Рассказ четвертый. Сказки Шахерезады

Представить себе, что Манюню можно выслушать за пять минут стоя в коридоре, я не в состоянии. Поэтому пришлось пустить ее в комнату. Потом на барный стульчик за совершенно новой барной столешницей из фальшивого малахита. Неубранное барахло перекочевало на нашу с Юриком мега-кровать, с которой я только что встала. Еле тепленькая после вчерашнего. А Юрик - на работе.
- Нет, ну ты просто…ужасная корова! – возмущается Манюня. – Уже двенадцать! Уверена, бедненький Юрик сам себе яишню жарил.
- Омлет.
- Что-о???
- Омлет, говорю. Средиземноморский. Без соли, с кетчупом.
- Слышь, ты, креветка! Спину разогнула, плечики расправила и шагом марш со мной в спортзал! Мы еще на прошлой неделе договаривались!
- Отвали.

Я варю кофе. В большой «турке». С черным перцем и капелькой соли. Я знаю манюнины вкусы и уверена, что она эту «турку» со мной разделит. Недаром ее палец так неназойливо, как бы случайно, путешествует по вазочке с печеньем. Но главное, чего сейчас от меня хочет Манюня, это выслушать ее очередную «бомбу». Господи, что за человек, что ни день – то катастрофа.
- Манюня, кофе - на, печенье нельзя, я тебя слушаю.
- Ну вот! – почти искренняя детская обида на лице. – Вечно ты как будто я навязываюсь! Ну, то есть, тебе ни капельки не интересно.

В таких случаях помогает сигарета. Когда я сквозь первую дымную струю, прищурившись, взглядываю на Манюню, она расцветает и располагается поудобней. Все, победила, можно начинать.

- Ты представляешь, я такая прихожу с репетиции – лето же! – в десять вечера, а мать мне: «Где тебя носит, иди быстрей, банки теть Наташе отнеси, она салат закатывать собралась». Вот где справедливость? Мне что, пятнадцать? И почему я после, заметим, трудового дня, на репетиции задержаться не могу? Ну ладно. Хорошо еще, морок сбросить не успела. Впопыхах накладывать – последнее дело, концентрацию теряешь.
- Манюнь…- я выразительно оглядываюсь на кухонные часы. Предмет моей гордости. С фотографией из нашей с Юриком поездки в Ирландию на циферблате.
- Понял-понял, не дурак. Так вот, представляешь, мама такая говорит: «Там к теть Наташе племянник в гости приехал, Сима, стал быть». Ну и смотрит на меня. С ожиданием.

…ту манюнину историю я хорошо помню. С наркоконтролем сотрудничала. Разрабатывали южный трафик, люди там были серьезные, деньги крутились большие. Манюне роль «казачка» досталась. Но что-то пошло не так, и пришлось срочно эвакуироваться. А помощь задержалась… И вот бежит моя девочка по степи, ножками пухлыми перебирает, русая коса по спине болтается, а по ней из автоматов лупят. Все, думает, аллес нах цугундер. И тут, как в лучших «боевиках» всех времен и народов – зависает над Манюней вертолет, а из люка солдатик молоденький руку тянет... так и спаслась. Солдатика Симой звали.

- Нет, ты прикинь, коллизия! Я такая с банками, в штанах и папкиной рубахе – здрасьте, теть Наташа! И тут Сима такой выплывает, и у него челюсть на пол ложится!

Патетическая пауза. Минута манюниной славы.

- А тетя Наташа такая: «Машенька, доча, племянничек мой на побывку прибыл, ты ему городок покажи». Ну ляси-васи, все такое, погуляйте, молодежь.
- Короче, Манюня.
- Короче, мы весь следующий день гуляем – благо суббота, - я как заправский экскурсовод, «посмотрите направо – посмотрите налево». Только смотрю – «поплыл» мой Серафим. Улыбка дурацкая, красный весь, и на каждом углу мне то мороженое, то квас сует. То мороженое, то квас, сцукко!  Так до вечера и проходили. Следующий день неинтересный, я на даче была. Мои баню топили. А, вот! Это уже после. Мы такие дома сидим, на улице темно, вдруг звонок в дверь. Я такая открываю – а там Серафим. Уже не красный. Серьезный такой. Выходи, говорит, в подъезд постоять. Дело есть. Ну а я что, вышла…

Манюня кладет руку на левую грудь, та волнуется, печенье скромно достается из вазочки и как бы невзначай кладется рядом с чашкой. Я мысленно пожимаю плечами по поводу манюниной фигуры.

- …ты слушаешь? Ой, Инуся, вот тут уже я «поплыла». Он худенький такой, но знаешь, жилистый, руки мужские, красивые. А глаза – как у актера, который еще в нашумевшем блокбастере играл, следователь из Петербурга, ну ты должна помнить…а, ладно! Кароч, они прям черные, жгучие! Ну, не красавец так-то, но что-то очень и очень есть! И прямо так говорит: «Я, мол, в тебя еще в вертолете влюбился, но встретить не надеялся. А теперь, мол, не отпущу, и все такое». Как тебе?
- А ты что? – проявляю ленивый интерес.
- Инуся, я «мануфактуру» на раз считываю…

«Мануфактура» - одно из любимейших манюниных словообразований. Когда-то мы с ней плотно «подсели» на Олди, и Манюня нацепляла из их книг фразочек, как собака – блох. «Фактура маны» - «мана-фактура» - «мануфактура». Как-то так. Под этим словом Манюня подразумевает мыслеобразы собеседника. Она их «видит».

-…он, представь, родителям во Владивосток позвонил, так, мол, и так, жениться надумал. Я сценку эту прекрасно видела…

То, что Манюня через мыслеобразы собеседника может добраться до связанных с ним людей, является ее личной «фишкой», особым уникальным даром. Который пожирает ее изнутри. Я не знаю, сколько времени отпущено нашей дружбе. И самой Манюне.

-…мама такая, типичная жена полковника - красивая, холеная, милая, учительница, кажется. Папа – настоящий полковник, в доме мебель по ранжиру. Мама такая: «Ну что поделаешь, ну любит, ну пусть привозит, посмотрим…». Ага. А папа такой – равняйсь, стройся, чо за бардак, молод еще о женитьбе думать! А. Ну вот. Я это все мигом увидела, даже квартиру двухэтажную, прикинь! Ох, и роскошная! Не думала, что Сима, оказывается, из семьи потомственных военных. Мррр!
- А ты что? – я не блещу разнообразием реакций, но повесть меня увлекает. «Маленький дьявол», мастер парадокса как всегда кроется в наивных глазах моей подруги.
- А я ему загадочно так: «Что, вся нравлюсь? Руса коса до пояса – ладно, а вот ножки толстенькие, коротенькие…»
- А он что? – классика жанра в моем исполнении.
- Ой. А он: «Мне и такие нравятся».
- А ты? – тьфу, Манюня!!!
- А я: «Хочешь увидеть меня по-настоящему, приходи завтра в ресторан, где я работаю – только вечером».
- И?
- Пришел. С букетом.
- И-и???
- И тут выхожу я – стройная, длинноногая, в длинном алом платье с разрезом до бедра брюнетка, с легким налетом бурятчинки, заместитель директора. Баба-ягодка лет тридцати пяти.
- Узнал?
- По голосу, когда я сказала: «А вот и мой Серафим!»
- И что Серафим?
- Летел оттуда, как на крыльях!

И Манюня сочно расхохоталась.
Занавес.