Миф о социализме в СССР Предварительное замечание

                Предварительное замечание

В настоящее время (1980 г.) все большее число честных людей в нашем обществе ощущает состояние обеспокоенности судьбами этого общества, его будущностью. Эти честные люди не могут и не хотят отворачиваться от таких отрицательных явлений общественного развития, как рост пьянства, преступности, как всеобщее распространение делячества в виде спекуляции, производственного воровства, бюрократического продвижения по общественной лестнице с помощью связей, в виде коррупции со стороны должностных лиц, информация о которых попадает даже в центральную печать, но в большинстве своем распространяется не по бюрократическим каналам массовой информации, а самым древним способом человеческой связи - из уст в уста.
Не меньшую озабоченность вызывает положение низко доходных слоев населения: семей с подушным доходом менее 60-50 рублей в месяц, пенсионеров и инвалидов, получающих минимальные пенсии. Причем, нельзя не осознавать, что их положение в условиях роста цен еще более усугубляется, а редкие повышения минимального размера пенсии едва ли могут выступать в качестве компенсации за повышение цен.
С другой стороны, в нашем обществе все больше становится людей с сугубо аристократическими потребительскими наклонностями, с неуемным стремлением к владению предметами роскоши и богатства, что создается чрезвычайно большими официальными и неофициальными доходами этих людей.
Что касается экономического развития нашего общества, то здесь наблюдается постоянное /с 60-х годов/ снижение темпов роста промышленного производства и при этом постоянный рост напряженности, нервозности в управлении этим производством в целом и отдельными его частями, вплоть до отдельных предприятий. Нервозность просто напросто давно уже стала стилем управленческой деятельности производственного руководства. Сельское хозяйство вообще в последние пять лет практически топчется на месте, а по производству мясной продукции находится на том же уровне, что и пятнадцать лет назад; и это не смотря на те миллиардные вливания, предполагавшие бурное развитие сельского хозяйства.
На фоне всего этого бросается в глаза тот факт, что труд все в большей степени обесценивается в глазах рабочих, ИТР и служащих. Сознательность в отношении к труду все в большей мере падает, трудовая деятельность сама по себе, вне зависимости от ее содержательности, становится все менее и менее привлекательной.
Перед лицом всех этих явлений честный человек вынужден признать, что он имеет дело с кризисом общества. Не может не заметить также этот, обеспокоенный положением дел в обществе, человек, что те деятели, которые взяли на себя обязанности по управлению обществом, с одной стороны, стремятся представить обстановку общественного кризиса в благообразном виде “сложностей” общественного развития, а, с другой стороны, что все их попытки преодолеть эти сложности приводят к еще большему усугублению кризиса.
Прекрасно осознавая неспособность управленческой общественной верхушки вывести общество из кризиса, честный человек начинает искать свои пути решения общественных проблем. И если в видении кризисных явлений честные люди во многом сходятся между собой, то в выработке путей выхода общества из кризиса эти люди основательно расходятся друг с другом.
Если одни видят решение проблем просто в омолаживании управленческой верхушки, в надежде на более гибкое руководство, то другие предполагают изменения, например, в виде предоставления чуть ли не полной хозяйственной самостоятельности отдельным предприятиям; третьи тоскуют по, пусть деспотической, но сильной личности, подобной личности Сталина, которая могла бы насильно принудить всех к выполнению своих производственных и общественных обязанностей; четвертые вообще предлагают вернуться к домонополистическому капитализму и предоставить возможность полной предпринимательской самостоятельности каждому члену общества /особо уповают на этот путь стремящиеся к приращению сельскохозяйственной продукции/; пятые возлагают свои надежды на господа бога или на другую сверхъестественную силу (многие даже готовы были бы ввести религию искусственно), способную восстановить порядок и в голове отдельного человека, и в обществе в целом; шестые полагаются лишь на самих себя и ставят под сомнение любые возможности изменения общества в целом, они предпочитают хранить свою честность и устраивать свое спасение в полном одиночестве, в полной изоляции от общества. Они предполагают возможность полной перестройки своего сознания и существования подобного сознания отдельно от общественной жизни, совершенно не приемлющего каких-либо общественных влияний. Путем медленной перестройки сознания отдельных индивидов, захваченных этой идеей, пусть даже через несколько сот лет предполагается полное преобразование общества... и т.д. и .т.п. В большинстве же своем эти люди эклектически соединяют сразу по нескольку рецептов изменения общества и, в зависимости от обстоятельств или настроений, прибегают то к одному , то к другому рецепту, а часто бывает и так, что рецепт спасения общества, выдвигаемый в начале беседы, дополняется совершенно противоположным первоначальному - в конце беседы.
Знаменательно, что эти честные люди, которые на свой страх и риск ищут рецепты спасения общества от кризиса, целиком и полностью игнорируют опыт изучения общественных явлений, накопленный прошлыми поколениями ученых, вершиной которого по нашему глубокому убеждению, является марксизм. И объясняется это тем, что, если физику или химику, представляющему сегодняшнее состояние физической или химической науки, честный человек вполне доверяет, то тем ученым, которые представляют сегодня состояние общественных наук, этот честный человек в общем и целом не доверяет.
А ведь именно они - эти ученые-обществоведы  взяли на себя миссию дальнейшего развития марксизма, который, как и всякая наука, очень и очень сложен для освоения, не говоря уже о дальнейшем развитии его. На ниве общественной науки трудятся десятки и десятки тысяч ученых. Эти тьмы ученых подробнейшим образом и многократно проработали наследие К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина. В каждой новой работе, посвященной той или иной общественной проблеме, эти ученые наглядно демонстрируют свою приверженность марксистскому учению.
И тем не менее, не взирая на свое чувство глубочайшего уважения к таким личностям, как Маркс, Энгельс, Ленин (так еще было в 80-м году), честный человек не доверяет ученым, специалистам в области общественных наук, творцам современной идеологии нашего общества.
Это чувство недоверия рождается у честного человека как отражение того ощущения, которым пронизаны чувства трудящегося человека в нашем обществе.
Трудящиеся в массе своей совсем не одинаково относятся к вождям коммунистического движения и к современной идеологии и современным идеологам, называющим себя марксистами.
К первым - вождям, трудящийся и сегодня относится с уважением, а к их устремлениям с доверием, и обусловлено это лишь отчасти идеологической традицией почтительного отношения к этим личностям, традицией идеологической канонизации этих личностей, в основном же и в главном это уважительное отношение обусловлено осознанием непосредственной связанности, беззаветной преданности этих вождей пролетарскому движению, причем в такой период, когда эта преданность оборачивается для самих этих вождей лишь лишениями и преследованиями. Ко вторым же - сегодняшним идеологам , какими бы высокими званиями эти последние не были отличены в нашем обществе, трудящийся относится с крайним недоверием, потому что не чувствует никакой близости этих идеологов к себе.
Соответственно и слова “коммунизм”, “социализм” воспринимаются трудящимися совершенно по разному в зависимости от того, встречаются ли они в высказываниях Маркса, Энгельса, Ленина, или звучат из уст наших современных идеологов. Если в высказываниях первых эти слова звучат для трудящихся убежденностью в возможности построения общества социального равенства, общества тружеников, то в высказываниях вторых слова “коммунизм”, “социализм” звучат обманом, служащим идеологической завесой действительной эксплуататорской сущности нашего общества.
Трудящийся чаще всего и останавливается на этой раздвоенности чувств по отношению к классикам марксизма и современным идеологам, честный же человек идет дальше. Он, казалось бы, довольно логично делает для себя вывод, что если сегодняшняя идеология, называющая себя научно коммунистической теорией, является обманом трудящихся, то следовательно и марксизму в общем и целом не удалось избежать ошибок. Потому что, по мнению честного человека, не возможно отрицать логической взаимосвязанности современной идеологии с классическим марксизмом. Таким образом, отдавая дань уважения выдающимся личностям, честный человек без всякого уважения относится к теории, созданной этими личностями.
Следует заметить, что при всем при этом упускается из виду одна деталь. Дело в том, что теоретические представления большинства честных людей о марксизме, о Марксовом научном коммунизме строятся на основе той нищенской теоретической похлебки, которую современная идеология состряпала из подлинно марксистской теории. И если мы сейчас становимся свидетелями широко распространяющегося скепсиса по отношению к коммунистической идее, то это совсем не означает, что рушится марксизм. Это всего лишь навсего крушение того убогого строения, которое бюрократическая идеология создала из подлинного марксизма. Крушение же это неизбежно ведет к необходимости глубокого осознания, научения живому марксизму, а не выхолощенному, мумифицированному, извращенному и приспособленному для защиты бюрократических интересов псевдомарксизму.
Слово “коммунизм”, не сходящее с уст нынешних идеологов, вызывает в настоящее время недвусмысленные насмешки у самых простых и доверчивых членов общества. Со времени руководства Н.С.Хрущева ни одно другое слово не удостоилось чести так часто фигурировать в анекдотах, как слово коммунизм. Но не в слове дело. Дело в том, что это слово взято на вооружение современной партийно-административной бюрократией, что это служит лживым обещанием простым труженикам посредством существующей власти построить справедливое общество, в котором не будет различия между людьми по богатству, все будут иметь одинаковые возможности в получении и потреблении благ, в котором все будут иметь возможности одинакового проявления себя в обществе, на производстве, и справедливое мнение каждого трудящегося человека будет играть в производстве и обществе ту же роль, что и мнение какого-либо начальника.
На деле же, как начинает ощущать трудящийся, уже со сталинских времен словечко “коммунизм” служило идеологическим прикрытием нарождающейся управленческой бюрократии, которая жесточайшим образом расправлялась со всеми, кто посягал на ее власть, служило идеологическим прикрытием под видом ударничества, соревновательности, различных кампаний, направленных, якобы, на приближение коммунистического изобилия и равенства для всех членов общества.
В результате трудящийся начинает возмущаться против нечестности руководителей общества, обещавших выстроить для трудящегося, хотя бы и руками этого трудящегося, коммунистический рай, а в результате выстроивших рай для себя.
И невдомек этому трудящемуся, что если уж кто-то пообещал для него этот коммунистический рай выстроить, то никакого добра от этого не жди. Что только в том случае, когда он сам встанет на место управленца, когда он сам будет участвовать в каждом деле: и в производственных, и в общественных делах, и в подборе организаторов из своего числа, и в низведении зазнавшихся из этих организаторов, и в налаживании, и поддержании дисциплины на производстве и в обществе, и в достижении должного качества производимой продукции, и в выяснении и устранении всех причин, от которых это качество зависит, и в работе транспорта, и бытового обслуживания, и в деятельности органов просвещения и здравоохранения, и в культурной жизни общества и т.п. и т.д. - только тогда и могут возникнуть какие-либо надежды на построение общества, удовлетворительного для трудящегося. А назвать его можно как  угодно, разве в названии дело: хоть колхоз, хоть ассоциация, хоть коммунизм, хоть бесклассовое общество.
Следует заметить, что высказываемое нами не является нашим собственным изобретением, что эти выводы можно найти в наследии Маркса, Энгельса, Ленина при пристальном прочтении их работ. Более того, Ленин считал, что самостоятельное творчество всех или большинства трудящихся в деле управления производством и обществом является главным условием для устранения нарождающейся и усиливающейся бюрократии, для превращения бюрократа в рядового работника.
Современная же бюрократическая идеология, вроде бы, и усиленно твердит ежедневно об участии трудящихся в общественном и производственном управлении, но все как-то трудящийся остается не у дел. И лживая эта фраза об управлении трудящимися в нашем обществе, несущаяся из бесчисленных микрофонов, выпячивающаяся со страниц обширнейшей печати, даже самому простому, самому малограмотному трудящемуся немилосердно режет ухо. А действительная правда вскрывается в бесчисленных здравицах: “Спасибо партии и правительству, - то есть высшим бюрократам и начальникам,- за их заботу о трудящемся”, - то есть за управление этим трудящимся. Хотя при социализме, о котором писали Маркс, Энгельс,Ленин, вроде бы, должно быть наоборот: “Спасибо трудящемуся...” - А вернее никому не спасибо: с какой стати трудящийся будет говорить спасибо самому себе за свой собственный труд.
Уже из этого факта следует, что ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин к той современной теории социализма, которую выстроил бюрократ и бюрократическая наука, никакого отношения не имеют.
Никогда ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не назвали бы социалистическим общество, в котором господствует класс управленцев-бюрократов, которым безраздельно правит бюрократическая государственная машина, в котором жизненные блага обеспечиваются представителям этого управленческого класса, в то время как представители трудящихся масс, которые создают эти жизненные блага, вынуждены довольствоваться жалкими крохами с бюрократического пиршественного стола.
Следовательно, сегодняшнее общество, хотя оно и объявлено во всеуслышанье социалистическим, никак нельзя считать  соответствующим тем теоретическим проектам, которые выдвигали основоположники научного коммунизма.
- Как же так! - удивляется трудящийся, а вместе с ним и честный человек, - вроде бы, все время наши идеологи говорили о Марксе, Энгельсе, Ленине как о создателях той общественной науки, которую они теперь развивают и проповедуют нам, и в соответствии с которой построено наше сегодняшнее общество. Свою верность и приверженность учению марксизма эти идеологи демонстрируют постоянным и бесконечным цитированием важнейших теоретических положений классиков марксизма, которое должно быть свидетельством действительной преемственности между современной наукой об обществе и марксистской общественной теорией.
На это мы можем сказать доверчивому трудящемуся и честному человеку следующее. В истории не раз происходило так, что за идеи одних людей хватались совершенно другие люди и делали себе из этих идей удобное идеологическое прикрытие.
Так идеи первых христиан, то же имя Христа, направленные против рабства, очень хорошо были потом приспособлены для нужд рабовладельческого, а впоследствии и феодального общества. Сохранив внешнюю форму первоначальной христианской идеи, римские и византийские отцы христианской церкви вложили в нее совершенно иное содержание, превратили ее в религиозную идеологию рабства и феодализма, т.е. создали идеологию оправдания власти рабовладельца и феодала.
Что касается марксистской теории, то ею уже не в первый раз пытаются прикрыть свои капиталистические поползновения идеологи различных мастей.
На российской почве, например, памятен этим П.Струве. Можно сказать, в самом начале социал-демократического движения он, выступая от лица марксизма, выступая проводником марксистского учения в России, вносил в него такие дополнения, что марксизм в его устах превращался в учение, увековечивающее капитализм. Не случайно он впоследствии стал членом ЦК партии кадетов - откровенно буржуазной партии.
Еще ярче это проявилось у прямых национальных потомков Маркса и Энгельса, т.е. у германских социал-демократов. Сразу же после смерти Энгельса Э,Бернштейн ринулся пересматривать и “Развивать” марксистскую идею в таком направлении, что в конце концов довел ее до отказа от захвата власти рабочими, отказа от непосредственного участия рабочих в управлении производством и обществом, отказа от перехода к коммунистическому способу производства, отказа от такого ее элемента на стадии социализма, как социалистическое уравнительное распределение между всеми трудящимися общества, отказа от сведения должностного лица до экономического положения простого труженика... На эти позиции впоследствии стали переходить и другие социал-демократы. И хотя фактически эти германские социал-демократы выступали уже с точки зрения идеи буржуазно-демократического общества, они продолжали называть себя социалистами и марксистами.  Ленин же назвал их лжемарксистами, ревизионистами, предателями рабочего движения. И это со всей очевидностью обнаружилось в Германской революции 2018 г., в рабочих движениях в период с 1918 по 1921 г.г., когда эти лжемарксисты фактически выступили против рабочих, когда представители этих псевдомарксистов входили в правительства, чинившие кровавую расправу над рабочими. Остатки того социал-демократического движения существуют до сих пор, но теперь уже эти “социалистические” партии до такой степени выродились, что ничем не отличаются от буржуазных.
Эти примеры свидетельствуют о том, что очень даже велика возможность подобного использования марксистских идей в наше время нашими теоретиками. И если бы наш доверчивый трудящийся углубился в изучение наследия Маркса, Энгельса, Ленина и попытался бы использовать результаты этого изучения к объяснению того положения, в котором оказалось наше современное общество, то получил бы очень убедительное свидетельство того, что марксистское учение целиком и полностью извращено нашими идеологами и теоретиками.
Итак, отбросив идеологические измышления наших сегодняшних общественных теоретиков, мы обратимся к первоисточникам: к трудам Маркса, Энгельса, Ленина и других выдающихся теоретиков марксизма.
Маркс для того, чтобы понять явления окружающей его общественной жизни, понять общество, в котором он удостоился чести жить, обратился к исследованию самой глубинной сути этого общества, к экономической его сути. К этому периоду уже была выдвинута идея разделения общества на классы. Еще до экономического исследования Маркс, совместно с Энгельсом, на основе обширного исторического материала еще более основательно осмыслили вывод о том, что история общественного развития осуществлялась через борьбу классов, через смену одних классов другими.
Но само происхождение классов и их развитие еще должно было быть объяснено, и объяснено оно могло быть, по мысли Маркса и Энгельса, только из развития экономических отношений общества.
Эту теоретическую предпосылку Маркс полностью реализовал в изучении происхождения и развития классов в современном ему обществе. В результате экономических изысканий он пришел к тому результату, что это общество разделяется на классы - буржуазию и пролетариат вследствие развития капиталистических производственных отношений, в основе которых лежит всеобщность товарно-денежных отношений.
Следовательно, непреложным фактом марксистской теории является то положение, что всеохватывающее развитие товарно-денежных отношений в обществе неизбежно влечет за собой разделение общества на антагонистические (непримиримые) классы - буржуазию и пролетариат, т.е. на класс владельцев капитала и класс, трудом которого создается этот капитал.
Естественно, что господствующим классом в капиталистическом обществе является класс капиталистов. Отсюда, в какой бы завуалированной форме не выступала власть в этом обществе: пусть это, казалось бы, стоящая над обществом государственная власть, или внешне беспристрастная власть юридического права - в действительности она будет являться властью капиталистов.
Отсюда, объявляющееся общественным господствующее мировоззрение, общественные взгляды, мораль, эстетические взгляды и прочее, в действительности выступают в качестве  общественных только потому, что являются капиталистическими взглядами, т.е. взглядами представителей господствующего класса: хотя, как правило, различного рода теоретики, литераторы, деятели культуры, т.е. те, кто культурно оформляет общественное мировоззрение, претендуют на абсолютное бескорыстие своих взглядов, на абсолютную независимость своих теорий и произведений от интересов какого-либо класса, выставляют себя в качестве представителей интересов всего общества в целом.
Таково проявление экономической сущности общества в его политических институтах, в формах его общественного сознания.
Таким образом, марксистский подход требует, чтобы всегда осуществлялась проверка господствующих в обществе теоретических и мировоззренческих концепций, претендующих на то, что они представляют интересы всех слоев общества, что они выступают от лица всего общества в целом. И проверка эта может быть осуществлена только путем исследования экономической сущности данного общества.
Обратимся же к наиболее яркому факту экономической сущности нашего общества.
Факт этот сводится к существованию товарно-денежных отношений в нашем обществе, к проникновению этих отношений во все сферы экономической жизни, т.е. этот факт сводится к всеобщности функционирования товарно-денежных отношений в нашем обществе.
Мы не склонны верить на слово нашим теоретикам политэкономии в том, что, якобы, эти отношения в нашем обществе совершенно иные, нежели при капитализме Не склонны верить , потому что и Маркс, и Энгельс, и Ленин неоднократно предупреждали сторонников коммунистической идеи от наивной веры в возможность превращения “нехороших” товарно-денежных отношений в “хорошие”, в возможность построения на базе каких бы то ни было “хороших” товарно-денежных отношений чего-либо иного, кроме капитализма.
Итогом развития товарно-денежных отношений, по мысли основоположников, всегда будет разделение общества на капиталистов и пролетариев, на владеющих капиталистической собственностью и не владеющих ею, на присваивающих результаты труда других и вынужденных мириться с отвлечением у них части результатов их труда.
Следовательно, мы можем ожидать осуществления этого пророчества основоположников научного коммунизма и в нашем обществе, т.е. ожидать разделения его на антагонистические классы.
И, вопреки уверениям наших идеологов, трудящийся давно уже почувствовал это разделение. Он давно уже почувствовал, что за его спиной накапливаются богатства класса бюрократов, что бюрократ пользуется огромными официальными и неофициальными преимуществами в присвоении. Трудящийся давно уже почувствовал, что никакой он не хозяин производства. Разговоры идеологов об его чувстве хозяина - всего лишь унизительное заигрывание с ним. Он давно уже почувствовал себя просто-напросто классом, который располагает единственной собственностью - собственностью на свои рабочие руки, которые он старается продать как можно выгоднее. И уж совершенное отвращение вызывает у трудящегося фарс участия в управлении обществом, когда его вынуждают участвовать в выборах, не дающих никакого выбора, когда его привлекают к участию в различных советах, комиссиях и т.д., где ему отводится роль балласта, молчаливого свидетеля обделывания бюрократией своих делишек. В высших же органах государственной власти этот балласт еще и в достаточной степени развращен разнообразными подачками, и сам становится сродни бюрократии, если соглашается утверждать законы против себя самого: вспомните сталинские антирабочие законы, представляющие бюрократии монопольное право ссылать рабочего на каторгу за малейшее нарушение трудовой дисциплины; вспомните хрущевские и брежневские законы о повышении цен, рассчитанные на усиление степени эксплуатации трудящегося, и тому подобные законы...
Таким образом, даже в первом приближении можно видеть серьезные основания для использования марксистской методологии в том ее виде, в котором она использовалась при исследовании капиталистического общества. Т.е. есть все основания рассматривать наше общество как общество, разделенное на антагонистические классы - класс эксплуататоров и эксплуатируемых. Причем, в качестве основания этого разделения на классы видеть сохранение и развитие товарно-денежных отношений в нем.
- Но, позвольте, - недоумевает наш честный человек, добросовестно читавший к экзаменам учебник по политэкономии, - из развития товарно-денежных отношений возникают известные нам капиталистические отношения, возникает капитализм. Но в основе капитализма лежат отношения частной собственности. В нашем же обществе произошла национализация собственности, собственность на средства производства перешла в общественное пользование, стала общегосударственной, частного собственника у нас нет.
Следует заметить, что нашему честному человеку, добросовестно штурмовавшему вершину политэкономической науки с таким ненадежным инструментом, как учебник политэкономии, капитализм все еще представляется таким обществом, где господствуют единоличные владельцы фабрик и заводов, единоличные собственники денежных средств - банкиры, единоличные собственники товаров - купцы. Вот эти-то единоличные собственники фабрик, денег, товаров и кажутся этому честному человеку теми самыми собственниками, в руках которых и сегодня сосредотачивается капиталистическая частная собственность. Вот такое представление о капитализме господствует в голове честного человека.
А все эти тресты, фирмы, концерны и акционерные компании, а тем более, государственная собственность - все это для него выглядит просто как неорганическое включение в капитализм. И если в печати честный человек встречает, что в такой-то стране 80-90% средств производства являются собственностью частных предпринимателей, то его воображению так и рисуется толпа толстопузых дельцов с огромными узлами за спиной, из которых выглядывают или заводская труба, или железнодорожное полотно, или угол заводского корпуса. И именно об этом, представляющимся его воображению толстопузом дельце, честный человек с изрядной долей уважения говорит - хозяин. Тем самым одновременно подчеркивая, что в той стране, где ему приходится проживать, к сожалению, хозяина нету.
Как из отдельных частных дворов и усадеб складывалось в прошлом хозяйство целой деревни, так, по представлению честного человека, из отдельных частных предприятий, принадлежащих отдельным владельцам, складывается и сегодняшнее капиталистическое хозяйство.
Между тем, капиталистическая собственность тем-то и отличается от предыдущих форм частной собственности, что предполагает частную собственность не обязательно в виде рабов, земельных угодий, орудий и средств труда и т.д. Основным моментом капиталистической частной собственности является частная собственность на капитал, т.е. частная собственность на определенную стоимость, способную приносить прибыль. Эта стоимость обладает способностью приносить прибыль и материализуясь в средствах производства, и материализуясь в товарах, и прямо в своем дематериализованном денежном виде.
Этот акт перехода от господства материализованных форм частной собственности к господству дематериализованной стоимостной формы частной собственности, свободно перетекающей в любую материализованную форму собственности, обусловливает не только возникновение нового эксплуататорского класса - класса капиталистов, но обусловливает также и возникновение класса, в наибольшей степени склонного к группированию, к концентрации своих эксплуататорских усилий. Стоимостная форма частной собственности обеспечивает владельцу контроль за своей собственностью, в каких бы предпринимательских комбинациях, в каких бы капиталистических группировках она не выступала. Вложенная в групповое предпринимательство стоимостная собственность служит критерием для определения доли в конечной предпринимательской прибыли.. Выгоды же группового предпринимательства несомненны, по мере становления капиталистического рынка и капиталистического производства наиболее ощутимые и устойчивые прибыли обеспечивает укрупненный групповой, концентрированный капитал. Поэтому концентрация капитала становится закономерностью капиталистического развития, и одной из важнейших ее форм выступает объединение капиталов, создание различных капиталистических группировок.
В том-то и дело, что если бы честный человек повнимательнее познакомился с историей развития капитализма, то увидел бы, что с самого начала в капиталистическом обществе, наряду с единоличной формой частной собственности, существует и развивается групповая форма собственности и государственная форма собственности.
Групповая форма собственности является собственностью группы капиталистов и выступает в товарно-денежных отношениях капитализма как отдельная, обособленная от других единица, т.е. как частная собственность, вступающая во взаимоотношения обмена с другими подобными себе единицами групповой и единоличной частной собственности.
Более того, и государственная собственность в условиях капитализма выступает частной собственностью. Ее постоянная, обнаруживающаяся на всех этапах истории капитализма связь и служение единоличному и групповому капиталу свидетельствует о том, что фактически государственная собственность выступает общей собственностью класса капиталистов. А так как класс капиталистов является частью всего общества, причем, наименьшей частью, то уже поэтому государственная собственность представляет собой частную собственность. Т.е. по существу выступает своеобразным государственным капиталом, право на приобретение прибыли от обращения которого принадлежит исключительно классу капиталистов.
В то же время следует отметить, что и групповой и государственный капитал выдвигают особый слой эксплуататоров, который пользуется правом присвоения на основе исключительной монополизации функций управления группового и государственного капитала. Бюрократ-управленец есть порождение группового и государственного капитала, есть все более и более основательный слой класса капиталистов.
Бюрократический слой капиталистов выделяется самими владельцами капитала. Сначала владельцы капитала объединяют в своей личности и функцию владения частью группового капитала, и функцию управления, т.е. организацию обращения группового капитала. Затем владельцы капитала все чаще и чаще начинают находить себе лиц, которые бы замещали их в деле управления капиталом, оставляя для себя лишь функцию самого общего контроля за обращением капитала, самой общей стратегии. Тем самым капиталисты-владельцы все в большей степени утверждали новый слой капиталистов - слой бюрократов, без которого управление групповым капиталом, будь он промышленного, будь он торгового, будь он финансового характера, было уже немыслимым. Капиталист-управленец выступает в управлении, по отношению к групповому капиталу, чем-то вроде арендатора земельной собственности, который в случае успешного обеспечения прибылей владельцам капитала располагает возможностью присваивать прибыль и себе. Если же он не успешен, то его, как и арендатора, просто изгоняют, отказывают в должности.
Очевидно уже во второй половине 19-го столетия в странах Запада и США можно наблюдать полное господство группового капитала: фирмы, компании, товарищества - различного рода капиталистические объединения определяют экономическую жизнь этих стран. Уже здесь начинает выдвигаться слой капиталистических управленцев.
С достижением концентрации группового капитала до размеров монополий, т.е. капиталистических объединений, которые концентрируют производство и сбыт отдельных видов продукции в рамках целой нации, и даже за национальными рамками, которые становятся своеобразными автономными экономическими республиками в рамках национального хозяйства, в этих условиях, когда владение, особенно внутри монополистических объединений - отдельными предприятиями,
фирмами, компаниями становится все более обезличенным, значение слоя управленцев еще более возрастает.
На стадии монополистического капитализма можно с полным правом говорить, что весь групповой капитал, т.е. монополистический капитал, который составляет основную массу капитализированной стоимости в обществе, находится в ведении двуликого класса - владельчески - управленческого класса, руководящую роль в котором несомненно играет слой капиталистов владельцев.
Несколько иной, чем судьба бюрократа, ведающего управлением группового капитала,  оказывается судьба бюрократа - распорядителя государственного капитала. Этот бюрократ не чувствовал над собой непосредственной власти тех или иных капиталистических владельцев. Он с самого начала ощущал себя представителем общих капиталистических интересов. Особенно сильно обострялось это ощущение в моменты экономических кризисов, влекущих за собой как правило и политические кризисы. В такие моменты большинство представителей капиталистического класса с надеждой взирало на это общественное образование, ожидая помощи от него, и готовы были принять эту помощь, даже если она являлась в виде законодательств, ограничивающих владетельные права капиталистов, или в виде санкций по отношению к отдельным капиталистам, отдельным капиталистическим группировкам.
Так сформировался довольно значительный законодательный арсенал, который позволял государственным деятелям, в зависимости от обстоятельств, включать те или иные рычаги управления предпринимателем, с той или иной жесткостью использовать эти рычаги.
С другой стороны, государство само по себе становилось все более и более мощным монополистом. Оно обладало значительными денежными средствами. Все более и более расширялась сфера, служившая дополнительным источником расширенного воспроизводства государственного капитала. В сферу государственной собственности попадали отрасли обслуживания, транспортные средства, дороги, некоторые отрасли производства. Государство становилось все более и более представительным заказчиком для деятелей единоличного и группового капитала.
Таким образом, наряду с политическим влиянием, наблюдается рост и экономического влияния капиталистического государства. Т.е. наряду с процессом политической централизации наблюдается и процесс экономической централизации капиталистического общества. И выразителем этой централизации становится капиталистическое государство, а субъективным ее представителем - государственный служащий, представитель государственного политически-хозяйственного аппарата.
Бурный рост концентрации национального богатства в руках капиталистического государства наблюдался еще в конце 19-го - начале 20-го столетия. Особенно ощущалось это, например, в Германии. Но окончательным поворотом в сторону господства государственной собственности, государственного капитала, и собственно централизованной государственно капиталистической политики явились годы великого экономического кризиса 1929-1932 г.г. Собственно переход к этому господству и явился определяющим условием ограждения общества от подобных кризисов в будущем.
С тех знаменательных времен, и особенно заметно после второй мировой войны, главную роль в капиталистическом обществе захватил слой государственной бюрократии, взявший на себя функции регулирования экономической и политической жизни страны. И опирается он в своем управлении, несомненно, на капиталиста - владельца тех или иных долей в групповом капитале (монополистическом капитале) и на бюрократа- управленца группового капитала. Взаимосвязь здесь настолько тесная, что государственные служащие часто перемещаются на тепленькие местечки в качестве управляющих групповыми капиталами: директорами компаний, фирм, управляющими банков, трестов и т.д.
Следовательно, для массы трудящихся, создавших национальное богатство капиталистического общества, этот государственный управленец по существу своему выступает таким же эксплуататором, присваивающим себе долю производимой трудящимся прибыли. Но осознание этой роли государственного бюрократа-управленца в отношении к трудящемуся крайне осложнено для самого трудящегося. Власть централизованного государственного управления отличается неизмеримо большей гибкостью, чем фактически существовавшая до этого власть капиталистических группировок и монополистических объединений. Сознательная, организованная на уровне государственной власти эксплуатация трудящихся отличается неизмеримо большей “разумностью”, нежели эксплуатация, не контролируемая из единого центра.
Таким образом, и в рамках государственного, национализированного капитала мы опять-таки видим резкое разделение на управляющих и трудящихся. И высокие “заработные платы” управляющих относительно трудящихся могут быть объяснены только присвоением части стоимости, производимой этими трудящимися. А это присвоение, в свою очередь, становится возможным лишь потому, что фактическими распорядителями национализированного капитала выступают управляющие. Следовательно, даже концентрация капитала до степени национализированного государственного капитала не ликвидирует частной собственности, потому что частная собственность - это не только единоличная собственность на капитал, но и групповая собственность на капитал, но и классовая собственность на капитал в рамках целой нации, когда эксплуатация класса трудящихся осуществляется с помощью государственного аппарата.
Но как бы не велика была степень кооперации частных собственников во владении капиталом, она всегда содержит в себе элемент отношений, выдающий с ушами ее частнособственническое происхождение, она всегда содержит в себе момент личного присвоения прибыли, возникающей в процессе обращения капитала, в каком бы виде это личное присвоение не выступало: или в прямом присвоении прибыли, или в кредитном проценте, или в проценте по вкладам, или в сумме дивидентов по акциям, или в пресловутой “заработной” плате управляющего и целой армии государственных служащих и должностных лиц.
Именно в силу того, что национализированный капитал, монополизированный капитал и личный капитал зиждятся на одном и том же основании - на основании частной собственности, на основании товарно-денежных отношений, они получают возможность не только мирного сосуществования друг с другом, но и теснейшим образом переплетаются друг с другом.
Итак, дорогой наш честный человек, что же мы увидим сегодня, оборотившись на Запад? А увидим мы, что того традиционного капиталиста, держащего фабрику в мешке за спиной, который все еще рисуется вашему ученическому воображению, в современном западном мире можно увидеть чаще всего в мелкой лавочке, ресторанчике, ремонтной мастерской и т.п., т.е. в лице мелких, реже средних капиталистов, на сегодняшний день совершенно не определяющих судьбы и тенденции развития капиталистического общества.
А в рядах крупного группового капитала нам почти не удается рассмотреть лиц - все больше огромные маски, за которыми шушукаются многочисленные голоса. На переднем же плане мы увидим величественный транспарант государственной собственности, за которым различается целая колонна бюрократов. И вот все-то они и есть частные собственники. А теперь присмотритесь к той колонне, которая прикрывается транспарантом государственной собственности. не напоминает ли она вам чего? Правда, одежды какие-то необычные, поведение уж слишком развязное и речи непривычные, но тем не менее, ощущается нечто знакомое, веет каким-то “родным” духом от этой колонны...Ну конечно же! - это тот же самый “дух”, что испускает и наша бюрократия.
Ведь государственная бюрократия, возникающая и развивающаяся на почве государственного капитала, давно уже стала явлением интернациональным.
Так что господствующая на нашем Востоке, отнюдь не общественная, а государственная собственность на базе товарно-денежных отношений не исключает частной собственности, а наоборот предполагает власть последней. Это становится очевидным, когда принимаются в расчет присвоения бюрократа, формирующиеся не из какого-либо сверхъестественного эфира, а из естественного труда производителей.
Только с того момента, когда честный человек осознает, что государственная собственность в нашем обществе означает не концентрацию собственности в руках всех членов общества, а является лишь концентрацией собственности в руках определенного бюрократического класса, является государственным капиталом всей государственной бюрократии, которая пользуясь этим своим положением, присваивает себе результаты труда производителей - только с этого момента может начаться действительное осознание характера нашего общества. Только с этого момента становится понятным, почему всесилие государственных форм деятельности, государственного производства, не может растоптать бурьян частного предпринимательства, если само государственное производство сохраняет жизненную основу частного предпринимательства - товарно-денежные отношения, частную собственность. Более того, государственное производство само теснейшим образом переплетается с частным предпринимательством, когда успех производства зависит от незаконной, но необходимой изворотливости пройдохи-снабженца, когда судьбы плана решаются посредством личных связей дирекции с вышестоящим начальством, когда интерес управленца к производству в значительной мере определяется возможностью уворовать что-либо с данного предприятия в свою пользу, когда сами личные симпатии между бюрократами одного уровня или бюрократами различных уровней могут быть описаны только в терминах частного предпринимательства, в терминах товарно-денежного обмена: ты мне - я тебе.
Осознав государственно капиталистический характер экономических отношений в нашем обществе, в экономически развитых странах всего мира, можно разобраться и в действительных причинах мирового экономического кризиса.
Государственный капитализм, введя централизованное регулирование развития капиталистического хозяйства, введя своеобразное планирование его, тем не менее, не может ликвидировать экономической обособленности отдельных сфер, отраслей производства, отдельных производственных предприятий, организаций, учреждений. Эта обособленность достигает каждого подразделения, каждой ячейки общественного производства, каждого человека, занятого в общественном производстве. И происходит это в силу существования товарно-денежных отношений, в силу того, что все экономические отношения в обществе сохраняют свою традиционную товарно-денежную сущность, накладывающую неизгладимую печать на все многообразие общественных явлений. Как говорил Маркс, все в подобном обществе становится предметом купли-продажи. Казалось бы предприятие завязано планом, должно поставить определенное  количество продукции. Но продукцию эту по существу предприятие не сдает в общественный фонд, а продает. Продукт отдельного предприятия выступает в традиционно капиталистическом товарном виде даже на стадии государственного капитализма.
Относительно Запада это совершенно ясно, потому что западные ученые и политики не скрывают товарно-денежного характера отношений в обществе. Они с успехом паразитируют на восточной коммунистической демагогии, создавая свою, якобы “демократическую” демагогию: законопачивая западному трудящемуся мозги мыслью об извечности и естественности существования капиталистических производственных отношений и социальной дифференциации в обществе. Но необходимо осознать. что это справедливо и для нашего общества, что и здесь товарно-денежные отношения сохраняются не просто как форма учета и контроля за общественным производством, а в первую очередь, как сущность производственных отношений. И именно потому, что продукт производства принимает форму товара, распорядителем которого, выступает каждое отдельное предприятие, а вернее его администрация, отсюда и заинтересованность в более выгодной реализации своего товара. Эта заинтересованность пробивает бесчисленные бреши в общегосударственной плановой экономике, направленной на удовлетворение потребностей граждан.
Это начинается уже с инициативы по выбору номенклатуры, т.е. вида производимой продукции-товара. Дальновидный управленец выбирает для производства не тот вид товара, который в первую очередь необходим для общества, а тот вид, который при оптимальных производственных усилиях дает наибольшие выгоды реализации. Т.е. управленец заинтересован не в производстве наиболее ценных в потребительском отношении видов продукции, а в производстве наиболее выгодных в стоимостном отношении товаров.
В целях выполнения стоимостных показателей плана, а не потребительских его показателей, в настоящее время управленец старается любыми путями удорожить производство, обеспечить стоимостные показатели крайне неэкономным использованием сырья, материалов, оборудования, использования без достаточного основания все более дорогих материалов. Плюс к тому, в условиях этой безудержной погони за рублем, производство просто-напросто деформируется: акцентируя внимание на производстве наиболее дорогостоящих элементов, оставляя почти без внимания производство элементов менее выгодных в стоимостном отношении. Таким образом нарушается целостность производства, что ведет к незавершенкам, недоделкам и пр.
Следовательно, основной экономический закон общественного производства в наших условиях - это не закон удовлетворения потребностей всех членов общества, а закон стоимости.
В целом для общества на нынешней ступени развития это выливается в огромные потери: в дефициты одних видов продукции и перепроизводство других; в засилье морально устаревшей продукции и в препятствие для производства более совершенных ее видов; в намеренном снижении качества продукции за счет старательнейшей интенсификации труда; в деформации структуры общественного производства таким образом, что складывается целая сфера производства, ориентированная на состоятельные и сверхсостоятельные слои населения.
Крайне неэкономичное производство в условиях товарно-денежных отношений современного общества дополняется крайне неэкономичным потреблением. Среди населения господствует устремление не к усвоению потребительских ценностей, а устремление к увеличению своих личных стоимостных ценностей, тон которому задает господствующий высокодоходный бюрократический класс общества.
Общественное производство буквально надрывается, чтобы обеспечить население книжной продукцией, подавляющая часть которой будет потом пылиться на полках личных библиотек; чтобы обеспечить хрусталем и стеклом; личными автомобилями, которые будут использоваться пол-часа в сутки (в среднем), а в остальное время тоскливо ржаветь в своих хранилищах из кирпича, бетона и металла; коврами, которые приобретаются в таких количествах, что стремительно увеличивают число астматиков; и т.д. и т.п. - И все это не ради того, что есть жгучая потребность в любовании хрусталем, из которого пьешь и ешь, в тепле ковра, в интенсивном передвижении, которое может обеспечить автомобиль, а в основном и в главном для того, чтобы почувствовать себя состоятельным, потому что состоятельный человек уважаем в этом обществе, следовательно, может с уважением относиться к самому себе.
Т.е. только будучи состоятельным, или иными словами, владея приличной стоимостью, вложенной в вещи или выражаемой в прямых денежных накоплениях, и может член общества, в котором господствует всеобщность товарно-денежных отношений, чувствовать себя действительно человеком, потому что действительной значимостью его человеческой сущности в данном конкретном обществе выступает та стоимость, которой он владеет.
Но величайшим разбазариванием человеческих сил и энергии выступает, теснейшим образом связанная с государственным капитализмом, милитаризация производства. Сосредотачивая усилия на обеспечении условий для успешной внешней конкуренции (товарно-денежные отношения обусловливают обособленность и конкуренцию отдельных государств) и внутренней стабильности, все без исключения государственно   капиталистические образования нежно пекутся о постоянном развитии такого органа государственной власти, как армия, о постоянном совершенствовании ее материально-технического оснащения. Сюда, в эту совершенно бесплодную сферу общественного производства отвлекается все больше и больше затрат общественного труда. И весь парадокс в том, что вкладываемый в эту сферу труд создает все большую и большую угрозу своему собственному существованию.
Таким образом, система капиталистических отношений на стадии государственного капитализма оказывается еще более расточительной, чем на предыдущих стадиях. Не смотря на то, что в условиях государственного капитализма производительные силы развиваются до невиданных ранее масштабов, овеществленный (материальные ценности) и живой труд расходуются в этом обществе с еще меньшей разумностью, сознательностью, оптимальностью, чем на предыдущих стадиях капитализма.
Однако следует подчеркнуть, что не смотря на признание фактов неоптимальности, неразумности, встречающихся в данной системе, представитель господствующего бюрократического класса или идеологический защитник его интересов никогда не признает неразумности системы в целом, не придет к выводу о необходимоти ее замены другой системой.
Сутью лозунгов бюрократии и ее идеологических приспешников может быть только требование реформ, состоящее в подновлении и подкрашивании системы товарно-денежных отношений, системы господства бюрократии над трудящимися. Отсюда, и правоверная литература, художественное. театральное и кинематографическое творчество в массе своей не поднимается выше либеральной критики, а вместо серьезного художественного анализа истории нашего общества поет дифирамбы славному прошлому.
И только встав на точку зрения интересов трудящихся и близко примыкающих к ним слоев, можно осознать всю необходимость замены существующей общественной системы принципиально иной общественной системой, ликвидирующей и товарно-денежные отношения, и власть отдельного бюрократа, и государственно капиталистическую власть в целом. Тот факт, что среди хора литературно-художественных и идеологических славословий и либеральной критики все чаще раздаются голоса резкие, бичующие, негодующие, которые бюрократ старается или заткнуть, или замолчать, или не заметить, есть свидетельство все большего осознания наиболее честными представителями общества необходимости кардинальных перемен в нем.
Таковы самые общие результаты и выводы относительно нашего нынешнего общества, получаемые из приложения к фактам и явлениям развития этого общества действительно марксистской методологии.
Само собой разумеется. что выводы всегда есть результат обобщения конкретных наблюдений над развитием общества, есть некоторый итог этих наблюдений. Поэтому, по логике вещей, выводы должны были бы завершать конкретный анализ, вместо того, чтобы предшествовать ему.
Но не следует забывать, что к одним и тем же выводам или к родственным выводам можно придти в результате обобщения самых разных фактов, что существует много путей, ведущих к одной и той же истине. Поэтому представляется предпочтительным сначала изложить общие выводы, к которым удалось придти, чтобы читатель сразу определился: будет он читать эту работу как союзник или как ярый враг - а затем уже излагать те факты, которые освещают наш конкретный путь исследования.
Следует также заметить, что марксистская методология представляет собой ценность не только в смысле правильного понимания существующего положения общества, не только в смысле его критики, но и в смысле правильного строительства нового общества. Марксистское отрицание старого общества не есть уничтожение, разрушение общественного организма вообще, а есть диалектическое отрицание старого состояния, старого качества этого общественного организма, в процессе которого вырастает качественно новое общественное состояние. Не случайно движущими силами этого отрицания становятся представители производительных слоев общества, и не случайно марксизм так много уделяет внимания выявлению в недрах старого состояния общества развитию тех элементов, которые должны стать строительным материалом нового качественного состояния общества.
Таким образом, действительный научный марксизм, не останавливаясь перед решительной ломкой старого во имя строительства нового, в то же время ставит задачу правильного выбора момента ломки (т.е. учета объективных и субъективных предпосылок ломки) и правильного определения элементов, заменяющих старое, элементов, из которых строится новое так, чтобы это строительство осуществлялось с максимальной естественностью, чтобы на каждом этапе строительства нового общества оптимально соединялись задачи общественного развития с уровнем развития личностей большинства тружеников общества.
                (1980-й год)

То обстоятельство, что за последующие три с лишним десятилетия в нашем обществе так легко образовались крупные частные собственники, в числе которых подавляющее большинство представители бывшей советской номенклатуры и их семей, является дополнительным свидетельством существования государственного капитализма в Советском Союзе. Идеологическое прикрытие в виде социалистического строя в нашей стране без особого труда было сорвано инициаторами перестройки и даже партийная номенклатура активно включилась в процесс приватизации государственной собственности. Амеба государственной бюрократии разделилась на олигархических частных собственников и собственно государственную бюрократию. Социальная ориентированность экономики страны в результате последнего преобразования сильно ослабела. Личное обогащение в одночасье возникших частно-капиталистических слоев обусловило обнищание трудящихся. Значительно меньше стало выделяться государственных средств на бесплатное образование, медицину, обеспечение бесплатным жильем, на отдых детей и взрослых и пр.  Но наш возврат к традиционной форме капитализма, господствующей в большинстве развитых стран, устранявший даже намек на идеологические различия, как оказалась, не привел к миру. И все народы опять в горниле бешеной конкуренции за сферы влияния, порождающей бесконечные локальные войны, продолжение холодной войны между ядерными державами, гонки вооружений, угрозу мировой войны. Такова природа капитализма на госкапиталистической или империалистической стадии, характеризующая весь двадцатый век и перетекающая в век двадцать первый               
                (2017-й год)