недавно Ира пережила клиническую смерть. У неё больное сердце. С тех пор ей стало казаться, что она помнит прошлую жизнь. Что она также была проституткой в Петербурге в начале двадцатого века. Жила на Обводном канале, напротив Балтийского вокзала. Она рассказывает мне обрывки историй с работы. Но все они вне контекста времени. Всё это могло случиться и в двадцать первом веке. Она искренне верит во всю эту пургу.
- Я помню восьмое апреля девятисот седьмого года. Дождя не было. Дождя не было очень давно. Город высох, наполнился пылью. Только в тени, в колодцах, под дровницами оставался скукоженный почерневший снег.
Небо сухое и солнечное. Правда, всё равно ветер холодный. Даже, кажется, холоднее, чем зимой. Ну, так пронизывал. Понимаешь? Или потому что ждёшь тепла? Часов шесть утра было. Я решила прогуляться. Очень устала. В животе набухло, будто камнями обожралась. А так, вышла, иду. Ветер иголочками по коже. Дышать легче. Хотя у канала пылища. В глаза сыпит.
Перехожу Борисов мост. А там девка стоит. Такая щуплая, бледноволосая. На лице одни скулы и глаза. Смотрю неспроста стоит. Сигануть собирается. Я подошла ближе. Смотрю на неё. Она на меня. Солнце жёлтое в серой ледяной воде. Трамвай бренчит. Ветер гоняет пылищу. Смотрю на неё и понять ничего не могу. Даже спросить не могу. Потом она отворачивается, долго смотрит в воду, и прыгает. А я стою и пошевелиться не могу.
И знаешь что, Максим?
Я посмотрел на Иру. Она плакала.
- Это я была. Это была моя последняя весна.
Мы ещё посидели немного, и я выпроводил Иру. Мне нужно было работать.