Елисеевы - московская точка

Сведения о начале елисеевского дела, о том, как Петр Елисеевич Елисеев открыл в 1813 году в доме Д.А. Пастухова по Невскому проспекту, «напротив Полицейского моста», свою лавочку, скупы и отрывочны.
Елисеевы начинали, не имея ни родового, ни «благоприобретенного» имения,  обладая только особой природной «ловкостью и расторопностью», присущей жителям Ярославской губернии. Это относится к крестьянам из деревни Новоселки – малой родины Елисеевых. Эта деревня в 46 верстах от Ярославля являлась казенным владением в составе Родионовской экономической волости (ныне - в Борисоглебском районе Ярославской области). На 30-40 крестьянских дворов в этой деревне в разное время приходилось 200-250 душ мужского и женского пола. Они никогда не были крепостными. Легенда о том, что Петр Елисеев вышел из крепостных графа Шереметьева, которого вместе с его гостями удивил зимой лесной земляникой, видимо, возникла потому, что Новоселки расположены на границе с графской вотчиной: рядом, в Ростовском уезде, село Вощажниково с деревнями действительно принадлежало Шереметьеву.
Наиболее, на мой взгляд, красивое изложение этой легенды:
В праздничный Рождественский вечер 1812-го года граф Николай Петрович и его гости уже сидели при свечах в Зеркальном зале за столом, когда с загадочным выражением на лице неожиданно вошел садовник Петр Елисеев, сын Касаткин. Он нес в вытянутой руке нечто такое, что у каждого взглянувшего вызывало восторг: в лютый рождественский мороз он держал на блюдечке, словно бы только что вернулся из леса... землянику, которая поспевает после Троицы! И поставил перед графом на стол.
Первым пришел в себя граф Николай Петрович:
- Петр Елисеевич, да как же ты сохранил такую красоту?
Касаткин отшутился:
- Да вот собрал. У нас, знамо, места земляничные.
Первую ягодку взяла самая почетная гостья, княгиня Варвара Долгорукая, и сказала с удивлением:
- Настоящая! А вот и зеленый листок! Настоящая лесная земляника... А я сперва подумала, что конфета. (Тогда говорили: "конфекта".)
Потом попробовал граф Шереметев, блюдечко пустили по кругу. Мужчины передавали его друг другу, а те подносили сначала своим дамам. Все брали по ягодке, восхищались графским садовником. Очень он угодил барину! И тот опрометчиво воскликнул:
- Угодил, Петр Елисеевич! Проси, чего пожелаешь. Все дам за такое уважение!
Касаткин не смел взглянуть на барина, хотя к вопросу готовился заранее, но ответил внятно, чтобы услышали все присутствующие:
- Дай, граф, вольную...
Конечно, это была неслыханная дерзость: в присутствии почтенных гостей поймать графа на слове. Но обер-гофмаршал виду не подал, что жалеет о своей опрометчивости (потерять такого садовника!). Только потом, при расставании, выказал обиду, но сейчас ответил радушно, щедро:
- Отпускаю тебя, Петр Елисеевич. Конечно, с женой.
Восторженной княгине Варваре Владимировне Долгорукой этого показалось мало. Гостья добавила:
- Граф, наверное, даст в придачу и сто рублей. На обзаведение.
Боясь, что граф может одуматься, Касаткин, как только выправил бумаги, быстро собрался и уехал с женой в санном обозе, который хозяин по зимнику отправлял в Петербург за "колониальным товаром". Это было в начале 1813-го года.
         
Без малого через 100 лет  после этого Елисеевы появляются и в Москве. В это время братья Елисеевы – уже крупнейшая российская торгово-промышленная фирма.



Перед Всероссийской выставкой 1896 г. в Нижнем Новгороде они  обнародовали такие данные: за 1886-1896 гг. ввоз заграничных товаров составил 24,9 млн. руб., в т.ч. иностранных вин – 13,7 млн. руб. (1400 тысяч бутылок или 16% русского импорта по этой группе товаров), из них шампанских – 560 тысяч бутылок или 10% всего импорта, масла – 510 тысяч пудов или 26% импорта, сыра – 47 тыс. пудов (десятая доля импорта) и т.д. За 1903-1913 гг. (это уже данные из альбома к столетнему юбилею фирмы) импортных товаров было получено также на 25 миллионов рублей. «Сумма оборотов товарищества» за 1898-1913 годы составила 396 млн. руб., торговая таможенная пошлина – 11,8 млн. руб., налоги – 404 тысячи рублей, а заработная плата служащих – 3,4 млн. руб.
В  1900 г. на Всемирной выставке в Париже Елисеевы получили наивысшую награду ее устроителей – орден Почетного легиона для Григория Григорьевича Елисеева – за представление «особенно замечательной коллекции вин «Retour de Russie». Эти коллекции были заложены из урожаев 1847 г. (белые вина) и 1864 г. (красные вина).
На Всемирной выставке 1900 года в Париже Генеральный комиссар российского отдела выставки отметил, в числе крупных экспонентов алкогольной продукции, бр. Елисеевых, бр. Христофоровых, Сараджева и Голицына. Всего же на выставке было 75 тысяч экспонентов, из них награды получило больше половины - почти 43 тысячи - их список в одном из официальных французских изданий занял 350 страниц. Так называемой «Высшей награды» - Гран-при - было удостоено почти 3 тысячи экспонентов, поэтому ее значение не следует переоценивать. А вот орден Почетного Легиона получили, действительно, единицы…

В 1896 г. владельцы торгового дома «Братья Елисеевы» преобразовывают свое предприятия в акционерное товарищество.
В своей «объяснительной записке» по этому поводу Елисеевы указывали: «В виду постоянно развивающихся оборотов нашего торгового предприятия… мы полагаем полезным пригласить к участию в этом деле лиц с новым капиталом. Поэтому мы бы желали учредить товарищество на паях или компанию на акциях». В другом случае Григорий Григорьевич Елисеев называл такие причины своего решения: «изменить устройство предприятия», «привлечь новые деятельные силы, энергичных и способных работников, заинтересованных в деле известным капиталом»…
Однако, получив Высочайше утвержденный   12.04.1896 г. устав товарищества, его единственные учредители, т.е. Григорий Григорьевич Елисеев и его первая жена, Мария Андреевна, тут же опровергли все свои предыдущие объяснения правительству и выкупили почти все паи товарищества – на сумму 2 910 000 рублей. Оставшиеся восемь (из шестисот) паев на 90 тысяч рублей были распределены между прежними сотрудниками торгового дома, которые оставались в правлении и ревизионной комиссии еще на 10-15 лет: это О.В. и А.М. Кобылины, Н.Е. Якунников, П.А. Ладраг, С.Е. Максимов.  Словом, Елисеевы вполне обошлись как без нового капитала,  так и без новых энергичных и способных работников…
Григорий Григорьевич продолжал лично владеть всей недвижимостью. В его единоличном владении продолжали находиться заводы, дома, помещения магазинов и складов: «незначительную (?) недвижимость торгового дома учредители оставляют за собой», - писал поверенный Елисеевых.
Скромная оценка недвижимого и движимого имущества, ежегодно переходившая из баланса в баланс товарищества – 70-80 тыс. руб., очень мало соответствовала реальной зданий, подвалов, лавок и магазинов, а также разнообразного оборудования, которые Елисеевы использовали для ведения торговли уже в восьмидесятые годы XIX века… Вот что представляло наследство Григория Петровича Елисеева, когда в 1892 г. оно перешло к его сыновьям – Александру и Григорию Григорьевичам: Александру отходил участок земли по набережной Малой Невки, 12, с землей, деревянным домом со всеми к нему строениями стоимостью 85 483 руб., а Григорию – все остальное недвижимое имущество стоимостью 12 032 268 рубле й: каменные дома по Биржевой линии, 12, 14, 16, 18, с лавками при доме №17, участок земли – 13 десятин по Большому Сампсониевскому пр., 84, каменный амбар №17 в Ново-Биржевом Гостином дворе… Помимо этих зданий, для нужд торгового дома использовалось и имущество самих Александра и Григория, в конце XIX в. уже принадлежавших к числу состоятельных петербургских деловых людей. Так, по «табелю домов г. Санкт-Петербурга» на 1891 год Елисеевым принадлежало 25 домов в различных частях города, три каменных здания составляли приданое первой жены Г.Г. Елисеева Марии Андреевны Дурдиной. То же самое относится и к московскому имению Елисеевых: подавая документы на дворянское звание, Григорий Григорьевич указывал «каменный дом и место со смешанными постройками» как свою личную собственность.
Иными словами, вся деятельность торгового дома, а затем и товарищества «Братья Елисеевы» происходила в зданиях, самому товариществу не принадлежащих. Оно арендовало их у своего директора или его родственников(это была довольно типичная практика). Такая аренда ежегодно с начала XX века «обходилась» товариществу в 70-80 тысяч рублей, на свой счет товарищество принимало и 20-25-тысячный расход по «содержанию арендуемых помещений».
Вместе с тем во всех торгово-промышленных справочниках и адрес-календарях Российской империи и обеих столиц за товариществом «Братья Елисеевы»(а по документам – лично за его владельцами) значился и водочный завод, с начала века появились колбасная фабрика в Москве; в Петербурге, по Биржевой линии, 14, - собственная «шоколадная, пряничная и конфектная фабрика», на которой в 1906 г. при двух десятках рабочих годовое производство составляло 120 тысяч рублей. Во всех этих местах торговали под вывеской торгового дома, а затем – товарищества, разливали вина в бутылки с его эмблемой, приготовляли фирменные Елисеевские сладости и варения… Именно эти заведения, принадлежащие лично Елисеевым, и являлись основным торговым партнером товарищества «Братья Елисеевы».
Единоличная собственность братьев Елисеевых, т.е. колбасная, конфетная, варенная фабрики в Москве и Петербурге, водочный завод на Васильевском острове, многочисленные жилые и торговые сооружения, - и служила основным источником их доходов.
«Заведения», принадлежавшие единоличным владельцам, не были обязаны публичной отчетностью, а право на их содержание предоставлялось по свидетельствам купеческих управ или органов городского управления, с объявлением при этом лишь суммы годового дохода и уплатой фиксированного сбора. Объявление размеров своего капитала практически полностью оставалось на совести владельца «торгово-промышленного заведения». «Торговые депутации» и «генеральные проверки торгово-промышленных заведений» очень мало помогали городским властям установить истинное положение дел.
На основе данных ежегодных балансов мы можем назвать и главного кредитора товарищества.
Им являлись… сами же братья Елисеевы. В подтверждение обратимся к расходной части «счета прибыли и убытка» из отчета за тот же 1907/1908 год. В особой статье под названием «комиссии и проценты» указано, что разных процентов товарищество заплатило 137 тысяч 587 руб. 79 коп. Из них большую часть – 97 238 руб. 13 коп. – составляли «8% годовых по долгу товарищества». Следовательно, весь этот долг составит 1 215 476 руб. 63 коп. У кого же товарищество могло регулярно занимать и перезанимать такую сумму (проценты по долгу выплачивались «заимодавцам» ежегодно)? Любой кредитор, предоставляя даже такой известной фирме, как «Братья Елисеевы», столько крупную ссуду, потребовал бы известного обеспечения; залога равной или большей ценности. Это могло бы быть недвижимое имущество, но такового на балансе товарищества состояло всего на 70 тысяч рублей; оно всегда указывалось в активной части баланса, т.е. ни разу не состояло «под запрещением» (залогом). На 500-600 тысяч рублей товарищество владело различными процентными бумагами (займами, акциями, облигациями), но и это имущество записывалось в актив и приносило определенный доход. К тому же трудно предположить, что ценные бумаги даже на 600 тысяч рулей обеспечат более чем миллионную ссуду или открытый текущий счет на эту сумму, например, в одном из обществ взаимного кредита, специализировавшихся на таких операциях.
Так же велось дело и ранее, это следует из заключительного баланса торгового дома братьев Елисеевых, поданного в правительственные органы в связи с его преобразованием в товарищество. В этом случае нельзя было не назвать и самого «кредитора». Более половины всей пассивной части этого баланса – 2 миллиона рублей – составлял «личный капитал А.Г. и Г.Г. Елисеевых». В той же части баланса указаны и проценты, которые торговый дом выплачивал на этот вклад – 100 тысяч рублей в год.
В балансах товарищества этот миллионный долг никогда особо не выделялся, а записывался без каких-либо пояснений в общий счет кредиторов.
Все это было направлено на то, чтобы выводившаяся в балансе «чистая прибыль» самого товарищества «Братья Елисеевы» находилась в известных «допустимых рамках».  Выплаты в дивиденд также не превышали допустимых размеров,  т.е. 3-5% от величины основного капитала (не более 50-80 тысяч рублей в год на всех акционеров.

Примерно также, как и с личными «заведениями» Елисеевых, были построены отношения Товарищества со своими отделениями - в Москве, Киеве и Петербурге.
В начале ХХ века они получают почти полную хозяйственную самостоятельность и становятся основными оптовыми покупателями самой фирмы в лице ее главной конторы, и торгово-промышленных предприятий, принадлежавших лично Елисеевым.
Каждое отделение товарищества Елисеевых стало самостоятельным торгово-производственным предприятием, хотя определенные средства на содержание отделений при этом списывались в расходы всей фирмы.
Такая практика приносила разнообразные выгоды, в том числе сокращался и бухгалтерский учет в Главной конторе, а вместе с тем - и выводимая по балансу величина чистой и податной прибыли. Поскольку эти отделения торговали товаром, произведенным на предприятиях братьев Елисеевых или закупленным Главной конторой, то возрастали и личные доходы хозяев фирмы.
Судя по балансам, уже в 1898/99 году Московское отделение стояло на втором месте в фирме: на его содержание уходило 50 тысяч рублей, тогда как на самое старое отделение в Петербурге, у Полицейского моста, действовавшее на месте первой Елисеевской лавки, - 90 тысяч. В 1901/02 годах на долю Московского отделения приходились уже 180 тысяч рублей. Эта сумма распределялась следующим образом: 32 тысячи – за наем помещений (т.е. аренду дома по Тверской у самого Г.Г. Елисеева), еще столько же – на жалованье служащим. Им же выдавались, помимо жалованья, и так называемые «столовые деньги» в размере половины жалованья. 35 тысяч рублей составляли траты на доставку товара покупателям, его перевозку в само отделение, проезд служащих и угощение покупателей. Крупной статьей расходов являлся выкуп свидетельств на право торговли, на это в Московском отделении уходило до десяти тысяч рублей.
Увеличение выплат московским служащим – до 66 тысяч рублей – свидетельствует о постоянном расширении торговли и производства в Москве. В штате появляются не только торговые служащие, но и рабочие колбасного, кондитерского заведения, гастрономической кухни, ренскового погреба.
О росте торговли в московском отделении можно судить, и сопоставив «убытки» от «боя, пробы вина и сигар и траты товара» в начале его деятельности (8-10 тысяч рублей) и в 1903/4 году – почти восемнадцать тысяч рублей. В этом же году в «счете прибыли и убытка» по Московскому отделению впервые появляются траты на укупорочные материалы и посуду. Это – указание на то, что в Москве началось довольно серьезное «подвальное производство»: эти суммы сразу составили 30 тысяч рублей, тогда как по Петербургским отделениям – не более 1-2 тысяч рублей на каждое.
В середине 1900-х гг. средние затраты на каждое из пяти Петербургских отделений в начале века составляли пятьдесят-шестьдесят тысяч рублей, а на одно Московское отделение в это время они достигли более двухсот двадцати тысяч.
У Елисеевых было и свое иностранное представительство, в Париже, но по каким-то причинам, похоже, они предпочитали поменьше о нем говорить. Не удалось найти ни одного документа с его адресом, оно не упоминается и в юбилейных Елисеевских альбомах. Так, в коммерческом альманахе с адресами полутора миллионов французских и зарубежных предпринимателей во Франции, выпущенном в Париже в 1893 году, вся информация о фирме Елисеевых на странице номер 3117 ограничивается скромным упоминанием в общем перечислении виноторговцев: «Elisseyef freres», даже без указания адреса…
Одновременно с перестройкой взаимоотношений отделений с Главной конторой, на принципе «самофинансирования и самоокупаемости», были реконструированы и сами торговые здания, в результате этих изменений удалось создать – в Петербурге, Москве, Киеве – фирменный стиль елисеевской торговли.
7 июля 1903 года закрылось отделение товарищества на Литейном проспекте в Санкт-Петербурге, взамен в том же году были открыты три новых: в перестроенном здании на Невском, 56 (с 7 сентября, теперь именно там находился магазин, который называют «елисеевским» петербуржцы), в Апраксином дворе, в торговом помещении под номером 13/14, новое Елисеевское отделение открыло свои действия с 21 апреля и на Садовой, 38 – с 16 июля.
Датой начала реконструкции и перестройки здания на Невском, 56, можно считать 15 мая 1901 г., которым датировано прошение елисеевского архитектора Г.В. Барановского с предложением сломать до основания часть существующего на том месте пятиэтажного дома и возвести два новых флигеля, один из них – шестиэтажный (в отличие от московского магазина, старое здание и до 1901 года принадлежало Елисеевым). Поскольку дело касалось Невского проспекта, то городская управа обязана была выносить вопрос на «благовоззрение Государя Императора», которому и представлялся детальный план перестройки дома и проект нового здания. 1 июня того же 1901-го года вопрос был решен, а 3 мая 1902 года на особом бланке «Строительной конторы по перестройкедома Г.Г. Елисеева. Санкт-Петербург, Невский, № 56» последовало прошение в городскую управу с просьбой разрешить освободить мостовую от оставшихся деревянных частей забора. Это, по-видимому, была последняя бумага, связанная со перестройкой дома.
Несколько позже в этом доме, помимо роскошного магазина, был открыт и театральный зал. Ныне там размещается Санкт-Петербургский Театр комедии.
Особое место Елисеевской торговли в Москве современники стали замечать лишь с начала  XX века, уже по самому внутреннему и внешнему убранству магазина: «Обстановка-то! Миллионная!.. Разориться можно!..», - так предавал разговор прохожих, столпившихся перед витринами магазина Елисеевых в Москве в феврале 1901 года корреспондент газеты «Искра».
Но торговля в Москве не сразу приобрела такое значение для фирмы, не всегда она размещалась и по ныне известному адресу. Так, в прейскуранте 1889 г. значится: «Торговля С-Петербургская погреба в Москве на Тверской в доме Полякова, рядом с домом генерал-губернатора». Этот дом находился между Леонтьевским и Чернышевским переулками.
В Москве по Архангельскому и Малому Успенскому переулку некоторое время размещались фабричные и складские строения Елисеевых, а также несколько жилых зданий. В двухэтажном жилом доме напротив храма Богоявления во Елохове улице у них был еще один небольшой магазин. Эти владения находились в собственности Елисеевых менее десяти лет в конце XIX века: в начале 1900-х годов вся деятельность была сосредоточена в одном месте – в новом помещении на Тверской, 40.
Перестройку дома для магазина Елисеевых проектировал «гражданский инженер» Гавриил Васильевич Барановский. В Петербурге, в том числе и строительством по Елисеевским заказам, он увековечил свое имя, но собственный дом построил только в Москве (по нынешней улице Достоевского, 36). План переделки дома по Тверской, 40, Г.В. Барановский изложил в своем прошении в Московскую городскую управу 5 августа 1898 года, вскоре после того, как Г.Г. Елисеев приобрел это здание у почетной гражданки В.А. Морозовой.
Замысел архитектора – занять всю свободную площадь владения, «по предварительной сломке дворовых строений», новыми зданиями. По Козицкому переулку построить каменный четырехэтажный лицевой флигель, как бы продолжающий старое здание, развернутый и в переулок. С противоположной стороны возвести надворный пятиэтажный флигель, соединив их тремя пятиэтажными, частично жилыми строениями с образующимися между ними «световыми двориками». Этот проект осуществился лишь частично, появилась только одна из трех запланированных «перемычек».
Началом строительства можно считать 23 октября 1898 года, когда от Московской городской управы было получено разрешение устроить вокруг дома временный деревянный забор.
Строительство впервые в Москве постарались полностью скрыть от посторонних глаз. Помощник Г.В. Барановского, инженер В.В. Воейков подал в городскую управу прошение, где испрашивал дозволения устроить «теплый досчатый навес для зимних работ». Уже этот гигантский деревянный ящик из теса, настолько плотный, что и щелочки не осталось, оказался «новостью» для москвичей. Примерно через два года перед ними открылся «щегольский фасад» старого дома Козицкой-Белосельских. Кариатиды, появившиеся при одном из последних владельцев дома в 1875 году, сменились атлантами, утвердившимися справа и слева от центрального входа, сделанного на месте арочного проезда во двор. Уменьшилось количество дверей: их осталось три – центральная и две боковые. Совместили два оконных проема в один – получили большие витражные окна. Боковые балконы стали полукруглыми, появились новые орнаменты и фигуры. На фронтоне здания вместо княжеского герба «белелось что-то из мифологии, какие-то классические фигуры».
При внутренней перестройке дома были сломаны почти все перекрытия между этажами, исчезли небольшие по размерам квартиры. Произошли и более существенные изменения: нижний этаж был слит с бельэтажем, тем самым совершенно уничтожались зал и гостиные бывшего знаменитого салона Волконской. Чтобы в двух торговых залах высотою в шесть саженей и общей площадью в 150 квадратных саженей поместились пирамиды елисеевских вин и фруктов, не пожалели  сломать ту историческую лестницу, по которой в свое время поднимался Пушкин. В этом же здании для семейных предназначались отдельные квартиры с электрическим освещением (это добавление, сделанное репортером «Московского листка», заслуживает особого внимания: электрическое освещение в начале 900-х гг. появилось в Москве только в домах богатых горожан. И в 1902, и в 1904 годах сохранялось свечное освещение в торговых помещениях даже в Солодовниковском пассаже или Верхних торговых рядах(ныне - ГУМ).
Свои помещения в елисеевском доме получали «несемейные», для них же была спроектирована отдельная столовая. Надо заметить, что в воспоминаниях бывших рабочих Елисеева, опубликованных в 1920-е годы, сохранилось и другое описание помещений для «несемейных», т.е. тех, кто приехал работать без семьи. Это были так называемые спальни, рассчитанные на 30-40 человек, если не больше. Каждому полагалась кровать и тумбочка.  Когда к кому-то из одиноких рабочих приезжала в гости жена из деревни, выделялась ширма. Окружающие громко комментировали происходившее за ширмой.
Надо сказать, что при всем этом попасть на службу к Елисеевым считалось за счастье. Чтобы поступить к ним на службу, среди претендентов, крестьянских мальчиков из елисеевских родных мест, устраивался своего рода конкурс. Раз в год они сходились к деревне Новоселки. Там находился и кто-то из ответственных служащих фирмы. Отбирали 10-15 человек и отправляли на учение в Москву или Петербург.
Главным подрядчиком Елисеевых в Москве была строительная контора В.В. Кобелева, которая закончила все работы в самом конце 1900 г.
Этот год ошибочно и назван годом открытия московского магазина в альбоме к 100-летию фирмы. Приходилось слышать и про, что его открытие состоялось в один из больших православных праздников(«яблочный Спас») в августе 1900 г., вскоре после чего в капитально перестроенном здании обвалилась дорогая золоченая лепнина, пришлось закрываться на ремонт, а магазин вновь открылся в начале 1901 года. Однако ни в одной из московских газет нет и упоминания о 1900 годе. Аналогичное происшествие действительно имело место, но спустя полвека, когда в 1952 году как-то ночью обрушилась одна из полутонных колонн из папье-маше, стоявших в торговом зале. Тогда появилось специальное постановление правительства, давшего четыре месяца сроку на восстановление «статус-кво». Быстро появилось особое стекло для витрин из Гусь-Хрустального, прилавки – из Риги, а несколько «книжек» сусального золота (нужно было все восстановить так же, как было при Елисееве) – из Китая. С ним работали палехские мастера и… представитель КГБ, следивший за тем, чтобы золото не ушло на сторону.
Торжество, посвященное открытию нового Елисеевского магазина в Москве, началось в первом часу дня 22 января 1901 года, в воскресенье. Заглавной частью этого праздника было торжественное освящение магазина.   
Для освящения приглашена была почитаемая московская святыня – икона Иверской Божьей Матери. Возглавил освящение викарий московский, епископ можайский Парфений, сопровождаемый хором Чудовских певчих(т.е. певчих из Чудова монастыря в Кремле). В числе гостей были и московский губернатор А.Г. Булыгин, оберполицмейстер Д.Ф. Трёпов, управляющий Московской складочной таможней С.С. Яковлев, управляющий Московской конторой Государственного банка Н.Я. Малевинский, именитые московские купцы. Среди них «странным показался серый пиджак, к которому повернулось и которому приветливо кланялось большинство знатных гостей. А тот по своей близорукости, - вспоминал В. Гиляровский, - которой не помогало даже пенсне, ничего и никого не видел. Вместе с ним – Г.Г. Елисеев и управляющий новым магазином. Это был Лев Голицын – первый знаток вин, создавший огромное виноделие Удельного ведомства (т.е. принадлежавшее лично Императорской фамилии – А.В.) и свои образцовые виноградники «Новый Свет» в Крыму (где находились и Елисеевские плантации) и на Кавказе».
Завтрак на 130 персон начался около полудня. После провозглашенного «Многая лета» завершилась официальная часть, открытие покинули лица духовного звания. Заиграл оркестр бальной музыки, до вечера выступал хор цыган.
В верхних помещениях Елисеевского магазина был накрыт такой же завтрак на 70 человек, для служащих и «других лиц».
На хозяйском завтраке (тут мы вновь обратимся к описанию Гиляровского) «серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада, переливались всеми цветами радуги. А посредине между хрустальными графинами, наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки всевозможных форм – от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих, примитивных бутылок венгерского. На бутылках старого токая перламутр времени сливался с туманными фоном стекла, цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками. Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили при ярком освещении, а доминировали надо всей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом. Окорока вестфальские, провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной белизной со скатертью. Они с математической точностью нарезаны были тонкими, как листа, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега, покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось розовели и янтарились белорыбьи и осетровые балыки. Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко к зернышку, белужья. Ароматная паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных блюдах, далее сухая мешочная – тонким ножом пополам каждая икринка режется – высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым землистым ароматом, ачуевская – кучугур, стояла огромными глыбами на блюдах…».
Через день магазин открылся для покупателей. 23 и 25 января во многих московских газетах появились такие объявления: «Торговое товарищество «Братья Елисеевы» сим доводит до сведения почтеннейшей публики, что 23-го сего января открыто Колониальное отделение. Москва, Тверская, собственный дом».
Когда со времени открытия магазина на Тверской прошло два-три года,  Московское отделение вновь обращается к услугам строителей. Нужно было устроить еще один ход в магазин, со стороны Козицкого переулка. Известна история, получившая хождение с легкой руки В. Гиляровского:
«Всем магазином командовал управляющий Сергей Кириллович (Кадыков – А.В.), сам же Елисеев приезжал в Москву только на один день.
В один из таких приездов ему доложили, что уже три дня ходит какой-то чиновник с кокардой и портфелем, желающий говорить лично «только с самим» по важному делу, и сейчас он пришел и просит доложить.
Принимает Елисеев скромно одетого человека в своем роскошном кабинете, сидя в кресле у письменного стола, и даже не предлагает ему сесть.
- Что вам угодно?
- Мне угодно запечатать ваш магазин. Я мог бы это сделать и вчера, и третьего дня, но без вас не хотел. Я – вновь назначенный акцизный чиновник этого участка.
Елисеев встает, подает ему руку и, указывая на средний стул, говорит:
- Садитесь, пожалуйста.
- Да позвольте уже здесь, к письменному столу… Мне удобнее писать протокол.
- Какой протокол?
– О незаконной торговле вином, чего ни в каком случае я допустить не могу, чтобы не быть в ответе.
Елисеев сразу догадался, в чем дело, но возразил:
- Магазин с торговлей винами мне разрешен властями. Это вы, кажется должны знать.
- Власти разрешили вам, но упустили из виду, что вход в заведение, торгующее вином, от входа в церковь не разрешается ближе сорока двух сажен. А где у вас эти сорок две сажени? (речь шла о расстоянии до ныне утраченной церкви Св. Дмитрия Солунского).
Какой был дальнейший разговор у Елисеева с акцизным, неизвестно, но факт тот, что всю ночь кипела работа: вывеска о продаже вина была перенесена в другой конец дома, выходящий в Козицкий переулок, и винный погреб получил отдельный ход и был отгорожен от магазина, - заканчивает свой рассказ В. Гиляровский.
По документам Московской городской управы эта история представляется менее романтичной, чем история Гиляровского о кипевшей всю ночь работе…  Московское отделение товарищества Елисеевых получает бумагу от акцизного ведомства. 29 августа 1903 года в магазин поступает разрешение «пробить проем в магазинной стене» со стороны Козицкого переулка в ответ на соответствующее прошение городским властям. Спустя некоторое время эта несложная работа выполняется, и в акцизное ведомство приходит уведомление об исполнении предписания, направленного в Елисеевский магазин…
Пережив бурные (особенно для Москвы) времена первой российской революции, Елисеевы решили оборудовать на окнах железные ставни (в июне 1907 года). Во второй половине 1915 года, после «антинемецких» погромов конца мая, когда при попустительстве полиции безнаказанно громились «немецкие» магазины и фирмы (на деле пострадало почти все, принадлежавшее любым иностранцам или российским подданным иностранного происхождения), в московском магазине Елисеевых решено было ликвидировать одну из двух дверей на Тверскую улицу и вместо нее сделать окно.
Менее заметно для москвичей было строительство Елисеевыми еще одного пятиэтажного жилого здания с подвалом для нужд магазина. Строительство, после слома одного из старых строений, проходило во внутреннем дворике, да само время, когда были закончены новые постройки – 8 августа 1914 года, все меньше и меньше располагало к разговорам о купеческом богатстве.
Под всей «плоскостью двора» был оборудован просторный подвал. Эти кладовые занимали всю площадь под домом и устроены были так, что в них одновременно поддерживалась различная температура, сообразно с сортом и возрастом вина.
Но не только подвалы магазина были скрыты от покупательских глаз. Лишь по фотографиям из юбилейного альбома к столетию фирмы можно было увидеть, как выглядят кондитерское или бакалейное отделения, что делается в цехе варки и копчения колбасы, на гастрономической кухне, в цехе обжига сырого мяса. Более подробно описывается производство в фруктовом отделе, которое включало такие операции, как разборка фруктов и их калибровка по лоткам, для последующей поштучной продажи. Необходимой операцией была развертка фруктов, так как каждый плод поступал в магазин обернутым в особую бумажку. Для сжигания «отходов производства» предназначалась особая мусоросжигательная печь во дворе.
В специальном помещении производился розлив вин (по некоторым данным, в день – до 15 тысяч бутылок), а их постоянный запас был не меньше 100 тысяч. На бутылки никогда не клеились этикетки, прямо на стекле выдавливалась эмблема фирмы и название. Цена зависела и от выдержки, на каждый год устанавливалась надбавка в один рубль. Сверху такая бутылка запечатывалась сургучом. Склад Елисеевских вин располагался в Козицком переулке. В годы Первой мировой войны, после введения «сухого закона», такие подвалы замуровывались, засыпались песком или углем. Сергей Иванович Мамонтов, армейский офицер, и родственник известных московских купцов и меценатов Мамонтовых, описывает самые разные курьезные истории, случавшиеся с такими подвалами в 1917-1918 годах. Со своим дядей, Федором Николаевичем, он наведывался к их владельцам и предлагал «не глядя» за определенные деньги выкупить содержимое такого замурованного подвала. Многие уже позабыли, что там хранилось: сельтерская вода или дорогие старые вина и, не имея сил расчистить подвал от завала, охотно соглашались.
Точно также замуровали и елисеевский подвал в Козицком переулке. В 1918 году от самого Ф.Э. Дзержинского поступило распоряжение подвал вскрыть, а вина пустить в продажу. Дольше всего продавали самые старые сорта, которые в пересчете на старые деньги стоили по сотне рублей за бутылку.
Из подвального отделения самого Елисеевского дома, там, где в советское время был расположен пункт приема стеклотары(ее, кстати, принимали и при Елисеевых, уплачивая по 3 коп. серебром за порожнюю бутылку), торговали живой рыбой. Для садка-аквариума был оборудован особый двухэтажный подвал. Всегда в ассортименте были стерлядка, карп, сазан, сом, щука, больше всего елисеевские покупатели предпочитали живого частика. В ассортименте была не только живая рыба, но и «рыбы французския», «в масле», «без костей» или «в соку» («английская сельдь»). В продаже были и сельди другой «национальности» - германские, а анчоусы были собраны, похоже, со всей Европы: французские, шведские, голландские. В подвале для была оборудована колбасная фабрика с 22-мя рабочими и двумя моторами на четыре лошадиные силы.
В ассортименте всегда была и привозная колбаса, но елисеевские покупатели предпочитали колбасу, приготовленную в подвале дома по Тверской, 40. Это та же итальянская салями, булонгские и брайншвейгские копчености, колбасы под звучными наименованиями «гамбургская», «испанская», «страсбургская», «польская» и «краковская». По полтиннику за фунт расходилась дешевая вареная с перцем, чесноком и языком, самая дешевая – «ливерная» - шла по 35 копеек фунт. Цены колбас, выписанных из-за границы, и отечественных, мало отличались друг от друга. Елисеевское колбасное производство, и в особенности заведение гастрономической кухни было рассчитано и на то, что для покупателей магазин вполне сможет заменить ресторан или добротную закусочную.
В магазине торговали и готовой «домашней едой» - «заливное с гарниром» - «разварные лососки, холодные поросята с хреном, кулебяки и слоеные пироги, паштеты из дичи в тесте».
Елисеевы приобретали большие партии зеленого сырого кофе, для его обжарки была установлена электромеханическая жаровня. Для обработки масла и уксуса в доме на Тверской, 40, были устроены масляное и уксусное отделения, помещения, там же размещалась и «гастрономическая кухня», экспедиция и комната для посыльных, наконец, машинное отделение. Но сами покупатели этого, разумеется, не видели.
 То, что они видели, груды товаров и само внутреннее убранство елисеевского магазина производило на современников впечатление «чего-то фантастического» (В. Гиляровский): «горами поднимаются заморские фрукты, как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый, необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы, перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства – жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях бутылок дорогих вин, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте».
В глубине зала вверху виднелась темная ниша в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были какие-то редкостные английские часы, «огромный золоченый маятник которых казался неподвижным, часы шли бесшумно». Для электрического освещения были доставлены две большие люстры из Парижа.
Как говорит тот же В. Гиляровский, продолжавший и дальше наблюдать за «Магазином Елисеева и погребами русских и иностранных вин», в этот магазин не приходили, а приезжали. Именно для таких покупателей по-домашнему могли выглядеть мощные, с резными колоннами проемы-арки, в которых устроились основательные шкафы-витрины, пышная золоченая лепка стен и плафонов, хрустальные вазы, люстры, источавшие могучие гроздья света… У этого магазина не замедлили появиться постоянные покупатели, которые знались с продавцами (внешне не менее солидными) по имени-отчеству. Особым почетом (это свидетельство того же В.Л. Гиляровского) пользовалась О.О. Садовская, известная и любимая публикой актриса, заходившая в магазин почти ежедневно. Обслуживали здесь и Анну Павлову, других знаменитостей.
Некоторые из предлагаемых товаров были, как водится, фирменными.
Например, таковым был всем известный и даже особо отмеченный в авторитетном дореволюционном энциклопедическом словаре И.Н. Березина елисеевский херес. Его можно назвать фирменным напитком, как и известную елисеевскую мадеру.
Именно с продажи крепких напитков (всевозможных сортов и разлива) начиналась елисеевская торговля в Москве в доме Полякова. Об этом свидетельствует и их первый известный московский прейскурант (1889 года), где перечислены более полтораста названий: хинное вино («Ст. Рафаэль», «Вермут»), иностранные водки, ликеры (виски, джин, мятная вода, шартрез, кюрасо и анизет разных видов), коньяк, ром, рижские водки, «старая Литовская водка» и «Сарентский бальзам». Завершали прейскурант водки, ликеры и наливки четырех разных российских заводов: «Рябиновая», «Ерофеич», пшеничная, киевская… В самый конец прейскуранта были отнесены дистиллированный спирт и ягодные и фруктовые воды «доктора Редлиха».
В начале века, согласно прейскуранту 1900 года, «всегда имелись в продаже» полтора десятка сортов белых вин. Вина каждого сорта предлагались «обычное», «лучшее» и «самое лучшее». Покупателю, желавшему приобрести именно бутылку белого, потребовалось бы 2-3 рубля; от 90 копеек («медок») до 6-10 рублей («Шато-Икем самый старый») – любителю красных вин (более 20 сортов). Рейнвейнов всегда насчитывалось не менее полутора десятков, столько же сортов шампанского (по цене 2-3 рубля за бутылку – русское князей Голицына, Багратион-Мухранского, иностранное шло подороже, по 5-6 рублей), на любой вкус предлагались десертные вина, вина бургонские, малага и мускат.
В Петербурге табаком и табачными изделиями Елисеевы торговали в специальном магазине в центре города, в Москве вся табачная торговля сосредоточивалась в одном месте. В особом «Прейс-куранте настоящих из Гаваны привезенных сигар торговаго товарищества «Братья Елисеевы в Санкт-Петербурге» названы примерно двести сортов всевозможных сигар. Они шли от 20 до 150 рублей за сотню. И для табачных изделий выделялись несколько видов упаковки: «фасоны вышеупомянутых фабрик упакованы частью в оригинальных деревянных ящиках по 100, 50 и 25 штук, частью в коробках по 25, 10 и две штуки: за мелкую раскладку на каждую коробку сверх цены накладывается 15 копеек». Сигары одного наименования различались и крепостью, - подчеркивалось в каждом табачном прейскуранте Елисеевых: «самые крепкие» (Maduro), «крепкие»(ColoradoMaduro), «средние» (Colorado), «легкие» (ColoradoClaro).
Как и вино, чай Елисеевы продавали только собственной «выписки» (т.е. «своего» импорта) и расфасовки.
Из всех «колониальных и гастрономических товаров» (кофе, рис, макароны, мука, крупы, соль, крахмал, «Невского стеаринового завода свечи», «настоящие шведские спички»…) только пряности являлись фирменным елисеевским товаром. Предлагалось более двух десятков наименований различных приправ и специй, из них одного перца – семь сортов. Отдельно – редкие привозные сухие фрукты (вместе с привычными нам яблоками и грушами на прилавках лежали и сушеные фиги, и нектарин, орехи и фисташки, изюм и чернослив, миндаль и сухая горчица). Довольно обширную группу фирменных товаров составляли разнообразные сыры.
В кондитерском разделе были представлены все ведущие производители сладкой продукции, как отечественные, так и зарубежные: французские бисквиты выписывались у Перно и Дижона, швейцарские – у фирм Эйнем и Сиу. От А.И. Абрикосова поступали фруктовые компоты их Симферопольской фабрики – из кизила, персиков, абрикосов, ренклодов, мирабели, ананасов. Завершался кондитерский раздел «карамелью разных вкусов» (своего приготовления, по 40 и 50 копеек фунт), монпансье и «конфектами против кашля».
В новом магазине в Москве на прилавках появились не только колониальные товары, как прежде. Особый отдел занимал французский хрусталь фирмы «Baccarat» - столовые сервизы, приборы для пунша, десерта, ликерные, туалетные, вазы для цветов и «другие изящные хрустальные вещи».
Елисеевский «храм обжорства» в Москве являлся единственным магазином, путеводитель по которому был составлен не только в виде прейскуранта, но и в стихах:
«А на Тверской в дворце роскошном Елисеев
Привлек толпы несметные народа
Блестящей выставкой колбас, печений, лакомств…
Ряды окороков, копченых и вареных,
Индейки, фаршированные гуси,
Колбасы с чесноком, с фисташками и перцем,
Сыры всех возрастов – и честер, и швейцарский,
И жидкий бри, и пармезан гранитный…
Приказчик Алексей Ильич старается у фруктов,
Уложенных душистой пирамидой,
Наполнивших корзины в пестрых лентах…
Здесь все – от кальвиля французского с гербами
До ананасов и невиданных японских вишен…»

Кто же мог делать покупки в магазине Елисеевых? Никак не рядовые москвичи…
Дореволюционная статистика предпочитала использовать показатели годового дохода. В городе в начале 900-х годов он был ниже всего у рабочих в хлопкопрядильных, шерстяных, льняных заведений – от 150 до 165 рублей. Следом шли пищевики, бумажники и полиграфисты, деревообделочники, зарплата которых колебалась от 180 (пищевая промышленность) до 210 рублей (типографские рабочие). Самыми высокооплачиваемыми рабочими считались химики (250 рублей) и металлисты (около 340 рублей в год). 40-50% заработной платы рабочих, по данным различных земских и городских статистических обследований, уходило на жилье и пропитание. Обычные цены на продукты были таковы.  Пуд сливочного масла стоил 18 рублей, за десяток яиц в Москве отдавали 20 копеек летом и 27 копеек осенью и зимой. На рубль можно было приобрести пуд черного хлеба, полпуда галет или макарон. Французские булки (белый хлеб) шли по четыре с половиной копейки за штуку. За 70 копеек можно было прикупить курицу или рябчика. Соленая рыба стоила 12,40 (за пуд), сельди (в зависимости от сорта, места улова, способа обработки и т.д.) – от 4 до 20 рублей, 20-28 рублей – балык белуги и севрюги, несколько дороже продавался осетровый балык, по 30-40 рублей. Вареная и копченая колбасы были не дороже 15-20 копеек за фунт. Из свежего мяса за пуд баранины или говядины платили около пяти рублей. Нужно назвать цены и на такие товары, как водка (от 65 копеек до 1,65), вина (от 45 копеек до 5,80), ром и коньяк (от 1,25 до 10 рублей) (все – по цене за одну бутылку) и, наконец, папиросы – 1000 штук высшего сорта по 35 рублей, низшего (третий «Б) – по два с полтиной. Сигареты в зависимости от сорта продавались от 8 до 56 рублей за тысячу.
Эту дореволюционную статистику хорошо дополняет то, что зафиксировано в художественной литературе. Например, в пьесах  Александра Николаевича Островского, он вообще хорошо писал о деньгах. Был такой у него персонаж, Ермил Зотыч Ахов, возрастной, как сейчас бы сказали, купец из пьесы «Не все коту масленица». Он там и был тот самый кот, который влюбился в 20-летнюю купеческую сиротку Агнию, годившуюся ему в младшие дочери, и решил, в знак своей влюбленности, попытаться подарить ей безделушку, не забыв упомянуть, что она стоит 5 000 рублей. В этой пьесе есть и другой персонаж, Ипполит, это племянник Ермил Зотыча, 27 лет, и он не только племянник, но и управляющий его фабрикой, которая приносила Ахову-старшему все доходы, а взамен Ипполит получал то ли 25, то ли 30 рублей в месяц. И когда Ипполит определенным образом получил со своего дяди 15 000 руб., он стал для Агнии идеальным женихом.
В пьесе «Сердце не камень» ситуация относительно персонажей обратная, но пропорции между зарплатами служащих и средствами, которые находились в распоряжении владельцев, такие же. Там главный герой -  Потап Потапович Коркунов, и ему тогда принадлежала не ахти какая текстильная фабрика Москвы. У него была без пяти минут молодая вдова, тогда жена, Вера Филипповна. Она жалует племянника своего мужа пенсией в 50 рублей. Да, этот племянник делал ей много гадостей, делал он гадости не один, а вместе с приказчиком Коркунова-старшего, Эрастом. Эраст, чувствуя близость смерти своего хозяина, приходит к Вере Филипповне,  извиниться, и, в частности, говорит следующие слова о том, чем он сейчас занимается, уйдя от Коркунова: «Место имею отличное, 2000 рублей жалования получаю». Если Вы подумаете, что 2000 – это в месяц, то Вы ошибетесь, это в год. При этом за Коркуновым-старшим, помимо фабрики, дома, товара в обороте и на складах, значился миллион денег.
В 1877 году Островский пишет пьесу «Последняя жертва». Она интересна тем, что там одна из героинь, Глафира Фирсовна, не богатая, но и не самая бедная женщина, характеризует изменения ситуации по поводу денег в целом. Как говорит Глафира Фирсовна: «Прежде, Михеевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж сплошь все миллионщики пошли. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло». Не очень понятно, как складывались эти капиталы, если тут же Глафира Фирсовна (типичная московская обывательница) говорит, что «у себя-то в руках и приходу, и расходу больше полтины редко видишь».
В Москве находилось и еще одно «предприятие» Григория Елисеева, которое можно назвать одновременно и модным хобби. Григорий Елисеев в 1892 году приобрел Гавриловский конный завод близ станции Дружковка Бахмутского уезда Екатеринославской губернии с 2400 десятинами земли в Екатеринославской губернии (основан М.М. Борисовским в 1872 г.).
Новое предприятие  вполне оправдало ожидания: елисеевские жеребцы неоднократно удостаивались наград на выставках 1896 г. в Нижнем Новгороде, 1898 г. – в Петербурге, 1899 года – в Москве. В Москве, по Петербургскому шоссе, 24, находилось и «депо лошадей», предназначенных для продажи (небольшую конюшню с несколькими подводами, предназначенными для обслуживания крупных покупателей, Елисеевы имели и во дворе своего магазина в Москве. Покупки поменьше разносили «мальчики»).
Если при слове «депо» вы представите что-то мрачное и угрюмое, только вместо паровозов и вагонов – лошадиные стойла, то сделаете большую ошибку. Более полутора тысяч квадратных сажен собственной елисеевской земли по этому адресу, и разумеется, возведенные на этом месте постройки, производили совершенно противоположное впечатление. Даже чертежи, сохранившиеся в документах Строительного отделения Московской городской управы, могут создать хорошее настроение: изящные одно-, двухэтажные каменные домики с остроконечными башенками и верандами и изящными наличниками. Две лошадиные головы на башне одного из домиков без всякой вывески свидетельствуют о том, какое здесь содержат хозяйство. Современники догадались бы об этом уже по самому расположению земельного участка – за Брестским вокзалом (Тверской заставой) Сущевской части,где земля издавна принадлежала членам Ямского общества. И несколько деревянных строений по Петербургскому шоссе, 24, тут появились задолго до Елисеевых. Их собственники были не столь имениты, как владельцы дома на Тверской, 40: фамилии ямщика Гуськова, потомственного почетного гражданина В.Г. Миндовского, жены кандидата прав А.И. Лазаревой нам мало что скажут. И только с конца 1898 г. эти участки перешли к Г.Г. Елисееву, решившему устроить там оригинальный лошадиный манеж(правда, он оказался менее долговечным, чем всероссийски известный магазин).
Елисеев усовершенствовал и сам конный завод на Украине. Уже после покупки, в 1893 году там появляется особое отделение иностранных рысаков, новыми производителями («Громкий», «Желанный-Грозный») пополнилось и отечественное отделение завода. Елисеев мог гордиться результатами своих питомцев, зарегистрированными в конце XIX века – полторы версты они проходили за две минуты и девятнадцать с четвертью секунд, три версты – за 4 минуты и 52,3 сек. С основания завода по 1898 г. его лошади принесли владельцам около 500 призов на сумму 185 тысяч рублей. Потому Г.Г. Елисеев в предисловии к одному из «каталогов» своих лошадей с полным основанием писал: «Настоящая краткая опись наличного состава свидетельствует, что завод этот заключает в себе и до сего дня все коренное, ценное по кровям и экстерьеру… Значение завода в деле улучшения конских пород не только что сохранилось, но и продолжает развиваться дальше».
Скорее всего, соображениями престижа объяснялось и покровительство семеноводческим опытам в имении в Дружковке, где была выведена известная тогда всему югу России семенная рожь «Елисеевка» (порой честолюбие Григория Григорьевича толкало его на довольно хлопотные начинания. Так, чтобы добиться права изображения на акциях «портрета учредителя фирмы», т.е. своего собственного, пришлось потратить немало сил и энергии.  90% этих акций находились в руках(вернее, в личном сейфе) все того же Г.Г. Елисеева, и ни одна из них не сохранилась до настоящего времени).
Гораздо менее успешными были «занятия» Елисеевых в правлении одного из российских автомобильных обществ, «Фрезе и К». Елисеевы стремились идти в ногу с передовыми течениями в этой «пионерской» для России отрасли, и потому при составлении одного из иллюстрированных торгово-промышленных альбомов они настояли, чтобы там про них было, в частности, указано: владельцы первого в России предприятия по производству автомобилей(это же указано и в некрологе Г.Г. Елисеева в парижской газете «Русская мысль»). Да, это общество действительно имело давнюю историю. Оно возникло почти одновременно с елисеевским делом, в 1827 году, и принадлежало К.К. Неллису, а затем П.А. Фрезе. В 1899 году эта мастерская превратилась в «акционерное общество постройки и эксплуатации автомобилей Фрезе и Ко» с относительно небольшим основным капиталом – 300 тысяч рублей. Третью часть внесли братья Елисеевы, и один из них, Григорий Григорьевич, становится членом правления – директором общества. Но дело, как говорится, не пошло: компания сначала подает несколько ходатайств об уменьшении размера основного капитала, мотивируя это невозможностью найти нужное число вкладчиков. По итогам нескольких лет работы это товарищество оказывалось в убытке, который порой доходил до 200-250 тысяч рублей. Завершилась эта история тем, что с начала 1910-х годов это предприятие сдавалось в аренду, а с 1913 года открыла свои действия ликвидационная комиссия по делам общества. Объясняя свои неудачи, директора компании указывали на сравнительную новизну своего дела, в котором они являлись одними из первых. Видимо, именно эта возможность оказаться первопроходцем в новом для России деле, обещавшем впоследствии престиж и прибыли, привлекла Елисеева в автомобилестроении. Но, повторяю, безуспешно.
О деятельности самого товарищества в последнее предреволюционное десятилетие известно следующее. В 1900-1914 гг. фирма работала практически с одними и теми же показателями: так, в 1908 г. трехмиллионный товарный остаток с 1907/8 года, 2,7 млн. – поступление товаров в новом операционном году, на два с половиной миллиона товара продали и в остатке – вновь три с половиной миллиона рублей. Близки к показателям прошлых лет данные кассы и текущего счета, нет особых изменений и в счете должников и кредиторов. Выведенная по балансу чистая прибыль составила 110 тысяч рублей. 1909/10 год не принес никаких сюрпризов, лишь несколько уменьшились показатели иностранного отделения, да увеличился (на сто тысяч рублей) елисеевский долг, за который теперь полагалось более ста тысяч рублей «из восьми процентов годовых». Примерно пять-шесть тысяч рублей составляли пожертвования и подарки разным лицам, сто десять тысяч Главная контора заплатила за «материалы и разные принадлежности» только для собственного, подчеркнем, производства. В таких же размерах исчислялась и податная прибыль товарищества. Из изменений в 1910/11 году наиболее заметно лишь увеличение суммы «капитального долга», который вплотную подошел к полутора миллионам. Напомним, что в дивиденд поступают в среднем все те же 70 тысяч рублей. Это около двух процентов основного капитала. В следующем, 1911/12 году, заметен и рост покупок у Елисеевых: по счетам и фактурам они отпустили товара примерно на три миллиона рублей, тогда как новые закупки самой фирмы составили около двух с половиной миллионов. Этот показатель возрастает и в следующем, 1912/13 году (на триста тысяч рублей). «Долг» самого товарищества его учредителям уже «перевалил» за два миллиона рублей, и за него к выплате причитается более 160 тысяч рублей годовых процентов. Дивиденд в этом году не выплачивался вовсе. По-прежнему на одном из последних мест счет «имущества», где записано немногим более 75 тысяч рублей. Между тем ведомость выбранным фирмой свидетельствам на право торговли свидетельствует об обратном: одних только складочных помещений по Биржевому переулку, при таможне, в Новом гостином дворе и под фруктово-колониальной биржей в Петербурге, в деятельности которой Елисеевы принимали активное участие, за Елисеевыми числилось 27!
Те же цифры – и в отчете за последний предвоенный год. Естественно сокращение торговли – оптовых поступлений в 1914/15 году, когда они снизились до 1,4 млн руб. Впервые этот показатель меньше объема продаж на шестьсот тысяч рублей. В результате снизился и товарный остаток, но ненамного, до 2,8 млн руб. Примерно в полтора раза все эти показатели возрастают в 1915/16 году, но здесь причина не в увеличении объема реальной торговли, а в резко усилившейся инфляции («дороговизне», по терминологии прессы тех лет) военного времени. На счету товара (т.е. покупок по себестоимости) впервые оказываются меньшие суммы, чем на счету дебиторов. Покупатели предпочитают брать все в кредит, и Елисеевы уже не могут не считаться с этим желанием. И все же еще больше растут поступления наличными, которые отражаются по счету кассы – они превысили шесть миллионов рублей.
Так завершился последний операционный год, по итогам которого фирма прислала в Публичную библиотеку контрольный экземпляр респектабельного годового отчета. За 1916/17 годы остались лишь немногие документы в Петербургской казенной палате да краткие газетные публикации…
Сохранились и данные о числе служащих. И в Петербурге, и в Москве штат набирался с соблюдением примерно одной и той же пропорции: так, в 1913 году по Московскому отделению в самом магазине работало около 200 человек, 15-20 человек – в конторе отделения. В Петербурге на 300 торговых рабочих и служащих приходилось около 40 человек «конторских» и 20-25 служащих «Главной конторы», непосредственно не связанной с Петербургской торговлей. Семь человек, включая последнего управляющего Московским отделением А.Н. Зеленова, долгое время составляли весь штат Елисеевского отделения в Киеве (Алексей Николаевич Зеленов состоял на службе у Елисеевых с 1877 года, и в 1914 году был переведен из Киева, где его сменил на посту управляющего Д.А. Баланин, в Москву).
В последний раз перед революцией Елисеевы заявили о себе праздником, посвященным столетию со дня основания фирмы. Он состоялся 22 октября 1913 года. На это празднование правление выделило 100 тысяч рублей. Состоялся торжественный раут в дворянском собрании. Перед тем, днем – праздничный обед для нескольких сот служащих. На вечернем празднестве присутствовало более 3,5 тысяч человек. К 9 часам вечера к Елисееву прибыли члены Государственного Совета и Государственной Думы, Санкт-Петербургский градоначальник и его помощники, Санкт-Петербургский губернатор, князь Л.С. Голицын, который поднес в подарок золотую братину. Елисеевых приветствовали около полусотни различных депутаций, в адрес фирмы поступило более двух тысяч депеш, в том числе от Министерства торговли и промышленности, государственных и общественных деятелей. Были и телеграммы из Москвы: от командующего Московским военным округом, от Московского градоначальника. Все отмечали беззаветную преданность православной вере, русскому царю и родине, за что с высоты Императорского престола фирма все время получала милости и отличия. На празднике выступал хор трубачей лейб-гвардии Кавалергардского полка, симфонический оркестр графа А.Д. Шереметьева. Многие пировавшие за этим лукулловским ужином остались в гостях до рассвета, - так описывал это торжество журнал «Нива» в 1913 году.
Сведения о послереволюционной судьбе фирмы скупы и отрывочны. Сам Г.Г. Елисеев эмигрировал во Францию, где благополучно прожил не меньше четверти века и умер своей смертью в 1949-м году. Там же, на русском кладбище в Париже, он и похоронен. Свидетельства о том, что в центре Парижа продолжал свои действия Елисеевский магазин, очень сомнительны: ни в одном из справочников или путеводителей по «русскому Парижу» (ни за 30-е годы, ни в настоящее время) такой магазин не указан. В одном из парижских пригородов кто-то из оборотистых колониальных торговцев попытался было присвоить себе наименование елисеевской фирмы, но это не позволили сделать сыновья Григория Григорьевича Елисеева.
«Рабочий вопрос»… Эту тему в преддверии Первой мировой войны все чаще и чаще начинают обсуждать в высшем обществе, к ней обращается и интеллигенция, и люди елисеевского круга: купцы, промышленники, финансисты. Именно поэтому альбом, выпущенный фирмой к своему столетию, выглядит совершенно по-другому, чем те, которые издавались еще 10-15 лет назад: основное место в новом издании 1913 г. занимают отличного качества фотопортреты служащих, начиная с мальчика в Главной конторе и до заведующего отделением в Москве или в Киеве.
Торговое товарищество «Братья Елисеевы» в лице управляющего своим Московским отделением С.К. Кадыкова, впервые столкнулось с революционным движением среди своих рабочих зимой 1905 г. Тогда С.К. Кадыкову пришлось взять на себя и полицейские функции. У троих служащих магазина он отобрал три револьвера и патроны и доставил во 2-ой участок Тверской части.
23 декабря 1905 г. туда через околоточного надзирателя вызвали Михаила Чернышова, Федора Матвеева и Сергея Краснова. Выяснилось, что еще с лета они начали посещать различные революционные митинги. Ближе к осени на одном из таких собраний в саду «Аквариум» приобрели револьверы с патронами, заплатив каждый по 10-15 рублей (т.е. выложив свою среднемесячную зарплату).
Помимо отобранных револьверов, в число таких улик включены были шесть билетов Московского союза торговых служащих (обнаружены у Чернышова), клочок бумаги с текстом революционной песни, изъятый у Краснова, и главное, - показания самих обвиняемых. Михаил Чернышов, 19 лет, рассказал, что он не только посещал митинги в Политехническом музее и в Аквариуме, но и однажды в Политехническом музее являлся контролером, проверяя у приходящих пригласительные билеты на собрание. 18-летний крестьянин Тверской губернии, Калязинского уезда, Степановской волости, деревни Овсяников (в то время даже у городских рабочих со стажем сословная принадлежность по паспорту изменялась очень редко, и до конца жизни, работая в Москве или Петербурге, он значился по документам крестьянином на родине) Федор Иванович Матвеев объяснил, что револьвер он привез из деревни (!), а патроны купил в Москве, послав за ними в оружейный магазин (сам он, несмотря на малолетство, состоял приказчиком) «рабочего Василия из винного подвала». Сергей Андреев Краснов, 18 лет, мальчик в елисеевском магазине, оказался менее разговорчив: «бывал на митингах в «Аквариуме», револьвер купил за 10 рублей, а отец его работает колбасным мастером в том же магазине, со своей семьей проживает в том же доме Елисеевых». Допрос Сергея Краснова занял меньше всего места: в участке сообразили, что тому уже, видимо, влетело сполна и за револьвер, и за обрывок бумажки с революционной песней… Легким испугом отделались и другие елисеевские «революционеры»: Московское охранное отделение в ответ на представление из полицейского участка сочло представленные улики недостаточными и предложило «дело оставить без последствий».
Собрания, которые посещали Федор, Михаил и Сергей, устраивались союзом торгово-промышленных служащих «В единении – сила». Этот союз официально был разрешен властями после Манифеста 17 октября 1905 г., хотя начал действовать еще в нелегальных условиях. В июле 1905 г. появилось одно из его первых гектографированных воззваний: «нам нужно, товарищи, прежде всего объединиться, нам надо силе противопоставить силу. Нельзя ждать… Нам нужно организоваться сейчас же. Но как? Выбирайте из своей среды наиболее деятельных товарищей… В единении – сила – и только этой силой мы добьемся человеческих изменений», - говорилось в этом документе.
Требование элементарных человеческих условий работы было продиктовано действительно насущными интересами многотысячной массы приказчиков, мальчиков, посыльных и учеников, работавших в московских магазинах. В сентябре-ноябре 1905 г. служащие частных бакалейных и колониальных магазинов Москвы конкретно сформулировали это главное требование: добиться сокращения (!) рабочего дня с 7 часов утра до 20 часов вечера, т.е. до 13 часов(вместо обычных 15-ти)!
В том же, что и Елисеевский магазин, втором участке Тверской части находился и Охотный ряд. Там начинали работу в третьем часу утра и заканчивали в восемь, в девять, в десять часов вечера! Охотнорядские подмастерья просили установить им часы работы с 6 часов утра до 8 вечера. Ознакомившись с положением дел на месте, пристав этого участка сообщал в Московское охранное отделение: «действительно, этот труд является невозможным». И такое положение сохранялось в то время, как рабочие многих промышленных предприятий Москвы добились от своих владельцев десяти-, а иногда и восьми-девятичасового рабочего дня!
Власти и прежде были хорошо осведомлены о таком положении, считали это ненормальным, но сами вмешаться не желали.
В этом союзе торговых служащих «В единении – сила» в свое время состоял и первый «красный директор» Елисеевского магазина в Москве Иван Григорьевич Басюбин. В 1917 г. в московском магазине Елисеевых он был единственным членом РСДРП(б). По воспоминаниям сотрудников-«старожилов» магазина,  на его выдвижении сказалось и то, что он узнал об одном из последних секретных распоряжений Г.Г. Елисеева своим московским директорам: доставить весь московский «золотой запас» Елисеевых в Крым, откуда Г.Г. Елисеев должен был отправиться во Францию. И.Г. Басюбин, в свою очередь, дал знать об этом распоряжении в ЧК. Груженая золотыми монетами подвода, как вспоминал впоследствии Иван Григорьевич, стала достоянием республики, И.Г. Басюбин – директором национализированного в 1918 г. магазина. Прежние директор и его заместитель были арестованы, и об их дальнейшей судьбе ничего не известно.
И.Г. Басюбин был его бессменным «красным директором» бывшего Елисеевского магазина более двух десятков лет. В середине 50-х гг., уже на пенсии, он позвонил в «Елисеевский» и попросил кого-то из дирекции зайти к нему на Большую Грузинскую, где он жил все эти годы. И.Г. Басюбин занимал комнату в 8-10 квадратных метров, и поначалу гостям показалось, что туда почти не попадает дневной свет, а из мебели – только один сундук. И.Г. Басюбин просил однокомнатную квартиру. Вскоре это ходатайство было удовлетворено, и бывший «красный директор» поселился в одной из измайловских пятиэтажек. Самой ценной вещью после смерти И.Г. Басюбина оказалось большое, старинной работы зеркало. При перевозке оно разбилось, и выяснилось, что с внутренней стороны зеркала был спрятан большой, во весь рост, фотопортрет Г.Г. Елисеева. Почему-то до конца своих дней он не выбросил его вон.
С антиправительственно настроенными лицами общались и сами Елисеевы. Так, в апреле 1879 года один из братьев Елисеевых, как сообщали о том «Санкт-Петербургские ведомости», при невыясненных обстоятельствах выделил на «дело революционной пропаганды» 30 тысяч рублей(огромные по тем временам деньги). По слухам, Елисеев получил подметное письмо угрожающего содержания, но в полицию заявлять не стал. На вопрос властей, почему он не воспротивился произволу, Елисеев ответил буквально следующее: кто бы его уберег, если власти сами теперь небезопасны.
А вот так братья Елисеевы отметились в переписке Департамента полиции в 1911 году. Об этом деле, весьма характерном для тех времен, следует сказать несколько подробнее.
В апреле 1911 года на поселение в Иркутскую губернию прибыл в ссылку некто Леонид Васильевич Орлов, обвинявшийся в принадлежности к террористической народовольческой организации. Не прошло и полгода, как он решил бежать из села Знаменка, определенного ему на жительство. Он «благополучно» проследовал до ст. Челябинск, где с помощью сопровождавших его филеров (в жандармерии о его планах было известно заранее) беглеца задержали. «Агентурным путем» было добыто содержание его записной книжки.
И в этой записной книжке наряду с закодированными адресами нелегальных явок в России и за границей, всякого рода революционной информацией записано, между прочим, следующее: «Елисеев Григор. Григор. Тел. 208-44, В.О., Бирж. п. 14. Тел. 219-95. Степан Петров. Мойка, 59. Алек Григорьев. 56-83. Француз. наб. 24».
3 декабря 1911 года «разработкой» этих адресов занялось Петербургское охранное отделение.
Выяснилось следующее. Упомянутому Г.Г. Елисееву – «48 лет, коллежский асессор, потомственный дворянин, при нем жена Мария Андреевна, а также сыновья: Сергей, 22 лет, студент Военно-медицинской академии, Александр, 18 лет, Петр, 17 лет, учащиеся гимназии. В самой квартире Елисеевых телефон 208-49, а номер 208-44 установлен в доме №5 по Рижскому проспекту, в квартире дочери домовладелицы этого дома. Там же живет их (Елисеевых) родственница из Екатеринослава, Мария Павлова Павлова, 23 лет». Об указанной Павловой в делах Петербургского охранного отделения имелись следующие сведения: обыскана и арестована 9 октября 1908 года в ликвидацию технической организации бюро ЦК партии социалистов-революционеров. Освобождена 17 декабря 1908 года. Телефон 219-95 находится в квартире №34, дома №39 по набережной реки Мойки, в квартире Степана Петровича Елисеева, 54 лет (еще одна запись в этой записной книжке указывала на знакомство Орлова с неким крестьянином Рязанской губернии, служившим у Елисеева несколько лет в качестве моториста (т.е. шофера). И последний телефон, 156-83, находился в одной из квартир дома номер 1/24 по Французской набережной, а именно в квартире домовладельцев, «где проживали А.Г. Елисеев и его жена, Елена Ивановна, а также 7 человек прислуги».
Петербургское охранное отделение, сообщив в Департамент полиции все эти сведения, не получило указания приступить к их дальнейшей разработке. По тому же Петербургу в записной книжке Орлова значились куда более «перспективные» адреса, хотя было понятно и то, что такие записи с указанием всех домашних телефонов указывали на довольно близкие контакты Елисеевых с подозрительными лицами.
Можно представить себе реакцию офицеров из Петербургского охранного отделения, узнай они, каково пришлось членам семьи Елисеевых всего через несколько лет, в начале 20-х годов.
Что же касается московского магазина, то в 1923-м году «магазин быв. Елисеевых» передается потребительской кооперации – рабочему кооперативу «Коммунар»,  в 30-е годы становится коммерческим(т.е. торгсиновским) магазином.