Роман с ангелом Глава 04

Роман с ангелом Глава 04

На следующий день того же погожего раннего лета 1996-го звонок прогремел уже в квартире известного ученого, лауреата множества премий академика Рензера.
— Вы кто?! — произнес дребезжащий старческий голос.
— Беженец! — отрезал бесцеремонный гость. — Надеюсь, впустишь, Рензер?
— Румата! — только и прошипел старик вслед нагло вторгшемуся посетителю.
— М-да… негусто… — мычал тот, хозяйской походкой расхаживая по профессорской квартире. Когда-то Румата часто бывал здесь. Шкафчики, которые он вешал еще студентом, все так и висели на кухне, да и вообще с тех пор ничего не изменилось, разве что профессорская квартира утратила прежний лоск, покрывшись налетом какой-то старческой патины. «Хоть Ленку зови, чтобы прибралась…» — с раздражением думал Румата, разглядывая слой пыли на корешках профессорских книг.
— Румата! Дорогой ты мой! — семенил за ним сильно сдавший академик. — А у меня и не бывает никто… вот… Ниночку похоронил… живу здесь один…
— Плохо выглядишь! — бросил тот через плечо.
— Так болею я! Трахея, будь она неладна… видно, срок подошел, пора!
— Так придут внучки на могилку, спросят: «Дедушка Рензер, что ты делал в девяностые годы?! Почему весь Советский Союз без тебя растащили?!» Как ты им из могилки в глаза-то посмотришь?! Сейчас ведь, как там у вашего Маркса в политэкономике, «период начального накопления капиталов»?
— Что ты, какой «капитал»?! — по-старчески захихикал Рензер. — Мы же с тобой на оборону страны и жизнь, и здоровье положили! Как все, на пенсию живу. На гроши… Ты садись, дорогой ты мой, садись, рассказывай!
— Вот смотрю я на тебя и не пойму, — прищурился Румата, присаживаясь, уступая настоянию старика, — ты как будто мне рад… А нет мысли, что я пришел тебя придушить?
— Нет! — засмеялся Рензер. — Нет такой мысли, да и вижу, что поумнел! Хоть все так же горяч! А помнишь, какой был?! Огонь! Сколько сил, здоровья я тебе посвятил! Никто столько не забрал, ни на кого столько бессонных ночей не ушло, как на ученика моего любимого! Ты же самый талантливый был! Я тебя пуще сына хранил! Все надеялся — поумнеешь… придешь… Вот ты и пришел… чтобы узнать, чтобы спросить… как ученик к своему учителю.
— Да ты мне прямо отец родной! — ухмыльнулся Румата.
— Не всякий отец столько сделает, сколько я для тебя, — загробным тоном изрек Рензер. — Жизнь человека — миг! Острота восприятия, живость ума — как эластичность мышц для спортсмена. Потом приходят знания, опыт... Но для результата, прорыва этого мало. А признание, звания, слава догоняют, когда теоретика как ученого уже нет! Жизнь ученого — в учениках! А такого, как ты… Что там, раз в сто, тысячу лет не было! Ты был Мессия! Я молился на тебя! Я все сделал, чтобы ты только работал! Чтобы защитить тебя в первую очередь от себя самого! А что обижался. Пойми, прорыва без эмоций не бывает, злость — сильная эмоция, на ней очень многое можно сделать…
— Не перестарался ли ты? Не придавил ли, укрывая своей начальственной задницей?! Помню, в восемьдесят шестом мне десять лет светило?
— Что ты! Что ты! — затараторил Рензер, с неизвестно откуда взявшейся резвостью рванув к большому дубовому шкафу в углу кабинета. — Я тебя всегда защищал! Посмотри! — Перед Руматой плюхнулась раскрытая папка. Не без любопытства он взял протоколы закрытой экспертной комиссии 1986 года по своим «преступным деяниям».
— Надо же! — повизгивал Румата от удовольствия. — Да ты единственный, кто настаивал на административном взыскании! А тут-то ты и впрямь отец родной! Неужели «все опротестовал»! Глазам не верю: «как наиболее яркого, выдающегося ученого нашего времени» — и это все про меня?! Только видишь ли, в чем дело… — отбросив листы обратно в папку, произнес Румата серьезно. — Меня там уже не было!
Некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу.
— А я знал, что ты придешь… — тихо произнес Рензер. — Я тебя каждый день жду! Одного боялся — не доживу!
— А я всегда говорил, что ты не дурак! — так же тихо, не отрывая цепкого взгляда, ответил Румата.
— Я смотрел материалы следствия, — признался Рензер, — лабораторные выписки, радиологические анализы… Невероятно, но можно было предположить…
Они продолжали сидеть, цепко вцепившись в глаза друг другу, и в этой дуэли старческий взгляд профессора все явственней разгорался знакомым торжествующим огоньком.
— Не понимаешь! — с ехидной усмешкой протянул Рензер. — Что тогда ничего не понимал, что сейчас не понимаешь… Думаешь, я за имя, за «теорию свою» держался? Ерунда это, мелочь, пыль перед тем, что мы с тобой откопали!!!
— Так просвети меня! — огрызнулся Румата. — А то я даже не помню, чтобы ты рядом лопатой махал!
— Я тогда тоже не сразу осознал, с чем мы соприкоснулись! К какому краю приблизились! То, во что ты вцепился по горячности да дурости своей малолетней, — лишь вершина, пленка над океаном… Да если бы до кого дошло, что мы на самом деле нашли, проводил бы ты изыскания, где одна дорога между клубом и сортиром, да и та за семью рядами колючей проволоки! Я все ставил — и карьеру, и имя, — только бы тебя, дурака, спасти! Я же понимал, что ты один десяти институтов стоишь!
— Ну и как? Спас? — ухмыльнулся Румата, развалившись в кресле.
— Не понимаешь… — повторял, улыбаясь, старик, обжигая Румату старческим счастливым взглядом. — Ты ведь думаешь, что по собственной воле пришел? Нет! Ты еще не понимаешь, что ты и есть Мессия? Ангел, которого я создал!!! Ты себе не принадлежишь, тебя ведет Провидение! Ты не мог не прийти!
Старик тяжело поднялся и побрел к большому дубовому шкафу в темном углу кабинета, погладил его выпуклую рельефную резьбу и, постояв мгновение, раскрыл перед Руматой резные двери.
Лицо Руматы, с усмешкой наблюдавшего за всеми этими действиями, от вида содержимого шкафа стало меняться. Он даже вскочил от изумления, узнав в стопках, лежащих над рядами бобин из вычислительного центра, коробки перфокарт от их «Машки» и свои лабораторные журналы.
— Здесь все… — продолжал академик Рензер, пока Румата от удивления как рыба хватал ртом воздух. — Все исследования лаборатории, вся твоя работа, ничего не пропало, я все спас и сохранил!
— Ай да дедушка Рензер! — наконец выдохнул Румата, восхищенно глядя на профессора. — Так ты и секретность с лаборатории снял?! А рано я твоих внучков-то жалел, дедушка Рензер! Экономика-то у нас теперь рыночная…
— Не для себя я это сберег! Для всех, для науки! Бери! Это теперь твое богатство!
— Сказал Тесле основатель «Дженерал Электрик», вручая патенты на переменный ток и электродвигатель… — бормотал изумленный Румата. — Только… не знаешь, отчего обладатель всего электричества мира умер нищим под забором? А я тебе скажу — сначала определиться нужно: кто ты? Делец или ученый? Так уж природа распорядилась, что мозг у них по-разному устроен…
— Ты, конечно, ученый, но… — попытался вставить Рензер.
— А вспомни, не ты ли нам на каждом собрании говорил, — перебил Румата: — «Единственной задачей каждого советского ученого является беззаветное служение своему народу!» Я и есть тот самый «советский ученый»! Забыл? Я еще на днях в тысяча девятьсот восемьдесят шестом спать ложился!
— Прошло то время! Безвозвратно прошло! — взвизгнул Рензер. — И шансов у тебя в то время не было никаких! Поэтому ты сейчас и явился, что настало твое время! Время таких, как ты! Время работать, время великих возможностей!
— Может, если день за днем по ложке говна жрать, и оно со временем покажется медом… Только Провидению было угодно меня в эту кучу дерьма сразу плашмя окунуть, с размаху! А теперь ты суешь мне лопату, чтобы я своими руками все это дерьмо в собственное будущее перекидывал?! Ты же неглупый человек! А набивая этот шкаф, не думал, что Провидение меня для того и призовет, чтобы я это твое «время великих возможностей» смог собственными глазами увидеть?! Ты хоть попытайся услышать Бога, Рензер! Не как физик, как ангел тебе говорю!!! — проорал Румата и, громко хлопнув профессорской дверью, вылетел на лестницу.
Его трясло после встречи с профессором. Но на улице ласково светило солнышко, над газоном парили стрекозы…
Все вокруг успокаивало, знаменуя конец его приключений. «А ведь это моя дорога домой! — думал Румата, шагая по улице. — И ведь там меня кто-то ждет!»