Дом

Дом должен быть уютным. Нет, не так!
Дом должен иметь душу. Каждый – свою. В чём она, эта душа? Трудно сказать… Но она есть. И это неподдельно чувствуется. Кажется, что молодёжь с её вечными переездами, съёмными квартирами и хостелами позабыла это чувство. Но нет – не всегда. Они сразу вспоминают свой или бабушкин дом, как только оказываются в гостях в доме с душой. И всегда с благодарностью вспоминают время, проведённое в нём.
Бывают дома строгие. Солидные и аристократичные. Иногда даже чопорные. В них всегда хочется разговаривать шёпотом и даже держать осанку. Они встречают тебя с британской холодностью, словно мажордом с седыми бакенбардами, и исподволь заставляют следовать этикету. В них чувствуется стиль. Эпоха. Иногда на годы и даже на века расходящаяся с той, что за окном.
А бывают дома тёплые. В них – обязательно солнечный свет, даже в дождливую погоду. И там всегда найдётся мягкое уютное место на диване или в кресле, куда можно забраться с ногами, а с кухни доносится запах свежей выпечки. В таких домах не бьют и не кричат на детей, а чужих принимают как родственников. Там в вечернем полумраке живут разговоры по душам, а ночами снятся добрые сны. И обязательно кто-нибудь мурлычет или виляет хвостом.
Что же такое душа дома? Откуда она берётся? Как её понять?

…В старых многоквартирных домах, поднимаясь по лестнице, можно читать запахи как книгу. Вот на первом этаже жарят картошечку на сале. С лучком! А на втором… На втором – что-то из речной рыбы. Наверняка дядя Вася вернулся с рыбалки. На третьем, как всегда, запах кофе. Тётя Люда очень его любит и варит всегда сама. А вот, вот уже через этаж доносится запах жареных котлет! О, даже слюнки потекли. А ты поднимаешься выше. Скорее, скорее домой! А дома – ещё за дверью понимаешь – мама испекла пирожки. И они стоят на столе, возвышаются горкой, подрумяненные. И наполняют, наполняют дом предвкушением маленького праздника.

А потом постепенно дом, словно жильцы, наполняют другие запахи. Они впитываются в половицы, в обои, в ковры и шторы, и уже каждая квартира, каждый дом становится неповторим. Нотки дедушкиного крепкого табака. И дядиных армейских офицерских сапог (хоть и начищает он их до зеркального блеска всегда на лестнице). Запах корицы и специй из кухни. Неповторимые оттенки новой мебели, которые всегда напоминают о чём-то хорошем и радостном. Мамины духи, стоящие на трюмо в спальне… А со временем прибавляются запахи старых ковров, сырых труб, книг и комнатных цветов. И можно уже с закрытыми глазами определить, в квартире которого из друзей ты оказался.
Каждый дом несёт на себе печать своих хозяев. Он впитывает их жизнь: их минуты, часы, годы… Впитывает запахи и звуки. Запоминает трещинками и царапинами. Выцветшими квадратами обоев на месте мебели. Вбитыми папиной рукой дюбелями для полок и карнизов. Перекрашенными в пятый раз сантехническими трубами, где каждый слой краски – геологическая эпоха, с цветами которой связано чьё-то младенчество, или детство, или старость. Вот на косяке двери маленькие дырочки. От гвоздиков. Тут висел отрывной календарь, несколько поколений. А вот рядом отметки простым карандашом: это Олька росла, и мы с мамой отмечали её рост на дни рождения… Если входить из прихожей в детскую – обязательно громко скрипнет одна половица. Мы это знали и, когда не хотели тревожить маму, всегда аккуратно её перешагивали. А вот царапины на трубе возле батареи в зале. Сюда папа наматывал жгут, когда делал дома свои упражнения. А в углу за диваном на полу должны быть царапины от его гири.

Дом всегда встречает гостей своей прихожей. Иногда – тесной, как в старых хрущёвках, когда больше трёх человек войти не могли и пришедшие на праздник гости, весело шумя на лестнице, пропускали дам и детей вперёд.
У каждого дома – своя вешалка. И вещи-завсегдатаи, задерживающиеся на ней с годами всё дольше. Старожилы! Старая одёжная щётка с треснутой ручкой. И старый зонт (запасной), который уже года два никто не брал. Какой-то шарф. У хозяев есть уже «свои» крючки и вешалки, которые услужливо освобождаются для пришедших. А ещё – тапки! Самые разные – когда гостей много. И старые, со стоптанными задниками, и новые из упаковки, и не по размеру… А кто-то всё равно походит в носках.

У каждого дома есть своя витрина – это стенка в зале. Она вмещает в себя несколько разных сервизов и хрусталь. Между ними, как грибы в лесу между деревьев, расположились самые разные сувениры, которых с годами становится всё больше. «Это – сувенирный рог с Кавказа: мы в отпуск ездили в позапрошлом году». «А это – кусочек янтаря из Калининграда. Юрка привёз, он на каникулах ездил». «Это – дед наш. Он в артиллерии служил, всю войну прошёл». И ещё фарфоровые зайчики, лисички, стеклянные лебеди и ракушка якобы с Чёрного моря (Юрка потом прочитал, что такие бывают только в тропических морях). А кроме сервизов и сувениров на полках – обязательно книги. Как правило, самые любимые и интересные, но с потрёпанными корешками спрятаны во втором ряду, а в переднем, парадном строю стоят собрания сочинений, купленные по подписке или за сданную макулатуру. Раньше – жуткий дефицит. И конечно же, подарочные издания: большущие энциклопедии обо всём на свете и фотоальбомы с лощёными листами и красивыми цветными фотографиями. Дайте гостям полистать, чтобы не скучали, пока хозяйка вносит последние штрихи на кухне!
Но чтобы понять душу дома, надо обязательно остаться в нём ночевать! А может, и не одну ночь. Душа дома таится в полумраке углов, в которые не проникают лучи ночника, когда душевный разговор затянулся, и уже давно за полночь, и уже хозяева и гости в ночной одежде, а всё не расходятся. Она – в старых шифоньерах, откуда достают гостям обязательно свежее бельё и полотенца: с неповторимым запахом, немного колючие и обязательно с расцветкой, тонко и неуловимо совпадающей с характером хозяев. Она – в старых чашках, из которых пьётся чай каждый день, а не за праздничным столом. А ещё – в фотоальбомах, которые хранятся на антресолях и к которым имеется рассказов не на одну неделю.

Есть ещё вещи неповторимые. Они есть только у этого дома. Такие – только у этого. Например, старинный, потёртый железный фильмоскоп с целым пакетом диафильмов. Удобнее всего смотреть их на ровной крашеной двери. Или на простыне, которую мама натягивает на висящий на стене ковер. А ещё – плюшевая игрушка. Медведь, например. У него уже оторвался язычок, да и лапа левая болтается на трёх нитках, но зато он живёт здесь с самого начала, столько же, сколько и хозяева. И у него самодельный вязаный шарф. В детской – фортепиано. Уже давно молчит, но продать рука не поднимается. Да и кто этим будет заниматься. И всегда есть надежда: ну приедет же Олька, обязательно поиграет…

У каждой вещи такого дома – свой характер. Его знают только хозяева – слушайте их внимательно! «Вот эту защёлку надо чуть поднажать, но несильно, до щелчка. А можете не закрывать – никто не войдёт!» «Слева – горячая, справа – холодная. Но горячую надо немного спустить». «Душ плохо переключается, вы его потом просто в ванную положите, пусть стечёт».

 А кухня – это святая святых хозяйки. Там сразу видно всё: и размах, и уют, и основательность, и домовитость. И в каждой прихваточке, в каждой дощечке или скалке – и её душа. Тепло её рук. Часы её трудов. Маленькие радости и большие печали… Всё тут, в этой келье. И доверительные разговоры – тоже. Иногда под мытьё гор посуды. А иногда – даже тайная комната для мужчин, когда разговоры пошли под рюмочку и совсем серьёзные. И всю ночь будет тикать какой-нибудь будильник, а по настенному календарю – пробегать тени от суровой жестикуляции кухонных политиков и стратегов.

…Всё это впитывает дом. Днями и годами. Старательно. Детский плач и смех. Скрип колясок и стук коньков по ступенькам. Запах букетов к 1 сентября, морозной еловой хвои и мандаринок. Слёзы и радость. Тепло рук. Их касания… Он сам живёт и стареет – дом. Появляется на фотографиях: то молодой, в обрамлении молоденьких саженцев, новой асфальтовой дорожки и детской площадки. То уже повзрослевший, с застеклёнными балконами и антеннами, перекрашенными окнами и машинами у подъездов. То уже старый, под высокими крепкими деревьями, с покосившимися дверями подъездов, сломанными лавочками и заросшими бурьяном клумбами. Но почему-то – родной. С той душой, которую только его одногодки и поймут… Прислушайтесь хорошенько.