Часовщики. Часть 4

- Я только сейчас понял, что же было настолько странным в этой Кристине Андреевне, почему мне не хотелось принимать ее настойчивое приглашение.

- Давай не пойдем, я сразу тебе говорила.

- Неудобно. Одинокая, пожилая женщина, я уже пообещал.

- И что же ты только что понял?

- Эта ее сумка, которую Сашка ей помог собрать. Она была неправильная.

- Как это?

- Понимаешь, подобные женщины не ходят с такими сумками. Я же тебе рассказывал, как она была одета!

- Да, - вздохнула Анна, - помню, тот самый плащ.

На плащ они с мужем смотрели, как маленькие дети на новогоднюю елку, почти прижавшись носами к витрине дорогого магазина. Стоил он невероятных денег, две их зарплаты и Анна даже не думала, что есть люди, которые могут позволить себе купить эту вещь и просто пройтись в ней по улице. Глупые и наивные мысли, она и сама это понимала, ведь если такие вещи шьют и продают, значит их кто-то покупает.

- И не только плащ! Туфли, сразу видно, дорогие, кожаные, не ширпотреб, шарф такой красивый и духи - легкий, ненавязчивый аромат.

- Да помню я! Ты про странность говори!

- В этом вся странность и есть! Она была так дорого и изысканно одета и шла с дешевой хозяйственной сумкой, в которой все было навалено беспорядочно и неряшливо! Такие дамы, как она не ходят по рынкам, не торгуются. Они ездят в такси или в машинах с личными водителями!

- Ты загнул!

- Нисколько! Я почти в этом уверен. Она, кстати, так и не сказала, откуда или куда шла.

- Подумаешь, может быть у нее легкий маразм!

- Нет у нее маразма! Я подумал, она специально все подстроила.

- Что, все?

- Она хотела с Сашкой познакомиться, вот и нашла предлог.

- Глупости! Зачем он ей нужен? И мы вместе с ним?

- Я не знаю.

- Может быть все-таки не пойдем?

- Неудобно, она специально для нас обед собиралась готовить. Пожилая женщина, слабая и одинокая, - неуверенно, как будто убеждая в этом самого себя сказал Алексей.

- Хм, слабая и одинокая, - недоверчиво повторила Анна.

* * *

"Слабая и одинокая" Кристина Андреевна не любила и не умела готовить. Ее никто этому не учил, а с тех пор, как погиб Станислав она и вовсе потеряла вкус к еде. Не сказать, что ей было все равно, что есть. Но и того привычного, тонкого удовольствия от еды она уже не получала. Мать заставляла ее питаться разнообразно, говоря, что талант, вдохновение, любовь к детям и Станиславу все-таки живут в этом бренном теле и если о нем не заботиться, все исчезнет.

- Неправда! - защищала Кристина свою бессмертную душу, но покорялась воле матери и старалась есть рыбу и овощи. Она смотрела на довольные личики своих детей - Арсения и Ангелины и пыталась вспомнить те времена, когда ей до дрожи хотелось клубники или арбуза, котлет или жареной рыбы, с каким удовольствием она ела домашний творог, политый густыми сливками, как вкусны были сдобные и нежные пироги с вишней, которыми славилась ее свекровь. Она честно пыталась, но у нее плохо получалось.

- Слишком ты любила его, нельзя так, - говорила ей мать.

- Мама, как ты можешь! - Кристину такие разговоры даже не расстраивали, они вышвыривали ее в пропасть, в блеклое и липкое марево, где ей часто хотелось остаться навсегда.

- Вернись! У тебя дети! - кричала Аделаида Сергеевна, она видела, куда Кристина пытается уйти и боялась, наступит такой момент, когда она не уследит, не увидит и дочь исчезнет, заберет ее тень Станислава.

Послушалась, вернулась, хотя детям она была и не сильно нужна, они воспринимали ее, как старшую сестру, можно сказать, не принимали всерьез и когда она пыталась доказать свой материнский авторитет на практике, только смеялись. А все потому, что когда она, уже вдова с двумя малыми детьми, вернулась к родителям, она с радостью отдала заботу о них бабушке и дедушке, которые мгновенно увидели в близнецах свое продолжение и радостно засуетились, поняв, что жизнь дает им второй шанс и то, что они упустили с собственными детьми, можно наверстать с внуками.

Арсения воспитывал Андрей Владимирович, а за Ангелину взялась Аделаида Сергеевна.

- Вы - надежда рода, - так детям сказали сразу же и дали понять, возражать бессмысленно. Мальчик должен стать ювелиром, девочка балериной и точка.

Так счастливо получилось, что детям их миссия была только в радость и легко нашла отклик в их душах. Близнецы, поворчав для порядка (несмотря на свой детский возраст - пять лет, они были людьми упрямыми и целеустремленными) с удовольствием примеряли на себя новую жизнь и полюбили ее больше той прежней, короткой, которую они почему-то старались забыть.

Кристину манило прошлое. В нем она видела свое счастье и судьбу. Только просьба матери удерживала ее от бегства туда, к Станиславу и его родителям. Они часто ей снились. Всегда радостные, счастливые. А она просыпалась в слезах и не могла простить, что они ее бросили.

- И почему я не отправилась за ними? - спрашивала она Аделаиду Сергеевну, мать тихо плакала и отвечала, она еще нужна здесь.

- Зачем? - пожимала плечами Кристина, - с детьми вы прекрасно управляетесь, я им не особо нужна. Безделушки? В них мое предназначение?

- Просто живи, а там видно будет, - уходила от ответа мать и вздыхала.

Кристина задумалась. А если она будет болтаться в этой серой мгле, можно ли назвать такое существование жизнью? Ей стало страшно. Но страх разный бывает, очень часто он во благо, уберегает от многих гадостей, вон, Петенька тогда смог ее и детей уберечь, главное это чувство сделать созидательным, как это ни странно звучит. Кристина постаралась и страх стал ее союзником, он толкал ее к жизни и помогал больше, чем психиатр, к которому ее заставляла ходить Аделаида Сергеевна. И Кристина выжила.

Работала круглыми сутками, заглушая боль, вырисовывая сказочную жизнь в подвесках и браслетах, одаривая их нежностью и любовью, которая предназначалась Станиславу. Мать смотрела на нее тревожно, поила какими-то травами, шептала молитвы над спящей Кристиной и постепенно дочь стала оживать.

Ей не завидовали, но и не жалели. Кристина постаралась стать невидимкой и только самые близкие и родные люди знали, как она смеется, как любит читать слезливые романы и кровавые детективы и как светится ее лицо, когда она рисует или работает в мастерской. Постепенно за ее работами закрепилась репутация волшебных, исполняющих желания и к ней выстроилась очередь. Отец - приверженец классики и строгого порядка, хмурил брови и неодобрительно смотрел на крошечную фею, помещенную на обыкновенную шпильку.

- Две таких феи в прическе и считай любое дело тебе по плечу, - смеялась Кристина, но отец лишь скептически вздыхал и старался привить Арсению любовь к классике.

Была ли Кристина счастлива? Она не задумывалась. Вернее, она не считала себя несчастной, а все остальное ушло вместе с мужем, в тот самый день, когда он решил почистить водяной желоб на доме.

Сколько раз она вспоминала те два дня, которые резко изменили ее жизнь. И не могла понять, почему Петенька ее спас, а вот Станиславу не сказал ни слова. Не смог или кто-то сверху дал ему команду? Кто знает? С Петенькой тяжело было говорить. Ветер дул в его голове с такой силой, что мысли перемешивались и плясали безумную тарантеллу и только что-то очень страшное могло заставить его сосредоточиться. Страшное или вкусное.

В тот самый день, когда Кристина собиралась пойти погулять, он медленно, словно его кто-то тянул на аркане, вошел в дом и по своему обыкновению попросил покушать.

- Петенька, подожди полчасика, баба Аля вернется из магазина и тебя покормит, - сказала ему Кристина, с трудом втискивая ноги в разношенные тапки. Она дохаживала последние дни беременности и свекровь, посмотрев на ее отекшие ноги, качала головой и советовала ей тихонько гулять по улице, а не ходить в парк.

- Родишь там зайчат под кустом, - шутила Амалия Казимировна, - ищи тебя потом, мать-зайчиха.

Кристина лишь отмахивалась.

- Люди помогут, не в пустыне живем. Май какой! Не хочу пропустить, - отвечала она и шла в парк, наслаждаться последним месяцем весны, вдыхать уже почти летний воздух и напитываться свежим ветром. Он давал ей силы, она чувствовала, как он наполняет ее, и как она, словно дирижабль, покачиваясь и медленно обходя деревья, словно бы плывет по парку. Такой прогулкой она не могла и не хотела жертвовать, да и Петенька, скорее всего, где-то уже поел, сможет подождать.

- Нет, Ночка, - прохныкал Петенька. Кристина вздрогнула, так называл ее только муж, - покорми, кушать сильно охота. Что у вас на обед было?

- Лапша, - машинально ответила Кристина, - жареная картошка и банку огурцов открыли.

- Давай скорее, кушать очень хочется, - заныл дурачок и заслонил собой дверь.

- Петенька, - строго, как могла, сказала Кристина, - дай пройти. Посиди спокойно, подожди немножко и баба Аля тебя покормит. А мне погулять надо, воздухом подышать.

- Не надо тебе гулять, не ходи, - Петенька замахал руками, как мельница и неожиданно добавил, - не пущу тебя. Сегодня на твоей любимой лавочке беда будет. Пойдешь, плохо будет.

- Что? - опешила Кристина. Петенька редко говорил по-взрослому о чем-то не имеющем отношения к еде.

- Не пущу, - повторил Петенька, взял табуретку и сел прямо в дверном проеме.

- Ты с ума сошел? - воскликнула Кристина.

- Конечно! Давно, - удивился Петенька вопросу и глянул на нее так осознанно, что Кристина не на шутку испугалась.

- Хорошо, хорошо, никуда не пойду. Смотри, уличные тапки снимаю, домашние надеваю. Лапшички разогреть? - она почувствовала, если перевести разговор на привычную и любимую Петенькину тему, уйдет этот странный взгляд.

- Да и картошку грей и огурцов неси, а компот из чего? - действительно взбодрился Петенька, но зад с табуретки не поднял и так и загораживал единственный выход из дома.

"Хоть бы свекровь поскорее пришла! Носит ее где-то, с соседками сплетничает," - тревожно подумала Кристина. "Что у него в голове? Вдруг кинется? Все говорят, что он тихий, но кто знает, что там в мозгах перемкнуло."

Кристина постаралась вести себя как обычно. Разогрела обед, положила на стол большую цветастую салфетку, она знала, Петенька любил есть "красиво", так он называл и салфетку и чистые тарелки и стеклянный стакан. Его часто кормили из мисок и плошек, боясь, что он разобьет хорошую посуду. Он стеснялся, как ребенок и боялся обидеть, поэтому ничего никогда не говорил.

- Иди к столу, кушай, - позвала его Кристина, но Петенька не пошевелился.

- Ночка, дай мне слово, сегодня не пойдешь гулять, - все тем же незнакомым голосом попросил ее Петенька.

- Хорошо, даю, - отмахнулась она, решив, как только он встанет, выскочить во двор.

"Выскочить!" - тут же одернула саму себя. С таким животом только выползти, переваливаясь.

- Не верю я тебе, думаешь убежать, а лапша-то стынет, снова греть придется, - Петеньку словно раздирало на части, он ерзал на табуретке и голодно смотрел на накрытый стол. Кристина уже собиралась чем-нибудь поклясться, только вырваться из дома, убежать от этого незнакомого Петеньки, как стукнула калитка и Амалия Казимировна, потная и уставшая попыталась зайти в дом.

- Петька, это еще что за фортели? Чей тут жирный зад мне не дает пройти? - удивилась свекровь и ткнула дурачка локтем.

- Не дерись, баба Аля, аппетит мне испортишь, - совершенно нормально, то есть, обычным своим тоном и голосом ответил ей Петенька и кинулся к столу.

- Руки кто мыть будет? - привычно строго спросила Кристина и пока Петенька возился у рукомойника, шепотом рассказала свекрови про Петенькины причуды. Амалия Казимировна неожиданно отмахнулась, мало ли что у дурака на уме.

- Надо узнать, что там в парке случилось, да и случилось ли, - настаивала Кристина, но ее свекровь, обычно любопытная до всего необычного и до сплетен, сказала ей не пороть чушь и думать не о всяких глупостях, а о приближающихся родах.

- А что про них думать, только пугаться, - ответила Кристина уже порядком замученная откровениями всех рожавших женщин, а также их советами, - не я первая, не я последняя, - ехидно процитировала слова свекрови Кристина и решила посидеть во дворе. Чудесный день был испорчен, прогулка не состоялась, но можно было растечься в старом кресле и полюбоваться свежей, еще не пыльной и не уставшей от жары зеленью, послушать чириканье воробьев и гул пчел. "Завтра обязательно схожу в парк," - дала себе слово Кристина и, как это часто бывает с самыми твердыми намерениями, слово не сдержала. Рано утром ее, раздираемую болью, увезли в роддом.
Продолжение следует