Вышивальщица. Глава 56. Дорога домой

Когда к ней вернулась способность думать, Арина остановилась и сверилась с компасом. От шоссе она всё время шла на юго-восток, а убегая от человека, который её преследовал, здорово отклонилась к югу. Карту она помнила наизусть: где-то здесь Анушинский лес широким полуостровом вдавался между двумя болотами — Лебяжьим и Семёновским, соединёнными узким перешейком. Значит, идти надо на запад, а потом взять немного севернее.

Вымыла сапоги в неглубокой луже, достала из рюкзака аптечку, запасные носки и сухие стельки. Промокнула спиртовой салфеткой оцарапанную щёку, переобулась. Прислушалась — вдруг загудит электровоз, загрохочет товарняк, просигналит на шоссе легковушка, обгоняя неповоротливую фуру, — но не услышала ничего, кроме шелеста опадающей листвы и тихих вздохов ветра.

Похоже, она ушла слишком далеко от шоссе, но бояться нечего: она знает, в каком направлении идти, в лесу светло и стемнеет ещё не скоро, а главное, за ней никто не идёт, никто не преследует. И не грибник это был: грибник бы наверняка отозвался, спросил дорогу к шоссе. А не шёл по её следам как зверь, скрадывающий добычу.
Она никому не расскажет о случившемся и ей не нужно ничьё прощение. Арина допила из термоса чай, сунула в рот карамельку. Куртку и джинсы отстирает дома: мокрую грязь ничем не снимешь, только глубже вотрёшь.

С карамелькой за щекой шагалось легче. Скоро болото осталось позади, низинный рельеф сменился чуть заметным подъёмом, берёзы здесь росли вперемежку с ёлками и осинами, и Арина собрала десятка два молодых крепких подосинников.
Корзина потяжелела, оттягивала руку, зато другая тяжесть — каменно сдавливающая душу — медленно таяла.
Поглядывая на компас, Арина выбирала тропинки, ведущие в нужном ей направлении, но по-прежнему не слышала ни гудка проходящего поезда, ни ровного гула шоссе. Она ускорила шаги: осенние дни короткие, в лесу темнеет рано. В посёлке ещё светло, ещё день, а здесь, в лесу, солнце цеплялось за острые верхушки ёлок, на глазах меняло цвет, остывая, наливалось закатным золотом.

Винтажным японским розовым золотом она вышила красную жаккардовую катапетасму для ночной пасхальной службы. Белую муаровую — расшивала вручную, золотисто-жёлтым мулине «Анкор», скрученным из двенадцати металлизированных ниточек ослепительно солнечного цвета. Арина уже выбрала узор: солнце с длинными лучами. Пусть будет празднично на душе у прихожан.

Других заказов она не возьмёт, так и скажет Оленеву: не лежит у неё душа к церковной вышивке. Вместо ликов святых ей хочется вышивать родные лица — бабушкино и дедушкино, чтобы они были с ней всегда. Вместо катапетасм с божественной символикой расшивать праздничные скатерти, цветочные букеты, забавных зверушек и птиц. Рисовать нитками, шнурами и лентами — радостно-светлый мир, прекрасный и добрый. Вышитый мир, в котором только и можно жить. А в другом, настоящем, у неё не получается.

Солнце садилось. На лес невесомо опускались сумерки, стало заметно холоднее, но страха Арина не испытывала: на ней прорезиненная непромокаемая куртка-штормовка, термобельё и тёплый свитер, в сапогах сухие войлочные стельки, идти не холодно. А ещё у неё в рюкзаке фонарик.
На глаза попалось дерево, со всех сторон обросшее опятами — словно в длинной юбке из грибных шляпок. «Юбку» Арина срезала долго: не оставлять же такое чудо, да и места в рюкзаке достаточно. Срезала последний гриб, пакет положила в рюкзак, который ощутимо давил на плечи. Ничего, она донесёт. Зато грибов хватит на всю зиму.
Арина умеет их мариновать, отвезёт бабушке Вере, она обрадуется. И Аллу Михайловну угостит молодыми сладкими опятами. И наплевать, что она вечно торчит под Арининой дверью. Если нет других развлечений, пусть подслушивает — как стрекочет вышивальная машинка, свистит закипающий чайник, звучат вальсы Штрауса и Аринина любимая «Зимняя» симфония Чайковского.

Сумерки вдруг расступились. Перед ней была лесная дорога с проступавшими на земле следами копыт и кучками конского помёта. Дорога вела немного не в том направлении, но Арина устала от серых сумерек, от разбегающихся в разные стороны тропинок под ногами, от кустов, цепляющихся за одежду, от трещобника, который приходилось обходить…

Дорога привела её на поляну, огороженную высокой изгородью из горбыля. Арина отыскала между досками щель, приникла лицом. На неё приветливо смотрел деревянный дом с маленькими окошками в резных наличниках. Одно окно было открыто, ветер колебал белые занавески.
Вплотную к изгороди примыкал сарай, там хрюкали, блеяли и постукивали копытами по деревянным плашкам пола. За сараем виднелись ровные, будто по линейке расчерченные грядки.
Арина с интересом разглядывала колодец с намотанной на деревянный вОрот блестящей цепью  и не слышала, как скрипнула калитка.

За спиной смачно чихнули. Задохнувшись от страха, Арина оглянулась. На неё с любопытством смотрела немолодая женщина в брезентовом фартуке, держа за ошейник лохматого пса. Пёс чихнул ещё раз, дружелюбно вильнул хвостом, сунул нос в Аринину корзинку, фыркнул разочарованно. Арина нашарила в кармане карамельку, развернула, протянула псу. Тот обнюхал её ладонь, вежливо снял зубами угощение, разжевал и выплюнул.

Женщина распахнула калитку:
— Он карамель не ест, не приучили. Шоколад любит. Как обёрткой зашуршишь, он уж тут, без него не съешь. Да вы не стойте, проходите в дом. Заблудились?

Арина не стала объяснять, что — не заблудилась, у неё компас, она знает, в каком направлении идти. Благодарно кивнула и шагнула за калитку. Женщина посторонилась, пропуская гостью — с головы до ног облепленную грязью, но в чисто вымытых сапогах. Губы старательно улыбаются, а глаза боятся. Когда разворачивала конфетную обёртку, пальцы заметно дрожали. И радости оттого, что встретила людей, гостья явно не испытывает.
Значит, не заплутала, дорогу домой знает. Но зачем она забралась так далеко? Одна в лесу, в сумерках, а до шоссе пять километров, да автобуса ждать… Дневной давно ушёл, если опоздает на вечерний, следующий придёт только утром.

Дом — сложенный из брёвен, приземистый и длинный — был не таким, как у них в Заселье (у Вечесловых, поправила себя Арина). За дверью оказались сени — длинные, тёмные, безоконные, с деревянными высокими шкафами и развешанной по стенам хозяйственной утварью. Хозяйка открыла дверь в избу, в сенях стало светлее. Арина шагнула было в комнату, и тут её ухватили сзади за плечо, и она заорала так, что не слышала сама себя. Пол уплыл из-под ног, звуки отдалились, в уши словно вставили тугие куски ваты.
                ***
— Куда ж ты в горницу в сапожищах, красота моя? — услышала Арина. — Разболокайся, сапоги сымай. Штаны тоже сымай, на них грязи, как на нашей Васене.
Туман перед глазами рассеялся. Она сидела на полу, который больше не уплывал, спина прижата к брёвнам, руки вцепились в корзину, горло саднит от крика. Над ней склонился бородатый мужик с синими добрыми глазами, спросил ласково:
— Всё? Орать не будешь больше?
— Не буду, — пообещала Арина. — А вы кто?
— Лесничий. Юрий Иванович. Можно просто Иваныч. Жена моя Татьяна. Татьяна Павловна. Пса Гаем кличут. Из домочадцев две козы, Машка и Верка, кошка Катрина, кот Базилио, петух Петрович, курей по именам не помню, — пошутил лесничий.
— А Васеня кто? — спросила Арина.
— Васеня это свинья.

— Ты дочку забыл назвать, Иринку, — напомнила жена.
— Да это не я забыл, это она про нас с тобой забыла. В институте московском учится, домой, сказала, нипочём не вернётся.
— Сама не вернётся, внуков привезёт. — Татьяна отлепила Арину от стены и стаскивала с неё рюкзак и куртку.
— Вставай, вылезай из брюк, в дом в таких не пущу, на них грязи…
— Как на свинье, — закончила за неё гостья.

Дыхание почти выровнялось, сердце перестало бешено колотиться, коленки больше не дрожали: она в безопасности, в доме лесника. Лесничего. Деньги у неё есть, попросит, чтобы довезли до станции, вечером будет дома. Спать, правда, не получится: полночи придётся возиться с грибами, а Белый будет крутиться под ногами и рассказывать, как он весь день по ней скучал.

Арина счастливо вздохнула. Скучает он, как же… Это Василиска по нему скучает, а он спит без задних лап, развалившись на Аринином диване, который кот считал своим. Должен же он где-то спать? В корзинке из зоомагазина (в кошачьей Белый не помещался, пришлось купить другую, для собак) кот спать не желал. Наверное, потому, что она предназначалась для собак, а не для кошек. Он что, умеет читать этикетки?

Татьяна Павловна бросила ей на колени шерстяной платок, напомнила о брюках, ухватила мужа за руку, увела в горницу:
— Девочке переодеться надо, а ты стоишь как шкаф!
— Тогда уж все шкафы выноси, не меня одного…
                ***
Арина сидела за столом — в импровизированной юбке из Татьяниного платка. Платок был голубым и составлял неплохой ансамбль со свитером цвета маренго, расшитым блёкло-голубыми незабудками на травянисто-зелёных стеблях. Ансамбль завершали демократичные вязаные полосатые носки в стиле «парвеню». Вспомнив о носках, Арина поджала ноги.

— Вы кушайте, кушайте. Молоком запивайте. Молоко у нас козье, жирное, и творог, и яйца прямо из-под кур, в городе таких не продают.
— Я не в городе, я в Гринино живу. — Арина зачерпнула ложкой творог. — Мне на автобус надо, от платформы «Первое Мая», шестичасовой.
— Так половина шестого, уже не успеете, — Татьяна Павловна кивнула на часы и придвинула к Арине горшочек со сметаной. — Да и в автобус кто ж вас впустит, в таких-то одёжках… Я их в корыто бросила, грязь отойдёт, в машинке постираю. Куртка без подстёжки, к утру просохнет. А джинсы утюгом высушим. Переночуете, утром муж вас отвезёт.

— Отвезу, мне всё одно на станцию ехать, оглоеду этому за костями, — сообщил лесничий.
В сенях коротко тявкнули, подтверждая.

— Где ж ты так извозиться расстаралась? — приступал с расспросами лесничий. — Будто из болота вылезла.
— Я грибы собирала.
— А спутник твой где? Потеряла? Так может, искать его надо, а мы тут сидим…
—Нет, не надо его искать! — Девчонкино лицо сделалось белее мела. — Он меня убить хотел, я от него в яме пряталась, а там вода... и грязь.
— Кто тебя убить хотел? Товарищ твой? С кем грибы собирала?
— Я грибы одна собирала. А он за мной следом шёл. Листья шуршали. Я остановилась, проверить, а они всё равно шуршали, — рассказывала Арина, забыв, что дала себе слово молчать.

— Юра, ты слышишь?! Слышишь, что она говорит? — Татьяна Павловна отчего-то встревожилась, смотрела на мужа во все глаза, а Арину словно бы не видела.
— Слышу. Не глухой, — угрюмо отозвался лесничий. — Думал, случайность. Теперь так не думаю. Надо в полицию звонить.
— Не надо звонить, пожалуйста! — Арина вцепилась лесничему в рукав свитера, повторяла умоляюще: — Я ему ничего не сделала, я в яме сидела, под выворотнем, я ничего не сделала, не надо звонить, пожалуйста!
— Тань, ты посмотри на неё. Она ему ничего не сделала. Да это он тебе ничего не сделал! Неделю назад девушку здесь, в лесу, нашли, убитую. А тебе повезло, прятаться умеешь, а то лежала бы сейчас…

И вдруг заорал так, что Арина выронила из рук ложку:
— Куда тебя одну понесло, дура бестолковая! Себя не жалко, родителей своих пожалей! Девчонка та вся изранена была, истерзана, в ней уж крови не осталось, вытекла вся. И глаза выколоты. Коптевского Невидимки почерк. Год сидел, выжидал, не высовывался. Кто ж знал, что он сюда, к нам пожалует, в такую даль… Я жене своей запретил за изгородь выходить, а тебя родители одну отпустили… Что ты рот разинула? Телефон доставай, матери звони. Она небось там с ума сходит.

При упоминании о Коптевском маньяке гостья перестала жевать, не отвечала на вопросы, а на лесничего смотрела так, словно он и был Невидимкой.
Татьяна нетерпеливым жестом остановила мужнино красноречие. От Арины с трудом удалось добиться, что родителей у неё нет.
— Но хоть кто-то из родных есть?
— Родных нет, а бабушка живёт в Осташкове. Володарского, двадцать два, квартира двенадцать, — равнодушно сообщила Арина — А телефон я дома забыла.

Юрий Иванович без слова достал мобильник:
— Звони!
Арина послушно набрала бабушкин номер и отдала телефон лесничему.
— Бабушка мне не обрадуется. Вы ей сами скажите. Что со мной всё в порядке. А может, не надо ей звонить?

— Юра, что ты к ней пристал? Не видишь, что с ней творится? Иди баню топи! — Татьяна вытолкала мужа из избы и долго о чём-то говорила с Арининой бабушкой. Арина не слушала, говорить по телефону отказалась и думала только о том, как ей придётся ехать по лесной дороге до шоссе, которого отсюда даже не слышно, а Коптевский маньяк выбрался из болота и ждёт, когда она выйдет за изгородь…
                ***
В тёплом, сладко пахнущем банном жару Арина с трудом разглядела полок. Здесь всё было из дерева: скамьи с подголовниками из тонких перекладин, полочки для мыльницы, бочки и кадушки с водой, обитые железными обручами, деревянные запарники для веников, деревянные вёдра с пеньковыми гибкими ручками, деревянные ковшики, небольшие кадушечки-шайки…

Она прошлёпала босиком по гладким половицам, несмело присела на скамью. Татьяна зачерпнула ковшиком воды и вылила гостье на голову. Вода казалась волшебным эликсиром, пахнущим лесными травами и едва уловимо — липовым цветом.
— Липой цветущей пахнет, — удивилась Арина.
— Здесь всё из липы: кадушки, ушаты, ковши, подголовники… — улыбнулась хозяйка. И снова полила Арине на голову из ковшика.

Вода сотворила чудо: голову больше не стискивал невидимый обруч, Арина слизывала с губ душистые струйки и думала: сказать или не сказать? Если не говорить, полиция будет долго и безуспешно искать маньяка, а жена лесничего будет бояться выйти за порог. Если всё рассказать, её обвинят в убийстве и посадят в тюрьму. Арина решила молчать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/04/11/1115