Несерьёзный нож

Егор метался по кухне в поисках серьёзного ножа, а в голове его метались мысли, оборванные и грязные, как вокзальные бомжи:  «… убью… убью, гада!.. друг детства, тоже!.. мразь!».

Серьёзный нож никак не находился, под руку лезли всякие игрушечные – перочинный, консервный, сточенные-переточенные кухонные. Егор взвесил в руке топорик для отбивания мяса и отшвырнул в угол. Трёхлитровая банка жалобно звякнула и осела, истекая огуречным рассолом.

«… где ж ты, зараза… прячешься!» В бешенстве Егор повыдергал из стола и пенала все ящички, вывалил содержимое на пол и тут же вспомнил, что потерял армейский штык-нож в лесу. Тогда после подгоревших шашлыков и четырёх бутылок водки, которая из пластиковых стаканчиков пилась как вода, они решили бросать штык в дерево, и Тоха с первого раза запулил его в заросли грабчака.

«Вот, бляха… как знал! Ну, ничё, я тебя все равно порежу!.. и Танюху, гадину!» Егор выхватил из груды посуды, как из ножен, кухонный нож подлинней и выскочил из квартиры, едва не забыв запереть дверь.

Держа нож, точно саблю, на замахе, Егор выбежал из подъезда. От него шарахнулась шедшая из гастронома с четвертинкой черного и кефиром соседка баба Маня, села неловко на скамейку и впервые в жизни не нашлась что сказать.

Лихим будёновским галопом Егор пересёк двор, полупустой по причине знойного августовского полудня, и забежал за угол соседней пятиэтажки. Там было тенисто – густые вишни и яблони окружили старую грушу-великана, как цыплята наседку. Под деревьями, за дощатым столом, гремели разговорами и костями домино, пожалуй, видавшие еще Будённого хлопцы – уже седые и лысоватые, как устилавшие землю в садике одуванчики-перезрелки.

 – Где коня потерял, командир? – сочным басом спросил кто-то из доминошников, а остальные задребезжали смехом.   
Егор перешёл на шаг, опустил руку с ножом. Выдавил деревянную улыбку.
 – Увели... конокрады кобылку мою...
 – И в биноколь не разглядеть? – потешались деды.

Тут Егор заметил, что на груди его всё ещё болтается на ремешке армейский бинокль, одногодка утерянного штык-ножа. Ремешок пах кожей и тянул из памяти острые запахи седла и лошадиного пота в неистовой скачке-погоне. Хотя на коне Егор в жизни не скакал.

Егор поднёс бинокль к глазам. Ему вдруг показалось, что он увидит в нём застывшую навек последнюю картинку – целующихся Тоху и Танюху. Его лучшего друга и, можно сказать, жену, с которой он без недели год жил гражданским браком. Но в окулярах расплылась зеленым листва, как задёрнутое ряской болото...

Заподозрил Танюху Егор давненько, а выследил только сегодня. Вывешивал бельё на балконе, и показалось ему, что это его брюнеточка шагает в дальнем конце двора – и не к их дому, а правей, к Тохиной хрущёвке. «Неверные жёны направо идут... наверно, неверных друзья мои ждут...» – напевая этот вздор на мотив боевого марша, Егор нырнул в комнату за биноклем. И успел ясно разглядеть Танюху перед тем, как она скрылась за углом.

Егор с биноклем на шее ринулся из квартиры в лифт, на 9 этаж, и дальше – по железной лесенке и через люк на крышу. А оттуда, поверх ближней пятиэтажки, как на ладони показалась Тохина. И сам Тоха у подъезда, Танюху дожидающийся. Дождался, поцеловались... не по приятельски – дольше и обнимательней.

Набрав в телефоне свою благоневерную, Егор прервал поцелуй и злорадно ухмыльнулся маленькой победе.
 – Ты где?
 – Я... в парикмахерской, говорила же... ой, батарея разряжается, не звони – я часа через два буду...
 – А я пораньше буду! – пообещал Егор тишине отключённого разговора и побежал за ножом...

Очнулся от воспоминаний Егор у Тохиного подъезда. Влетел в него на крыльях растоптанной любви. Не дожидаясь лифта, помчался по лестнице на пятый. «Ну, всё, гадюки... допрыгались!..» Ему вдруг показалась опрометчивой идея сбегать за ножом. «Минут двадцать убил, дурень, а вдруг они уже… разбежались... сразу надо было… и ногами, ногами забить!».

Под ногами Егора захлюпало, навстречу текла вода в три ручья из распахнутой Тохиной двери. Не успев удивиться этому, Егор ворвался в квартиру и наткнулся на Антона в трусах, который в гопаковом присесте ёрзал по коридору, без особого успеха загоняя поток воды тряпкой в мусорное ведро.

  –  Наконец-то! – искренне обрадовался Егору Тоха, потом поднял глаза повыше ног и обмер: вместо вызванного сантехника над ним высился преданный друг.
  –  Кран в смесителе сорвало, а перекрыть воду нельзя – вентиль заклинило… – тараторя, выскользнула из ванной Танюха и осеклась, увидев обманутого мужа с ножом.
На Танюхе были хорошо знакомые Егору Тохины джинсовые шорты и футболка «I love rock’n’roll». Это стало последней каплей в потопе, Егор потемнел лицом.
 – Егоша, не убивай, я беременная! – завопила Таня не своим, каким-то киношным, голосом, – от тебя... наверное...
_________________

Егор прошёл по берегу Долгого озера в окраинном городском парке, подальше от загоравших на покрывалах парочек, присел за кустами у воды. Стайка мальков резвилась в водорослях. Сухим листком замерла на коряге жаба. Егор хотел ткнуть её кончиком ножа, но она раньше бултыхнулась в озеро. «И его туда же... – Егор повертел в руках нож, весь в кроваво-ржавых пятнах, – ... любви конец, а концы в воду...» Но не выбросил нож, а ополоснул в озере. Вытер двуличным листком мать-и-мачехи и засмотрелся на скользящую невдалеке утку с выводком...

Когда сантехники вошли в незапертую дверь, в квартире Антона уже было сухо. И между Антоном и Таней было сухо – тишину хоть сухариками к пиву грызи. Антон стоял на пороге ванной, а Танюха сидела прямо на плиточном полу – возле перекрытого Егором вентиля, в кровавых пятнах отскобленной ржавчины.
_______________
Фотограф Владимир Милешкин