Праздник

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


  - Прогулка была отличной, - сказал Константин Матвеевич бывший офицер, теперь в отставки и горюет по прожитым годам, - как там у вас – спросил он слугу, - говорится? Плашмя лежать, не ложкой хлебать: так?
  - Нет не так, мы не гуляем, некогда, а это говорится, когда уж совсем... того, - он показал на небо, - пора, да и... – он ещё хотел что-то сказать, но передумал: со своим господином он был запросто, однако границы не переходил, помнил – Константин Матвеевич военный, хоть и в отставке, шомполов надаёт, если что.
  - Сегодня праздник, что ли? – он показал на противоположный берег, там танцевали под гитару.
  - Никак нет, сегодня Еремеев день, кажется, - Вася не был уверен, но календарь с праздниками листал ежесуточно и этим гордился.
  - Ну, раз Еремеев... А кто там гуляет, не знаешь?
  - Как не знать, барыня с соседней с вами усадьбы, нынче приехала, вот и праздник.
  - Ух ты! – Константин Матвеевич не сдержался. – Значит, она, матушка, собственной персоной. Надо навестить. Что это у нас с тобой, Вася, осталось?
  - Окорок недоеденный, вот и... – он покопался в сумке, - и всё.
  - Маловато, - он прикинул, - возвращаться? Нет. Поеду. Ты сойди на берег во-о-он туда, там ближе, а я погребу, смотри у меня... – это он о ходьбе шагом, заставлял бегом, - и принеси что-нибудь... и шампанское.
  - Так выпили, нет его.
  - Ах ты, каналья! Ну ладно, там ещё...
"И его нет", - но не сказал, было ещё, но утаил, а барин помнил.
  - Ладно, я мигом! Сюда принесу.
  - Нет уж, туда: что я тебе погребу обратно? Кругом! Выполнять!
Вася знал это задание и если по военной форме – попробуй не выполнить: барин умер, восстал полковник. Лодку он брал у лодочника, вторую тоже даст – так думал, а больше от быстроты ног зависело: будет барин ругаться или нет. До шомполов не доходило, только ругал и грозил выпороть, но сегодня особый случай: барыня Марья Николаевна приехала – вот будет!..
У барина был обычай захаживать в гости к молоденьким вдовушкам, сам был немолод, ранен – чуть прихрамывал, но гордился своей статью, и дамы любили его. Однажды только Вася застал любовников в утехах, больше на глаза не показывался, если не зовут и другим наказывал: ни-ни! Свою жену Константин Тимофеевич имел, "да скончалась годиков так..." – Вася не помнил барыню, малец был, а другую барин не заводил: так наедут, погостят и... на тройках укатят – всем хорошо. Да, скучал барин часто, пил, бранил кого-то, а Васе что? Поднеси, подай, убери – всё его. Да кухарка-злодейка не давала мясного, говорила: "Убежишь ещё, - и смеялась, - своего накормила – сбёг". А Вася знал, своего кормит сына и мясом, и ватрушки приносит, он у неё слабоумный родился, всё канючит: "Мама дай", - и чмокает губами. "Сиську?" – люди смеялись, потом поняли – глуп, перестали, "божьим" не называли, но не смеялись больше над Санькой. Вася дружил с ним: говорит, а тот слушает, глаза распахнёт, языком показывает "сосёт" и слушает. "Ну, ты понял?" – спрашивает Вася. А он в ответ сосёт ещё больше – слушает, значит. Оба несчастные: у Васи матери нет, а у Сани отца – сбежал, вот и дружат. Хотела кухарка отучить, что, мол, мучает, да передумала – пусть "дружат", коли не надоедает, а сама плачет тайком: что без неё с таким будет? Хоть кто присмотрит и ладно. Одному ватрушку даёт, а другому, Васе, нет – "чтоб не сбежал" от её сына, как от неё муж.
Вася прибежал вовремя: музыка вовсю играла, барыня танцевать пошла.
  - Кадриль, не кадриль, а "па" выделывать умею, - говорил "отставной солдат" – так величал себя при дамах его барин, - вот и мой... Вася давай, как я учил.
Вася умел петь, да под такую музыку, что играл сам хозяин.
  - Ладно, ладно, давай наиграю, - сказал хозяин после танца.
Никто от мальчишки не ожидал такого пения. Вася взял ноту для настройки и... "Вдоль по Питерской". Басом, Вася пел басом – да как!
  - Вот так голос! – вскричала барыня Мария Николаевна. – Отдай мне его, - стала упрашивать Константина Матвеевича, - что тебе? Уморишь ведь?!
  - Что я, бью тебя, Вася?
  - Никак нет, - отвечает Вася после песни.
  - А ещё можешь?
Но хозяин уже отослал Васю прочь.
  - Поди-поди, после... и жди!
Не сказал чего, но Вася знал – приедет с дамой, на кухне, чтоб "порядок" – это знали все, значит, сладости. Кухарке работать до полночи.
А барыне он так и сказал:
  - Не крепостной, поедет, когда захочет, а ты, Мария Николаевна, не дразни парня, пусть ещё на свободе побудет, не принуждаю я его.
Барыня слово своё сдержала: отправила Васю учиться, а сама денег дала "побольше", чтоб не стеснялся своего голоса, показывал. Да вот ведь какая беда приключилась: заболел друг, Васе письмо пишут – приезжай. А он учиться хотел, не мог отказать барыне стать певцом, и не поехал. Потом жалел, что не смог – умер Саня, просил сам: "чмокал" показывал на календарь, который Вася ему подарил при отъезде и умер "чмокая", зажимая в руке календарь. Всё это Вася узнал позднее, когда приехал навестить своих. Барина уже не было, уехал заграницу, кухарка стряпала для проезжающих: у неё останавливались, жили в прибранной комнате сына и питались "с барского стола", так говорила, когда её стряпню хвалили: "Для барина готовила, умею".
Васю встретила неласково – не приехал, когда звала, но простила.
  - Знаю, не можешь, а плачу – пишу, а вдруг смог бы...
  - Не мог я, мне учиться надо, пропускать нельзя, деньги уплачены барыней.
  - А я не сказала, барин-то наш, Константин Матвеевич, женился на той, ну, твоей благодетельнице, а она сбежала.
  - Опять мясом накормила? – Вася пошутил, но шутка не смешная для неё оказалась.
  - А вот письмо, в котором имение отходит... тебе Вася: почему?
  - Я не знал, потом сказали. Бумагу подпишу потом, а так...
Вася не мучился вопросом брать или нет имение, даже если не хотел – возьмёт. Отец-то его, оказывается, сам барин, а он теперь Василий Константинович – так-то.
Сам Константин Матвеевич – человек несерьёзный: девок "баловал", "угощал" господским вниманием, а потом замуж выдавал. Парни на деревне знали, с кем барин гуляет – не хотели брать, а он за невестой приданое, да такое...
С Васей по-другому вышло. Он родился от отца, так сказал отец, мать не трогал, не бил, а она чахоточная – умерла сразу после рождения сына. Его не оставили отцу, сразу в дом к господам взяли: зачем? У отца забирать не стали бы, коли младенец мужицкой крови – все так подумали. Вася рос не баловнем, учился по книгам, а как Константин Матвеевич в отставку вышел, сам стал образовывать, но ни словом не обмолвился, что сын ему. Велел, что и другим – послушным быть, знания проверял, но не усердствовал. Как только голос услышал, вовсе перестал учить – пой ему, да правильно пой. На фортепьяно учить не умел: сам неплохо играл на гитаре и его учил, а так – только пой и всё.
Вася умел всё по жизни: и починить, и сыграть, и за конюха, и верхом – отец не баловал. Сейчас Васе двадцать один год, отец сдал: приехал совсем больной. Василий уже не сам, а с помощью слуги управлялся со своим отцом: бельё менял, постель перестилал и повязку на ноге сам снимал – доктор разрешил. Рана нагнаиваться стала, а промывание не помогло, резать отец не дал – ногу спасти ещё можно, думал. Но не так вышло: когда уж совсем плохо стало, то и поздно "резать" – умер спустя два месяца от начала гангрены. Василий Константинович жалел отца, плакал на могиле.
"Жалостливый он у нас, - говорили сельчане, - хоть и сам мужиком побывал, а жалеть не разучился".
А Василий Константинович плакал за свою свободу: быть нужным, всегда приходить на зов и любить всех, кто отвечал ему тем же. Певцом он не стал, революция началась – ушёл на фронт, там и погиб, на стороне белой армии.