Кот Васька

Настоящим другом в детстве, был большой серый кот, который всё время был рядом со мной. Он появился в доме задолго до меня и знал всё и всех. К моим старшим сёстрам он относился подчёркнуто безразлично и даже старался держаться от них подальше. Иногда его пинали, и он виновато отходил в сторону, осознавая, что сейчас мешает всем. Меня он принял сразу и навсегда. Очевидно, он понимал, что я тоже отношусь к тем, кого также пинают и кем тоже всегда недовольны.
  Окно было моим единственным местом, связывающим зимой меня с внешним миром. Это была дверь на улицу, по которой иногда ходили люди. Там была природа, буйства которой я разглядывал через окно. Там был огромный мир, который я быстрее стремился познать. Рядом со мной неотлучно находился наш большой серый кот, которого все так и называли – Кот. Хотя звали его, как и большинство деревенских котов Васькой.
  Васька был не просто очень красивым и умным котом, но и очень интеллигентным. Он мог не навязчиво быть рядом, а обидевшись, умел,  отвернувшись, отойти слегка в сторону. И сразу становилось понятно, что так делать нельзя.
Как только я залазил на подоконник, сразу рядом оказывался кот. Он по-деловому усаживался рядом и прижимался ко мне. Я показывал Ваське особенно красивые узоры на оконном стекле, тыкая в них пальцем.  Он смотрел, явно понимая меня, и что-то мурлыкал в ответ, очевидно высказывая своё мнение.
  Сидя вместе с Васькой, я рассказывал ему о своих детских обидах и о своих планах на будущее. Повернувшись ко мне, он внимательно смотрел мне в глаза и понимающе мурлыкал как-бы поддакивая. Но иногда, когда видимо, я рассказывал ему свои детские глупости, он отворачивался от меня и начинал вылизывать свою шерстку. Я в основном понимал, что он хотел мне сказать и часто подтверждал ему это.

  Мне нравилось шептать коту в ухо слова моей любви и благодарности. Более того, когда его ругали, он приходил ко мне. Ну а я всячески старался поддержать его. Однако и Васька всегда поддерживал меня. Когда ругали меня, он как бы успокаивая, тёрся об меня и смотрел мне в глаза. Мурлыкая, он явно говорил:
- Ничего, пройдёт и это.
  Мне кажется, что он не просто опекал меня, но и оберегал, садясь рядом со мной. Когда мне бывало холодно, я прижимался к нему, согреваясь его тёплой шубкой.
Днём, когда меня клали спать в люльку, Васька запрыгивал и ложился рядом, согревая меня своим теплом и убаюкивая своим добродушным мурлыканьем. Его пытались гонять, опасаясь, что он может улечься на моё лицо. Но кот, словно заботливая нянька, аккуратно ложился сбоку, всячески оберегая меня. Когда я засыпал, он уходил по своим кошачьим делам.
  Днём я пытался садиться на кота верхом, стараясь покататься на нём. Он царапал меня за ноги и убегал под кровать. Я плакал, но лез под кровать и, взяв его за хвост, вытягивал оттуда. Кот своими четырьмя лапами пытался уцепиться за пол. Я даже помню, как он жалобно мяукал при этом. Чтобы избавится от меня, Васька запрыгивал на обогреватель печки. И тогда, свесив хвост, он лукаво смотрел на меня, сверху наблюдая, как я хожу вокруг и не могу дотянуться до него. Однако, кот и сам не мог долго оставаться без меня, и наша дружба продолжалась.
По вечерам кота выпускали на улицу, и он долго ходил где-то по известным ему тропам, охотясь на мышей. Обычно он возвращался, когда семья собиралась ложиться спать, требуя открыть ему дверь громким мяуканьем. Войдя в дом, он садился отогреваться на пороге, распушив свой покрытый инеем хвост и изогнув покрытую снегом спину. Прежде чем пройти дальше в дом и тем более запрыгнуть на обогреватель печки, он тщательно вылизывал свою шерстку и свои лапки.
Обычно по утрам, когда все спешили на работу и в школу, кот почему-то всегда оказывался у моих сестёр под ногами. И тогда они злобно кричали на него:
- Брысь!
  Я тоже часто мешал им собираться в школу. Их очень возмущало, что я рано вставал по утрам. Они возмущались и говорили:
- Ну, спал бы себе и радовался, так нет же, вьётся здесь со своим котом, под ногами!
  Конечно, теперь их я очень понимаю, но тогда я был таким, каким был, и исправить уже ничего невозможно.
Если кота сёстры старались пнуть, то я иногда отделывался подзатыльниками. Однако Васька, даже в такой непростой для него ситуации, умел проявить особое достоинство и даже интеллигентную гордость, спокойно отойдя в сторону и укоризненно посмотрев обидчику в глаза. Он никогда не кидался со страху в сторону, а чуть отойдя в сторону, гордо демонстрировал, что он такой-же член нашей семьи.
  Во время вечерних прогулок кот отлавливал себе на пропитание мышей, которые во множестве водились в округе. Ловил он их очень мастерски. За короткое время он успевал наловить мышей с избытком. Пойманных «сверх плана» мышей он складывал на крыльце нашего дома. По утрам отец выбрасывал этих мышей через забор в огород и ругал кота. Кот понимал, что его ругают и отворачивал голову в сторону, как бы давая понять, что его незаслуженно обвиняют и что он хотел как лучше. Однако, на следующий день он снова выкладывал свои новые трофеи на крыльце. И так было всегда, сколько я помню.
  Возможно, Васька так по-своему, понимал проблемы нашего голодного времени и пытался таким кошачьим образом внести свою лепту в наш скудный продовольственный паёк. Но вероятнее всего, что таким усердием в ловле мышей он показывал, что не зря живёт в нашем доме. В результате, даже мой сердитый отец, стал по-другому воспринимать такую работу Васьки и, выбросив очередную партию мышей в огород, говорил, что сегодня кот поймал мало.
  Но однажды поздно вечером, Васька очень громко кричал в коридоре, требуя впустить его в дом. И когда открыли дверь, он боком вполз на порог, волоча за собой на передней лапе большой капкан. Пока снимали капкан с опухшей лапы, Кот жалобно мяукал. Крупные слёзы текли с его глаз. Оказалось, что у кота была перебита кость и текла кровь. Мать перевязала рану тряпочкой и кот, лёжа на сундуке, всё пытался её зализывать.
  Однако раздробленная кость на ноге у Васьки так и не срослась, а его лапка начала гноиться и отмирать, разнося зловоние по дому. Я всё время гладил и жалел его, пытаясь хоть как-то помочь ему. Через некоторое время высохшая лапка отвалилась, и кот хромал на трёх ногах. Ловить мышей он уже не мог и целыми днями лежал на сундуке и как-то странно глядел куда-то, в одну точку. Я знал, что он не спит, но в его постоянно открытых глазах уже не было той доброй усмешки, которую я наблюдал раньше. Васька почему-то больше никогда не мурлыкал.
  Я иногда пытался стащить кота с сундука и развеселить его.  И если я его тащил, он вырывался и как-то предупреждающе поднимал здоровую лапу вверх. Я понимал его переживания и отходил от него. А он снова погружался в свои думы.
  Я шептал ему на ухо слова поддержки и говорил, что всё будет хорошо. И что мышей ловить совсем не надо, ведь мы же их не едим. А его мы прокормим. Кот прижимался ко мне и тёрся своей головой о моё лицо. Иногда он даже пытался лизнуть мою щёку. Васька наверняка понимал, что я говорил ему, но я уверен, что своё состояние беспомощности он принять не мог. Однако, при этом, кот просто и по-человечески плакал крупными слезами. Слёзы были крупные и чистые как стекло.
  Я видел такие же крупные слёзы у нашего соседа, фронтовика – инвалида Бахлынова, который пришёл с фронта весь увешанный орденами, но без двух ног! Он передвигался на маленькой тележке на подшипниках, которая постоянно вязла в деревенской грязи. Иногда, получив пенсию и доплату за свои ордена, он, напившись водки, садился под забор своего дома и пел фронтовые песни. А потом, кусая до крови свои дрожащие губы и сотрясаясь коротким телом, он беззвучно плакал. Этот мужественный человек, молча, плакал от своей беспомощности и зависимости от окружающих. И крупные слёзы сами текли из его, не моргающих глаз, оставляя мокрые следы на небритых щеках. Я, помню невольное чувство стыда и сострадания к соседу, которое возникало у меня, когда я сидел рядом с ним, но не знал, как можно помочь ему.
  И вот глядя на муки кота - моего самого преданного друга, я очень понимал его и испытывал те же чувства, которые возникали у меня к Бахлынову. Я не мог и не знал, как можно утешить Ваську.
  Прошло немного времени и в один из дней, Васька вдруг резко изменился. Он неотступно ходил за мной, вставал на задние лапы и заглядывал мне в глаза. Прижимался своей головой к моему лицу и даже снова замурлыкал. Несмотря на свою больную лапку, он снова целовался со мной. Я радовался его активности и верил, что он перестал грустить.
  Вечером, в очередной раз Ваську выпустили на улицу, но в обычное время, домой он не вернулся. Мать выходила на улицу и звала его, но он не откликался и до утра так и не пришёл. Весь день и следующий вечер  я  ждал его возвращения. Но моего Васьки всё не было…
  Мои сёстры выходили на улицу и в огород и там искали его. Пытались по следам узнать, куда он ушёл. Но прошедший ночью снег навсегда засыпал его следы. А холодная позёмка, завывая и крутя снежные вихри, окончательно изменила округу.
  Весь день я смотрел в окно и ждал Ваську, но потому как метель пела свои заунывные песни, отпевая моего кота, я уже понимал, что он никогда не вернётся…
Я долго скучал без него и не верил, что мой друг, мог бросить меня. Сроднившись с ним и полюбив его,  я не мог представить свою жизнь без Васьки. Да и он тоже всегда спешил ко мне. Это была трагедия, разрывавшая мне сердце. Я спрашивал у взрослых, куда же он делся? Но этого ни кто не знал.
  Прошли годы, но я до сих пор считаю, что ушёл он, преднамеренно, ощущая свою ненужность и не желая быть обузой в семье.
  В моей душе осталось большое и светлое чувство к простому деревенскому коту Ваське и ощущение того, что вместе с ним я потерял то, что найти уже никогда не смогу. Я понял, что у всех живущих на земле есть чувства и особые ценности, которые иногда бывают выше стремления просто жить.
  Вскоре в доме появился котёнок, с которым я пробовал играть, но память неизменно заставляла меня сравнивать старого кота с этим, глупым и настырным котёнком. Очевидно, что котёнку тоже нужен был друг, и он назойливо лез ко мне. Но я уже понимал, что настоящая дружба должна учитывать общие интересы и быть помощницей в жизни каждого. Я уже знал своё место в жизни, и откровенничать с котёнком не собирался. Но глупого малыша я всё-таки вынужден был опекать.
Со своим уходом Васька навсегда унёс и мои познания кошачьего языка.