Свободные люди

          «Звери, рождённые в неволе, думают, что это и есть их дом».

1.

Заперт в свои пять кварталов. Дальше - колючая проволока. За ней остались те люди, в которых я мог бы влюбиться. Чем черт не шутит! Но он не шутит. Всё правда так. Пять кварталов для прогулок в зоне О-22. Здесь нет людей, с которыми было бы желание прожить всю жизнь и умереть в один день. Придётся умирать со всеми. Вряд ли кто-то сумеет отсюда выбраться. Только разве что - в лабораторию на генетические эксперименты. Месяц назад ещё было можно. Зона была больше, пока её не разделили на три. Был выход к реке, можно было бы переплыть и попасть в «серую» полосу. Там глухие леса. Можно было бы найти кого-то. И вместе попытаться выжить в лесной чаще. Но теперь и река за колючей проволокой. Поздно. Приходится шастать по своей зоне, высматривая возможные прорехи в колючей проволоки и дежурствах часовых. Всё- для них мы прошлое. Да и настоящее тоже там. И кто бы мог подумать!

Припустил дождь. Всколыхнул пыль на не убираемых уже давно улицах. С них убирают разве что людей и собак, свалившихся замертво. И то, всех мертвых отвозят на окраину и просто ссыпают в кучу к колючей проволоке. Может быть, это мой шанс? Подождать, пока гора будет повыше и перебираться на соседнюю зону, а оттуда под покровом ночи рвануть к реке? И оставить при этом какие-то силы, чтобы через неё переплыть. Но умею ли я плавать? Вдруг, окажется, что нет. И тогда река унесёт меня в океан. И я так и не сумею влюбиться в этой жизни по-человечески! Даааа, не хорошо получится. Но что-то же надо делать?! Вот дождь. Он свободен в своём желании идти! А что же мы, люди? Что мы друг с другом сделали? Разделили на зоны. А зоны - на подзоны. И все друг за другом следят. Следят, чтоб чего ненароком не вышло. А что может выйти? Ещё одна смерть? Но что с того, когда никому нет дела до жизни!

Месяц назад ещё можно было попытаться уйти в лес. А в другие зоны можно было переходить, сдав предварительно тест на венерические заболевания. Да, один тест - на все сразу. Вероятность такого, что ты где-нибудь не дай бог подхватил заразу равнялась один к двум. Очень грешное было население. Но если вдруг тебе б повезло, и ты никогда нигде не грешил- тогда бы ты имел право попасть в некоторые отдаленные зоны на тьме! Света, чтобы его можно было назвать светом, уже практически не было. Люди научились загораживать солнце сгенерированными на 3д принтере жалюзями. И потому было почти всегда темно - ночью и днём. Да и особой разницы между днём и ночью перестало существовать, потому что почти всем запретили работать. Издали якобы указ, чтобы не работать и не разносить среди коллег по работе венерические хвори. А ведь что? Если и нет их у тебя ни одной, а вдруг есть? Вдруг где согрешил. А обеденный перерыв - во какой длинный! Все эти указы не нужно было даже нигде и ни кем подписывать. Просто позвонили на телевидение и там, в перерывах между рекламой,  людям и обьявили: «всё! с сегодняшнего дня вы не работаете» И добавили потом: «а если уж так сильно хотите работать, то найдите себе такую работёнку, где нельзя было бы согрешить. Грешить - это плохо. Мы так решили, да и каждый вам скажет.»

И что тут сразу началось! Люди и правда поверили в греховную сущность греха и стали массово сдавать тест на венерологический вирус, который по своей популярности значительно опередил тест на беременность и тест ГТО. «Раз нам сказали - значит и правда так есть! Надо быть осторожными со всякими грехами, а лучше их вообще не иметь!» - рассуждали массовые люди, перестав ходить друг к другу в гости: «А вдруг там  случится невольно согрешить, а грех ведь очень
хорошо передаётся!»

Началась массовая борьба с грехом. От греха подальше в магазинах исчезла туалетная бумага. Был якобы введён обязательный к исполнению указ о постоянном ношении предохранительных средств для мужчин, а женщинам - запретили подкрашивать губы. Впоследствии предохранительные средства сказали одевать сразу по две штуки, потому что грех был очень сильный и мог пробраться. Женщинам дополнительно сказали не стрелять в мужчин глазами и по возможности не носить короткие юбки. Женщины естественно стали собирать митинги протеста против неношения. Все выходили в них в коротких юбках. На некоторых- даже демонстративно сжигались длинные юбки и слышались, несмотря  на бушующую эпидемию греха, призывы к свободной любви. Полиции было очень жаль разгонять такие протесты.

Вскорости над всеми крупными и не очень городами и городишками стали кружить специально обученные вертолёты- вертолёты-распыляльщики. Они распыляли специально созданную секретными учеными особую пептидную смесь, по заверениям этих учёных, значительно снижающую общее влечение к греху. Даже был проведён социологический опрос, и 82,2 процента опрошенных якобы заявили, что теперь- у них исчезли все греховные мысли. Всё было очень хорошо. В церквях даже отменили все службы, чтобы лишний раз не напоминать друг другу своим присутствием  о былом греховном прошлом.

Но грех гулял и не думал уходить. О нем говорили на телевидении, обсуждали в интернете, дискутировали на улицах. Так или иначе грех у всех был на уме. Ведь у людей, после запрета на работу, оказалась  масса свободного времени. Евреи потеряли свою эксклюзивность в связи с историческим грехом работать по пятницам и субботам. Теперь работать нельзя было всем и в любой день.

Ввели обязательное для всех новое правило: брать мазок, почему-то из носа, на наличие вируса грешности или хотя бы какого-то вялотекущего грешка. Всем стало вдруг дело до грехов других. Батюшки-исповедники тоже потеряли свою эксклюзивность.

Теперь жизнь каждого - приказала стать достоянием каждого. Специально обученные телефоны передавали всю подноготную в штаб, где тот, исходя из полученных данных, разрабатывал план на людей- где и в какой зоне им обитать (ареол обитания), в какие часы дня-ночи им лучше ходить по улицам, какие желания им внушить. Соцопрос устарел. Машина теперь знала всё о своих винтиках.

А потом грех вдруг мутировал. Взял - и получил название «гонконгского». Очень сомнительное получил название. Стоило просто в него всмотреться. Но все вслушивались. Уши к тому времени у людей по данным «Очков» увеличились на 28 процентов. Все, приходя из одной комнаты дома в другую, спешили услышать, что там с грехом. А с ним всё было в порядке. Более того, оказалось, что он ещё и мутировал. Как говорили специальные учёные, теперь грех стал ещё более греховным, да таким, что практически от одной мысли о нём можно было его себе как бы и подхватить! Во всяком случае, тест на него со всё той же вероятностью русской рулетки мог легко оказаться положительным.

В конце концов, грех стал совсем патогенным. Решено было принудительно окроплять святой водицей поголовно всех пока ещё праведников, но потенциально переносчиков греховного вируса. Ввели специальные венерологические паспорта, позволяющие немного перемещаться по зонам. Страны к тому времени уже были упразднены, так как по телевидению в breaking news передали, что, оказывается, у всех стран есть один хозяин, и ему надоело скрываться.

Тем временем из той зоны, где раньше находился Ватикан, поступила новость, что Великий Папа больше не признаёт аборт грехом. Насильственная смерть становится ненаказуемой. Вводится гонение на грех-диссидентов, отрицающих существование венерологической пандемии и ратующих о том, что каждый ребёнок рождается невинным. Такие персоны подвергаются общественному порицанию или негласному уничтожению.

В результате возникших в связи с этим массовых беспорядков зоны делятся на подзоны, обносятся колючей проволокой и на их территории вводится командирский час. Командирский час - это время, когда любой командир может пристрелить Вас на месте, если вы просто идёте по улице. Нельзя выходить на улицу, потому что командирский час.

Вот так преобразился мир всего за несколько лет. Моросит дождь, а я иду по кварталу среди апатичных живых существ, равнодушных к своей апатии. Солнце привычно скрыто за жалюзями. И также привычно слышен гул вертолёта, разбрасывающего пептиды против сифилиса. Хотя, до конца неизвестно, что он там на самом деле разбрасывает. Специальные учёные не стоят на месте. Ведутся новейшие разработки. Слухи разносятся теперь медленно. Но по слухам некоторых чипчиков, правдами-неправдами добывших себе разрешение перемещаться из зоны в зону, над разными зонами вертолёты разбрасывают пептиды разного цвета. Возможно, просто дело в красителях. А возможно, это вовсе и не пептиды, но предположить такое равносильно признаться в пептид-диссидентстве! А за это - кто знает, что за это. Законы меняются почти ежедневно. Для разных зон они совершенно разные. Отменены конституции. Всё решают указы. В некоторых - всё решают командиры.

Если как-то добраться до леса, там будет можно кого-нибудь найти. Какое-нибудь живое существо. Быть может, даже и человека! Не одному же мне, верно, приходит в голову мысль о побеге из зоны.
В лесу можно будет как следует подумать о том, что делать дальше. В зонах почти  во все часы включены Глушители мыслей. Думать можно только обрывистого, потому как мысли уходят в другую сторону. И мало о чем хорошем удаётся вообще подумать.

-Быть может ты там?! В том лесу за рекой? Мы найдём друг друга и... ...

Помехи, помехи! Не иначе, опять раскрутили свои локаторы.

Но про кучу тел у колючей проволоки я запомнил. Нужно будет только суметь немного выждать, дождаться того самого часа! Перемахнуть и бегом к реке! Или нет, не бегом. Спокойно, как ни в чем не бывало. Как-будто я принадлежу этой зоне. Ни чем не выдать своей взволнованности. Просто добраться до реки. И там уж - как повезёт! Вдруг я умею плавать? Или меня вывезет на другую сторону друг-дельфин.

Резкая, выворачивающая наизнанку всё нутро, сирена оповестила о начале очередного командирского часа. Нужно было уплетать в убежище. Обычно в это время жителям зоны давалось несколько часов на сон и Глушители мыслей выключались. Вместо с них очевидно запускали ещё какую-то хрень, потому как внезапно начинило клонить ко сну, и не уснуть можно было только если как следует заправиться кофе. Впрочем, хороший кофе был давно в дефиците. В продовольственных магазинах зоны хороших бобов не водилось, а вот на чёрном рынке кофе в три дорога продавали спекулянты, полулегально провозившие его из других зон.

Затворив за собой на хлипкий засов дверь, я упал на кровать и должно быть в то же мгновенье заснул.


2.

Мне снился лес. Что иду по нему и лес пахнет травой и листьями. И ещё один слабый запах я уловил - будто в где- то вдали жгли костёр. Я помню в детстве мы разводили костры и жарили на них сосиски, проткнутые вдоль самодельными деревянными спицами. Жар огня дышал нам в лица и мы подставляли над его пламенем наши руки. Неужели, в лесу кто-то жёг костёр? Мне снилось, что я отодвигаю руками ветки деревьев, царапая порой локти, пробираясь вглубь чащи. Я шел наугад, но почему-то точно знал, что двигаюсь к тому костру.


И вот, когда мне показалось, что вдали уже различил свечение огня, то вдруг оказался в реке, да прямо ещё и на самый её середине! В испуге я загреб что есть силы руками, двигаясь к берегу с тёмной шапкой леса. Сердце забилось бешено, я всё грёб и грёб, но казалось, что плыву на месте, лес не приближался ни на метр. Тогда я перестал всматриваться вдаль и стал просто грести. Я не чувствовал холода, а лишь боязнь, что силы меня покинут и я не доплыву. Я стал считать до шестидесяти, чтобы потом поднять голову и взглянуть на берег. Это помогло мне капельку успокоиться. По-крайней мере, во мне уж затеплилась надежда не просто доплыть, а ещё и стало интересно, что же в том жутком лесу! Наконец, я поднял голову и увидел, что берег - почти рядом. Хоть я и страшно устал, но уже был уверен, что  доплыву.

Я вышел на берег, сделал пару шагов и упал на спину. В небе ярко светила полная Луна. Я, обессиленный, улыбнулся ей и тут же потерял сознание.

Мне что-то снилось. Я слышал тихий голос. В начале он не имел пола. А потом стал вдруг женским. Я попробовал открыть глаза, но увидел перед собой всё ту же тьму. А может, это забрало у меня столько сил, что я вновь потерял сознание.

Я вновь очнулся. И снова голос. Слова звучали на непонятном мне языке, а может быть я позабыл свой. Они текли размеренно и плавно, своим ритмом будто бы воскрешая моё сознание. Я вновь попробовал открыть глаза, и на этот раз из темноты на меня глядели чьи-то, до безумия прекрасные, светло синие глаза. А в них - плясали отголоски костра. Глаза смотрели на меня тепло и внимательно, а голос всё лился и лился. Наконец его ритм разбился, и я внезапно услышал: «Слава Богу, ты жив!»