Чужие огни глава 6

     Время текло. Мои дни проходили довольно однообразно, наполненные будничными заботами о крохе. Его кроватка находилась в отдельной комнате – детской, обставленной весьма аскетично: в ней находились только детская кроватка с бортиками и невысокий шкафчик для пеленания, в котором помещалось нехитрое имущество моего малыша. Да, представьте себе, я уже ощущала его совершенно своим, независимо от присутствия в этом же доме его – как это принято говорить – биологической матери. Это несуразное словосочетание, представляющее мать эдаким высокоорганизованным механизмом, фабрикующим ребенка. Бр-р-р, кошмар. Хотя, признаться честно, такой матери, как Изабелла, подходило именно это определение. Никогда не могла подумать, что мать может быть настолько равнодушной к собственному младенцу. Когда в настенном видеоаппарате – "видеоняне" – слышался его тоненький жалобный писк, сердце мое срывалось вниз, и я бежала к ребенку, оставляя двери настежь. И ни разу по пути в детскую комнату я не встретилась с его матерью – биологической, разумеется. Я с удовольствием носила моего славного Меира Хаима на руках – тяжеленького, теплого, пахнущего чем-то особым, нежно-младенческим, что можно было только вдыхать жадно, прижав губы к пушистенькой макушке. От его гортанных голубиных звуков сладко поскребывало в животе, малюсенькие пальчики крепко цеплялись за мои пальцы и одежду (хе-хе, как вовремя я сделала короткую стрижку!). Изабелла ни разу не взяла его на руки, да это было уже и к лучшему. Однажды, когда мы встретились на кухне все трое – я с малышом на руках и Изабелла, и она случайно оказалась к нам ближе обычного – Меир Хаим вдруг забеспокоился и заплакал, прижимаясь личиком к моему плечу. Она же лишь отстраненно покосилась в нашу сторону и вскоре вышла.

     Ежедневно я вывозила мою крошку гулять по саду в компактной коляске. Стало довольно прохладно, временами дождь молотил по пластиковой защитной пленке коляски, и сквозь капли на ней на меня смотрели глазенки моего маленького, хорошего Меира Хаима.

     В один из дней мы вышли на прогулку под моросящим дождиком, но через четверть часа он внезапно перешел в ливень и сумасшедший ветер уже швырял в лицо пригоршнями холодные водяные гроздья. Добраться до дома можно было, петляя по закрученным тропинкам сада, не раньше, чем минут через десять. Я уже чувствовала, как моя куртка набухает от воды, а на локтях так совершенно явственно ощущалась проникшая насквозь влага. Благо, что Меир Хаим был хорошо защищен от дождя, но и его стоило бы поскорее водворить в теплое помещение.

     Тут – я и не заметила за стеной дождя, что мы проходили недалеко от дома Алекса – приоткрылось окно и старческий голос потребовал, чтобы мы вошли немедленно. Через секунду распахнулась и дверь, за которой стоял, ежась от холода и проникающих внутрь брызг, мой давний знакомый. Разумеется, я не заставила себя уговаривать и быстренько скользнула в дом, толкая впереди себя коляску.

     В доме оказалось тепло, чисто и пахло какой-то сдобой, которую можно встретить только в домах у "русских". Старая, но добротная мебель была расставлена в небольшой гостиной так, что еще оставалось впечатление свободного места. Всю правую глухую стену занимала библиотека со множеством книг, явно читаемых часто и много, судя по заметно потрепанным корешкам.

     - Надо же! – произнесла я с уважением. – Я уж думала, что и книги читать здесь тоже запрещается. В интернете-то их читать не получится, за неимением тут интернета…

     Старик засмеялся. Он как раз пристраивал мою промокшую куртку на спинку стула напротив кондиционера, чтобы лучше высохла. Пластиковая пленка была снята с коляски Меира Хаима и вывешена на другом стуле, неподалеку от куртки.

     - Книги хорошо хранят секреты, - глубокомысленно заявил Алекс. – Поток информации – только в одну сторону, к читателю. Это вам не телефон!

     - Вы давно здесь работаете? – спросила я, протягивая руки в сторону кондиционера и старательно ловя горячий поток.

     Зеленоватые глаза садовника как-то затуманились, и он пробормотал невнятно, что – да, давно.

     В это время с кухни послышался не то скрип, не то шорох, и в комнату вкатилось инвалидное кресло, покрытое серовато-белой шалью. Над нею возвышалась сухонькая сутуловатая фигурка, увенчанная темно-синим беретиком. Лицо старушки выглядело чрезвычайно хрупким; крупные очки в толстой розовой оправе, казалось, отягощали его, оттягивали вниз.

     - О, знакомьтесь! – оживился старик. – Это Сарочка. Мой друг, помощник и противник!

     Старушка махнула на него рукой и подъехала ко мне поближе.

     - Не обращайте внимания на его шуточки, - произнесла она мягким глуховатым голосом. Я заметила, что говорила она медленно, словно ей нужно было приложить усилие, чтобы произнести слово. – Чтобы прожить вместе пятьдесят лет, просто необходимо научиться шутить. Если бы он все это время оставался серьезным, ему пришлось бы меня загрызть.

     Алекс снова рассмеялся – бархатным, ласковым смехом, и потрепал свою Сарочку по плечу.

     - А это – Хани, -представил он меня жене. – Она работает здесь няней у сына нашей… мадам.

     Глаза старушки остановились на мне задумчиво и как-то даже грустно.

     - Хана… - повторила она на свой манер. – Хорошее имя.

     - Вообще-то, меня зовут Хэн, - объяснила я, словно извиняясь за свое имя. – Но мне больше нравится, когда меня называют Хани.

     Сара покивала, не сводя с меня глаз.

     — Это очень хорошее имя. – Повторила она задумчиво. – Так звали мать пророка Шмуэля. Вы, может быть, слышали об этом?

     Признаться, слышала – когда-то давно, в школе. Правда, с тех пор я никак не пересекалась с историей пророка Шмуэля и его матери.

     - Внимание! – цирковым голосом объявил Алекс, - только здесь и сейчас! Единственная лекция по приближению заблудших к вере истинной!

     Старушка перевела на него взгляд с горьким упреком.

     - Не пугай людей! – добавил старик уже нормальным голосом и объяснил, повернувшись ко мне:

     - Сарочка очень увлечена еврейской традицией. И вы знаете, когда человек чем-то очень увлечен, то уверен, что и другим это должно быть тоже интересно. Я-то уже привык, а вы, с непривычки, можете не то подумать…

     Вот уж точно, помыслила я, но вслух этого, конечно, не сказала.

     - Не собираюсь я никого ни к чему приближать! – обиженно заявила старушка Сара. – Видите ли, Ханичка – можно вас так называть? – я уже в том возрасте и состоянии, когда приходится все больше думать о том, что ничего бесконечного нет – по крайней мере, здесь, в нашей земной жизни. И вы знаете – так хочется верить, что я не просто так прекращу существовать – и все… Что хоть что-то от меня останется и продолжит жить. В моей юности нас учили, что загробный мир – сказка, и что жить можно только здесь и сейчас. Родиться-учиться-работать-умирать. Понимаете, если считать, что все ограничено нашей вот этой жизнью – то как же страшно, как же больно встречать каждый новый день… Ведь нельзя же знать, когда именно щелкнет выключатель – и все просто исчезнет, уйдет в темноту… И меня больше не будет – нигде. А я очень люблю жить, вы верите? Да, вот эта вот трухлявая карга в инвалидном кресле безумно любит жизнь – и такую тоже. И я хочу верить, что даже если не здесь, не в плоти и крови, а хоть как-нибудь – я все-таки буду жива… Если повезет – может, даже смогу по-прежнему видеть вот этого старого оболтуса, как он жжет булочки в духовке!

     Я была потрясена этой неожиданной исповедью от незнакомого мне человека. И в то же время вдруг захотелось обнять ее, худенькую хрупкую женщину с каким-то нездешним, невесомым лицом и поклясться ей, что она – лично она – будет жить вечно. Мне уже приходилось видеть такое по-детски отчаянное желание жизни, неразрывно связанное с сознанием ее непрочности. Моим глазам стало тепло и влажно, и я поспешно оглянулась, ища взглядом коляску с малышом.

     - Я тебя, мою подружку, у любой смерти отобью! – уверенно заявил Алекс, поправив шаль на ее кресле. – Хватит философствовать, пойдемте чай пить!

     Мне нравился этот симпатичный обычай русских – постоянно пить чай. При этом почему-то не упоминалось, что, кроме питья чая как такового, еще полагается есть пироги с разнообразными начинками, кружевные печенья, хрустящие на зубах рогалики, ароматные булочки, а также конфеты, карамельки, шоколадки… Торты, пирожные, пря-ни-ки! Короче говоря, если человек с русским акцентом приглашает вас пить чай – ни в коем случае не ешьте ничего часа за три до чаепития. Пить только чай, будучи приглашенным на чай – верх неприличия, дурной тон. Но все это, в общем, тонкости чужеродной ментальности, не мое дело.

     Я машинально отметила про себя, что голова Алекса гордо сверкала обширной лысиной, обрамленной седыми, давно не стрижеными кудрями и не была прикрыта никаким, даже символическим, головным убором. Старик заметил мой взгляд и усмехнулся:

     - Да, вот такое несоответствие.

     - А вы сами, - немного вкрадчиво и иронично спросила я, - не хотите жить вечно?

     Алекс чуть заметно покачал своей непокрытой головой.

     - Я – агностик, - признался он. – Если мне кто-нибудь убедительно докажет, что загробная жизнь есть – я первый буду это проповедовать. Но пока еще убедительных доказательств никто не представил. Даже Сарочка.

     Тут он лукаво усмехнулся в сторону жены.

     Та смотрела на него и сквозь него долгим бесцельным взглядом.

     - А зачем кому-то что-то доказывать… - обронила она. – Это личный выбор каждого. Хочешь - верь, что у тебя будет еще одна жизнь, хочешь – верь, что только одна. Хотя, пожалуйста – можно и с доказательствами. – Сара внезапно оживилась, в ее глазах за мощными стеклами блеснули искорки. – Вот вы, Ханичка, образованная девушка. Правда? Скажите, пожалуйста, как началась Вселенная?

     Я прекрасно поняла подвох, но мне было даже интересно поддаться на наивную старушкину уловку.

     - Ну… есть теория Большого Взрыва… - как бы неуверенно предположила я.

     Алекс восхищенно поднял указательный палец и изобразил на своем лице величайшее уважение к моим познаниям.

     - То есть, довольно большой кусок материи сжался до предела, а потом – бах! – и вот она, Вселенная. Так?

     - Ну, не совсем так. Знаете, я не астрофизик, - попыталась пошутить я, но тут меня перебил Алекс:

     - После этого "бах", Сарочка, еще много чего происходило, и только потом уже – Вселенная, в том виде как мы ее наблюдаем!

     - Хорошо, - согласилась Сара, все еще сверкая очками. – Только вы мне объясните, сделайте милость – а откуда взялся тот самый кусок?

     - Какой кусок? – не понял Алекс.

     - Ну, тот самый, который жался-сжимался, а потом, в один прекрасный момент, взял, да и рванул, как мина?

     - Сарочка, наука пока еще – пока еще! – не нашла ответа на твой вопрос. А голословными заявлениями наука не занимается. Если ответа нет – мы так и говорим, что сие неизвестно. Рано или поздно научным путем будет установлено, что начальная сингулярная точка сформировалась из чего-то еще. Материя постоянно преобразуется! – Алекс развел руками, как учитель, в десятый раз объясняющий школьнику теорему. – Рассеянные в пространстве частицы…

     - Откуда взялись частицы? – неумолимо отбила Сара, уставившись на мужа поверх очков.

     - Знаешь, что… Ты хочешь поспорить с физиком, филолог несчастный?! – неожиданно взвился Алекс, но тут же, как по щелчку, остыл и закончил:
- Пей чай и бойся мужа, как царя! В твоих же книжках написано.

     Окончательную точку в споре поставил маленький Меир Хаим – его требовательный плач возвещал, что Вселенная Вселенной – а ребенка надо кормить.