На площади Марджанишвили

На  площади  Марджанишвили
Стою, жду транспорт. Это — один из самых многолюдных перекрестков не только левобережья, а, наверное, всего Тбилиси. Одна из старейших городских улиц, Кирочная (бывшая, пожалуй, духовным и торговым центром когда-то раскинувшегося здесь немецкого поселения, где была улица, которую неофициально называли улицей Мадеров, потому что там стояли дома, в которых жило многочисленное семейство прадеда моей будущей жены, — прекрасных  пивоваров и пекарей), пересекает бывший Михайловский  проспект, образуя относительно большую площадь, названную в честь выдающегося режиссера и основателя грузинского театра.
Здесь пересекаются две троллейбусные, несколько  автобусных линий, есть станция метро, большой гастроном, плодоовощной, тканевой магазин,  аптека, магазин «Воды» и пр. и пр., так что ясно, почему народ не может уместиться на тротуаре и  будущие пассажиры толпятся на проезжей части. Естественно, я тоже стою и смотрю, как  у троллейбуса, делавшего разворот, раскачиваются  штанги, соскочившие на стыке проводов.
Мгновенно образовалась пробка и водители автомашин сигналами и криками поторапливают коллегу с троллейбуса, который, на ходу натягивая резиновые рукавицы и привычно отругиваясь, залезает на крышу машины по лестнице, приваренной к заднему ее торцу, и с помощью  канатов начинает укрощать ошалевшие от свободы штанги. Подтянув их и поправив болтающиеся на кабелях контактные концы, он поочередно подсоединяет штанги к проводам и молчавший до того троллейбус вновь начинает урчать.
«Который час?»  — спрашивает меня какой-то подошедший парнишка. «Без четверти три» — «Дай сигарету» — даже не просительно продолжил он. —«Нету» — «Почему? Не куришь, что ли? Или жалко?» —«Просто нету. Кончились» —«А ты из какого убана? Что-то я тебя не помню».
Тут надо сделать небольшое отступление. Естественно, что Тбилиси, как и всякий большой город, административно разбит на  ;;;;;; (районы). Одни из них считаются более престижными, другие — менее. В каждом таком «большом» районе есть еще свои «;;;;;» (убани — участки, кварталы) с  уже внутренней градацией. Парни,  живущие в этих  убани, часто собираются в определенных  местах — «биржах» (обычно, это какой-нибудь перекресток, садик, сквер), где обмениваются мнениями, новостями, решают какие-то свои проблемы, курят, иногда выпивают понемножку. В общем, тут своя строгая иерархия, свой, особый социум.  Обычно, парни ведут себя тихо, не скандалят, не пристают к прохожим, т. к. все местные жители их знают и им, в общем-то, все знакомы. Поэтому девушки могут быть спокойны: в их убане никто (в особенности, — «чужак»), их  не обидит. К «чужакам» относятся настороженно. Конечно, между  парнями разных убанов бывают выяснения отношений (и не скажу, что только из-за девушек), иногда даже  серьезные. Короче, иметь поддержку среди  ребят своего убана — вещь совершенно не лишняя.
Так уж сложилось, что до пятого класса я жил на Советской площади в Сванетском убане левобережья —конечно, тогда был мал, да и «бирж», кажется, еще не было. Потом я на пять лет переехал в Туапсе, где были свои «пацаны». Вернувшись в Тбилиси, последние два класса доучивался в 48-й школе на ул. Бесики, у верхнего садика, и хотя жил в самом начале этой улицы, а наша «биржа» располагалась на моем углу, перекрестке  улиц  Бесики и Судебной (Атарбегова), мы считались  «мтацминдскими».
Здесь, между зданием Верховного Суда республики с одной стороны, а с другой — зданиями Правительства, ЦК  и тбилисского комитетов компартии,  республиканского КГБ и пр., и собирались иногда по вечерам наши мальчики — Миша  и Слава  из моего  10-го класса, Коля, который перешел в другую школу, и несколько других. Обычно, играли на гитаре, пели  ранние песни Окуджава («Последний троллейбус», «Шарик голубой» — ведь это были 62-63-й гг.), Ю.Визбора, Городницкого… Пытались подражать «Битлам», хотя их пластинки еще были редки и практически недоступны. Мишка и Славка были самые «продвинутые» в классе. Обладая умелыми руками, они то суживали брюки так, что еле в них влезали, то, наоборот, расширяли внизу так, что тебе морской клёш! И с причёсками часто экспериментировали — помню, какой был фурор, когда они заявились в класс с «утюгом» на голове: с боков волос почти не было, а сверху были пострижены коротко и плоско.
Из «криминального»  по тем временам было то, что иногда на «бирже» выпивалась бутылочка вина, курили (посматривая все же, чтобы не попасться на глаза кому-то из знакомых, которые могли сообщить родителям). Иногда появлялись более взрослые «бывалые» парни, у которых водился «план» («травка», как я сейчас понимаю), но  курили его, конечно, в укромных местах. Иногда этим баловались и «мои» ребята, даже я попробовал разок, но ничего не почувствовал. «Косяк» у меня сразу же отобрали «знатоки», так что на этом мое «наркоманство» кончилось, не начавшись.
Даже эти редкие «биржевания» прекратились к окончанию 11-го класса, затем началась сперва подготовка к поступлению в институт, учеба в Целинограде, возвращение в Тбилиси, учеба параллельно с работой ночным дежурантом по 8 дежурств в месяц. Приходилось много мотаться по городу из одной клиники или кафедры, в другую. К тому же, не проходило дня, чтобы я не забежал к бабушке на противоположной стороне  города, так что свободного времени для «биржи» у меня и не  было. Да и большинство моих школьных друзей тоже учились в других городах, так что я как-то не был втянут в эту компанию. Но, как бы то ни было, я, ответив: «Мтацминдский», двинулся в сторону завершившего, наконец,  разворот троллейбуса. Но не тут-то было! «Э! Ты куда идешь! —загородил он мне вдруг дорогу. — Обидеть меня хочешь? Видишь, с тобой человек разговаривает!  Ты Толика  знаешь?».
Разумеется, я был знаком с некоторыми «убанскими» парнями, но это были большей частью шапочные знакомства, а с моей дырявой памятью на имена я даже не смог бы их назвать, так что я сам спросил: «А ты что, всех убанских Толиков знаешь в городе?»
Но он не отставал: «Назови, кого ты знаешь из ваших ;;;;; ;;;;;;!»  («дзвели бичеби», здесь —«бывалые ребята», «авторитеты» —И.Х.)
Пробка постепенно рассасывалась и троллейбус  медленно приближался к остановке. Парнишка все так же загораживал мне дорогу, и у меня создалось впечатление, что он из тех «задир», которые, как я слышал, появились в последнее время: они цепляются к кому-нибудь, потом изображают, что их обидели, оскорбили, зовут на помощь кого-то из «своих»  взрослых парней,  находящихся где-то поблизости, и  те начинают «раскручивать»  жертву.
Времени терять было нельзя, пытаться оттолкнуть его с дороги — тоже, поэтому пришлось прибегнуть к условно-нормативному жаргонному лексикону, смысл которого сводился к следующему: «Слушай,  ты сам кто такой?  Как тебя зовут?  Ты чья  «шестёрка»? Что ты мне тут базар навязываешь? ;;;;, ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;!» (можно перевести как «иди, играй в бирюльки с такими же, как ты, сопляками!»)
Такого неожиданного поворота в моем поведении, сочетающегося с энергичной жестикуляцией и соответствующим выражением лица, парнишка явно не ожидал и стал высматривать кого-то по сторонам, но я уже вонзился в толпу, штурмующую открывшуюся дверь  троллейбуса. В открытом его окне приветственно махал рукой толпе Кика — безобидный даун, своеобразная достопримечательность города. Это был троллейбус «его маршрута»—№ 1, от  Воронцова до «Динамо» и обратно. Кика часто катался, конечно, бесплатно, туда-сюда, иногда пересаживаясь с одного троллейбуса на другой. Одно время он всем объявлял, что хочет жениться и просил кого-нибудь помочь найти невесту. (Как вспоминала позже  Маша — тетя, хотя и ровесница моей жены, — будучи в те годы  школьницей, она из-за этого боялась садиться в троллейбус!и, как оказалось, не она одна. —И.Х.)   Кто-то угостил Кику конфетами и он спрятал одну из них. «;;;;; ;;;;;;» («Отнесу маме». Тогда она была еще жива. Когда мама скончалась, Кика часто громко плакал, вспоминая ее —И.Х.)
Но и у этого человека был свой Звездный час, когда весной 1963-го года, во время визита в Тбилиси тогдашнего главы СССР  Никиты Хрущева и главы Острова Свободы —  Кубы Фиделя Кастро, шутники усадили Кику вместе с каким-то бородачом в открытый автомобиль и возили по Руставели, а он, размахивая шляпой, кричал: «Крусцёви вар! Крусцёви вар!» (искаженно «Я — Хрущёв!»)  Правда, говорят, что уже тяжело больной Кика перед смертью попросил сестру открыть пошире окно и последними словами его были, что он не хочет быть больше Хрущёвым... «лучше буду птичкой».  Мир праху его!
P.S. ...Ну, что ты скажешь! Ни с  того ни с сего вспомнил этот случай на остановке, когда в конце 60-х стоял себе на Марджанишвили, ждал транспорт, никого не трогал, ни о чем «таком» не думал… И вдруг потянулось одно за другим, одно за другим…Да... Странная всё же это  штука — память!
И еще страннее цепляющиеся друг за друга ассоциации, выстраивающие отдельные, разорванные в пространстве и времени события-звенья в какую-то цепь, что, собственно, и связывает нас с прошлым, не дает его забыть. Может, это и есть одно из тех качеств которое и делает нас людьми?
P.P.S. Раз уж упомянули об этом: такая близость к правительственным зданиям нам позже вышла боком: во время военного путча в декабре-январе 1991-92 гг.  все близлежащие дома пострадали, а наш вообще дотла выгорел, только потрескавшаяся фасадная стена осталась, по которой и восстановили.
 22.03.2021 г.