Голос из 1918-го

Мамочка! Моя бессмертная... Я долго не писала тебе и о тебе,  продолжая  свой рассказ-анализ с названием «Кто ты, мама?».
 
Не писала, хотя разговор с тобой веду постоянно. Ощущаю твою помощь.
И я точно знаю, что мы еще будем вместе.
Как в том сне 1999 года, пожалуй, самым главным в моей жизни… когда мы стояли с тобой над страшным обрывом и молились. Жуткая, свинцовая, безысходная тьма царила вокруг.  И раздавливала нас.
А потом ты воскликнула: «Катя, крест!!»  В далеких-далеких небесах он сиял, этот крест. Сначала робко светился, едва-едва, розоватый и объемно-прозрачный, который я сначала никак не замечала. А потом ты мне указала на него!  Мы встали на колени и через какое-то время приподнялись над землёй. Над пропастью…

Тогда свершилось какое-то великое, необъяснимое чудо. Мы обе плакали от радости.
Я проснулась как будто другим человеком. И стала писать…

А сегодня я вдруг поняла... А может, это ты мне стукнула? Я поняла, что необходимо всё же СРОЧНО сделать эту краткую запись. И пусть высокое, никак не сбиваемое (вот же напасть! а всё от суеты и спешки, причём пустой) давление мне не помешает передать сейчас эту ЭСТАФЕТУ из времени, из начала бесноватого  ХХ века. Через СТОЛЕТИЕ.
 
Как оно, это творение, попало к тебе? Может, расскажешь? Я его увидела уже после твоего ухода в 2018.
Оно было заложено между страниц твоей старинной, всегда тёплой Псалтири.
Оно,  это музейной значимости послание, лежит сейчас передо мной. И требует передачи. Имеет право! Выстраданное, полное право!
И если я сейчас его не опубликую, я предам и автора, и маму. И многих-многих других, кто сохранял достоинство, честь, веру в Бога, царя и Отечество ровно сто лет назад.
 
Истёртый тетрадный листочек в линейку. Устаревшего формата и желтоватого цвета. На нём твоим родным летящим почерком, кое-где почти не различимым, вот это (дословно):

Стихотворение, написанное в 1918 году, долгое время хранилось в  тайне от всех… И с риском.  (последнее подчёркнуто)

«Мир полон безумно-кошмарными снами:
Кровавым пожаром объята земля,
Пылают кровавые зори над нами,
Кровавые росы легли на поля.

Идут брат на брата, сверкая штыками,
Проклятия шепчут друг другу уста,
Кровь братская льётся повсюду ручьями,
Забыли все люди заветы Христа.

И хочется крикнуть: «Безумцы слепые!
За власть мимолетную льёте вы кровь!
Сегодня ваш праздник, но прИдут другие
С вопросом: где равенство, братство, любовь?

Где светлой свободы лучи золотые,
Которые в тьме засверкали ночной?
Её вы попрали как вороги злые,
Её задушили преступной рукой.

Где слово свободное правды нетленной?
Его заглушили расстрелом людей.
И кровь та, невинно людей убиенных,
Падёт пусть на вас и на ваших детей.

Ответ за народ вы дадите пред Богом,
За тех, кто за правду святую страдал,
Чей путь был тернистой, колючей дорогой,
Кто отдал всю жизнь
За СВЯТОЙ ИДЕАЛ…»


Ну вот, мамуля. Не пропало то, что ты хранила много лет. Даже нам не показывала. Понимаешь ли ты теперь во всей полноте твоего освобожденного ныне духа, что произошло с нами, со страной? Мы - с трудом. Но это стихотворение пророческое. Оно сбывается, и еще как...
Отрабатываем-платим за каинов грех, за утрату божьего смысла-предназначения, и мы, наш род. Ведь твой отец, а мой дед, Михаил Алексеевич Сиводед, был расстрелян в 37-м под Иркутском, у печально известной стены. Ему было ровно сорок. Вы остались с двадцатисемилетней бабушкой четверо малышей - без всего, с клеймом врагов народа...
И это не совсем другая история. Это НАША история. Дед воевал за красных. Буденновец… А потом засомневался и …
Такой вот клубок. Змея, кусающая свой хвост и жалящая себя в голову.

 «Достойное по делам моим приемлю» - одна из твоих всегдашних молитв. Я помню, мамочка!
И она подходит нам всем.