Сука

   Она ничего уже давно не боялась... Свое она отбоялась, наступил момент, когда уже ничего не страшно, когда всё видела. Она брела тёмным городом, припадая на заднюю лапу,  все  ее собачье тело болело, а больше всего задняя лапа. Это в подворотне какой-то харчевни ее ошпарили кипятком, просто так, для потехи. Так и не удалось сегодня поесть. Ну ничего, хоть жива осталась. Она все видела, всего отбоялась. И когда  убивали ее щенков, и когда тонула , точнее ее топили, жизнь с ней не была ласкова, как с домашними собаками.
   Самым неприятным было чувство голода. Тогда она теряла над собой контроль. Ради сахарной косточки она бросалась в драки с псами, которые были вдвое больше ее. странное дело, но очень часто их побеждала, не силой, а хитростью, и сахарная косточка  оказывалась у нее. Она тогда еще перестала бояться.
   Тяжелой выдалась зима. Какая-то ужасно морозная. Сложно было найти теплый угол, в подъезды давно не пускали, тёплые подвалы были заняты не только животными, но уже и людьми, а люди звери жестокие, могли и палками отходить, просто так, от злобы. Она брела в поисках  места, где могла бы забыться тревожным и недолгим сном, но вот лапа болела, а мороз жестоко пощипывал рану после ожога. Но она шла, инстинкт вёл ее туда, где безопаснее. Вдруг она услышала неясный писк. Скорее даже не услышала, писк ей послышался. То ли двери скрипнули, то ли ветер принес полузвук... Но писк повторился еще и еще. Она пошла на этот звук. Зачем? А она не знала, инстинкт двигал ее лапами. И она увидела... Крохотный клубок.  Щенок. Он еще пах материнским молоком, жалобно пищал на помойке. Замерзал... Она лизнула ему нос, обнюхала, он к ней потянулся и устроился у ее теплого живота, пытаясь согреться. И она завыла, завыла негромко, горестно, от безнадежности. От того, что скоро щенок умрет, скоро умрет и она. Она уже ничего не боялась..