Изерброк. Глава XLI

XLI



Этой ночью Мамушке приснилось, что он идёт по болоту. На самом деле болото выглядело и воспринималось как горы, поросшие мелким кустарником, небольшими кривыми деревцами и зелёной травой, больше похожей на мох, чем на траву. Сыщик медленно поднимался в гору по узкой извилистой тропке. Однако, с головой пребывая в сновидении, он даже не сомневался в том, что идёт именно по болоту, и оно – вот именно данное конкретное болото, по которому ему нужно идти, не может выглядеть и восприниматься как-то иначе. Это какое-то специальное болото (в виде гор), предназначенное для Мамушки, и он должен по нему идти. Идти вверх к вершине, скрытой неподвижными кучевыми облаками.

По обочинам тропинки лежали округлые совершенно одинаковые булыжники. Ещё попадались колодцы, заполненные ярко-зелёной водой. Они выглядели как круглые зелёные оконца в почве. Мамушка внимательно смотрел себе под ноги, чтоб случайно не вступить в один из таких колодцев. Ему казалось, что глубина каждого колодца огромна, достигает основания горы и продолжается дальше в глубинные недра. Около одного из колодцев Мамушка остановился. По краям идеально круглого окошка, будто застеклённого зелёным стеклом, росла мелкая кудрявая травка с небольшими бледными цветочками. В целом колодец напоминал миниатюрную копию дикого лесного прудика.

 Мамушка, повинуясь необъяснимому внутреннему побуждению, поднял ближайший булыжник и опустил его в колодец. Зелёная вода сомкнулась над булыжником, камень пошёл на дно – но сколь долго камню достигать дна, сыщик не мог предугадать.

Потеряв к колодцу интерес, он пошёл дальше. Небо над головой и в просветах между горными склонами имело бледно-синий масляный оттенок и казалось непроницаемым. То есть оно выглядело как ширма, окрашенная бледно-синей масляной краской. Находится ли там за ширмой какое-то другое небо, возможно, настоящее, с полной уверенностью утверждать было невозможно, поскольку в наличествующем небе, похожем на ширму, не наблюдалось (в обозримой перспективе) ни единой прорехи, ни единой щели.

Мамушка поднял голову и посмотрел на вершину, на плотные бугристые облака, напоминающие сахарную вату. Издали, то есть спереди и сверху, послышалась четкая барабанная дробь военного барабана.

Мамушка понял, что выполняет важное военное задание: ему нужно торопиться с военным донесением в лагерь горных стрелков, разбитый на одной из горных площадок вдоль тропы. В лицо повеяло тёплым ветром. Мамушка ускорил шаг. И через некоторое время увидел красно-желтый полосатый шатёр – штаб горных стрелков. Он поспешил туда, и вскоре уже стоял перед входом в шатёр. Вокруг не было ни единой души, ни караульных, ни солдат, никого. Мамушка откинул полог шатра и ворвался вовнутрь – внутри тоже никого не было. В центре пустого шатра лежал белый лист писчей бумаги. Мамушка поднял его и прочёл: «Охраняйте плацдарм до подхода подкрепления. Вам приказано любой ценой удержать высоту. Зло не должно взять верх. Главный командующий всеми силами Добра, генерал-архиепископ Киммерийский, Папа Урбан II».
С заколотившимся сердцем Мамушка сжал в кулаке записку. На боку у него висела сабля в ножнах. В шатре лежало несколько мушкетов, ящики с порохом и пулями.
"Где мой револьвер?" – Мамушка принялся ощупывать карманы в поисках Смит-и-Вессона. Однако, револьвера не было.

Сыщик выглянул из шатра. Что-то тревожное назревало во всей окружающей атмосфере.
Мамушка вышел на полянку, окинул взглядом небо, посмотрел на вершину в облаках. И тут он вспомнил, что там, на вершине горы, куда он шёл и куда вообще идут все земные твари, находится Сияющий Град Небесный, обитель чистой радости и вечного неомрачаемого счастья. Туда по горним тропам пробираются все люди и звери, добрые и злые. Злые хотят добраться до Небесного Града, чтобы захватить его и омрачить своей злобой. Но армия добра под предводительством нескольких генералов добра не позволяет злу продвигаться вверх. На всех тропах и промежуточных горных площадках постоянно происходят боевые столкновения. Мирные люди иногда становятся наблюдателями данных горных баталий.

Всё это Мамушка вспомнил мгновенно, глядя на далёкие белые облака у вершины. И вдруг, на краткий миг, облака разошлись – в прорехе засверкал прекрасный белокаменный с хрустальными башнями Град Небесный. Мамушка видел чудесный город так отчётливо и так подробно, как будто разглядывал его в подзорную трубу: все башенки, ажурные мостики, витражи, серебряные крыши, золотые петушки. От города, как от большого бриллианта, во все стороны расходились искры света. Яркие радуги застыли над его крышами. На тёмно-синем небосводе над городом справа висел серебряный полумесяц, а слева – золотое солнышко.

Облака сошлись, сокрыв чудесное видение, будто занавес опустился. Сыщик склонил голову в задумчивости, а когда понял её, увидел птицу Рух. Каким-то образом он сразу понял, что это птица Рух, хотя никогда раньше не видел её и даже представления не имел об её облике. Большая, размером с лошадь, птица сидела на камне недалеко от сыщика, буквально в десяти шагах. Птица сидела вполоборота, как будто приготовившись к фотографированию в  салоне. Она прямо держала свое большое, покрытое стальным опереньем, туловище и искоса поглядывала на сыщика. Большие серые крылья сложила за спиной.

– Ну что, полетели? – спросила птица одновременно женским и мужским голосом и взглядом указала на вершину горы, где в облаках прятался золотой город.

– Садись ко мне на спину, – сказала птица, разводя в стороны свои исполинские крылья.

– Прямо сейчас? Но… у меня задание. Я не могу сейчас лететь, – запинаясь от волнения, заговорил сыщик.

В тот же миг со всех сторон послышались крики, лязг, конское ржание, а затем и выстрелы. И птица, и сыщик испуганно огляделись.

Со всех сторон по склонам горы к ним пробирались вооруженные мушкетами и саблями солдаты. Некоторые волокли за собой пушечки. Некоторые были верхом, но кони плохо шли в гору: в основном, вертелись на месте.

Птица Рух, долго не думая, подняла свои огромные крылья, сказала напоследок:

– Ну, как хочешь. Я полетела.

Неуклюже оттолкнулась лапами от камня, тяжело взмахнула крыльями, потом ещё раз, медленно поднялась в воздух и полетела к вершине.
Мамушка схватился за мушкет.

Выстрелы грохотали уже вблизи. Всё вокруг заволокло пороховым дымом. Солдаты что-то кричали. Хотя крики и раздавались уже довольно близко, Мамушка не мог разобрать ни единого слова, будто кричали на иностранных языках. Кричали, вновь стреляли, перезаряжали оружие, опять стреляли. Вокруг разворачивалась настоящая война.
До сыщика вдруг дошло, что стреляют по нему. Он в ужасе попятился, выставив вперёд свой мушкет; не целясь, взвёл замок и нажал на курок. Искра ударила по полке, раздалось шипение и секунду спустя какой-то слабый глухой шлепок – из ствола вместе с жидким дымком медленно выкатилась пуля и, не пролетев и пары метров, по дуге упала на землю.

«Порох отсырел», – с холодком по спине подумал сыщик и облизнул пересохшие губы.
Солдаты тем временем начали занимать площадку. Они находились так близко, что сыщик мог разглядеть их усатые лица. У всех у них были усы с бакенбардами.
Солдаты беспорядочно бегали, стреляли (сыщику казалось, что все солдаты стреляют в него в упор), но почему-то к шатру приблизиться не могли; они падали, скатывались со склонов… Мамушка забежал в шатёр, схватил другой мушкет, выбежал, не целясь выстрелил, но история повторилась: пуля с жалким шипением выкатилась из ствола и шмякнулась в траву. Сыщик бросил мушкет и выхватил саблю.

В этот момент сразу три солдата выстрелили в него с расстояния пяти шагов и скрылись за облаком порохового дыма. Сыщик у видел и почувствовал, как в его грудь ударились три пули – три синих шарика, похожие на конфеты-леденцы – шарики ударили довольно болезненно, но сразу отскочили. А Мамушка обнаружил как его грудь, рукава, весь мундир, да и весь он в целом от макушки до пят приобретает голубоватый оттенок.

Пороховая завеса растворилась. Три солдата стояли на том  же месте и перезаряжали мушкеты. Все они были облачены в ярко-синие мундиры с белой портупеей крест-накрест. Подбежал ещё один солдат, тоже в синем, не долго думая выстрелил  в Мамушку синей пулькой – попал в плечо. Сыщик заметил, что голубоватый оттенок, приобретаемый им, ещё более насытился в своем цвете – мундир сделался почти синим.

Отчего-то сыщика охватила злость. «Это какой-то обман!» – с этой мыслью он поднял саблю над головой и побежал на солдат в синих мундирах, надеясь схватиться с ними в рукопашной. Но тут слева выскочили два солдата в ярко-красных мундирах, пересечённых белыми ремнями портупеи. Один из этих солдат что-то закричал, толкнул ближайшего солдата в синем мундире, прицелился и выстрелил в Мамушку красной пулькой. Пулька, похожая на красный леденец, ударила сыщику в живот и отскочила. И в том месте, куда попала красная пулька, начало расползаться розовое пятно – синий цвет исчезал, уступая место красному. Второй красный солдат тоже выстрелил, попал в бедро – рейтузы сыщика сделались розовыми.

Кругом началась совершеннейшая канитель. Солдаты в синих и красных мундирах бегали вокруг сыщика, боролись друг с другом, толкались и стреляли в сыщика красными и синими пульками; всюду стоял дым, слышались крики. Мамушка, ошеломлённый, с саблей в руке стоял в центре всего этого безумия и совершенно ничего не мог понять, кроме того, что все солдаты стреляют в него – только у одних пули красные, а у других – синие. Пули сыпались на него со всех сторон, заставляя фигуру его то синеть, то краснеть; синий цвет в облике сыщика вёл борьбу с красным; никакому пока что не удавалось одержать верх.

Немного придя в себя, сыщик подумал: «Мне нужно выбрать сторону».

Секунду спустя, он взмахнул саблей и бросился на ближайшего красного солдата – тот выпучил глаза от ужаса и попятился. Мамушка остановился, задумался, – в этот момент в плечо ему ударилась синяя пулька. Сыщик обернулся, увидел того, кто стрелял, солдата в синем, и бросился уже на него, желая зарубить саблей. Но сразу застыл, будто опомнился.

Одна мысль крутилась у него в голове: «Как мне выполнить задание? Эти сволочи уже тут! Они повсюду!»

Но кого именно он считал сволочами (и соответственно врагами), синих или красных, Мамушка с определённостью сказать бы не смог.

Загорелся шатёр, заполыхал сине-красным пламенем. Неизвестно, то ли его специально кто-то поджёг, то ли искра случайно попала…

Однако сыщик схватился за голову – ящики с порохом внутри шатра, даже если порох отсырел, неминуемо должны были взорваться.

«Я провалил задание!» – подумал сыщик.

Прогремел взрыв, огненный шатёр разлетелся во все стороны, несколько красных и синих солдатиков полетели по воздуху, размахивая руками и ногами. Взрывная волна толкнула сыщика в спину, и тот, выронив саблю, полетел и покатился кубарем с горы, вниз, всё дальше и ниже, ниже и ниже. Становилось темнее и холоднее.
«Всё правильно, – размышлял сыщик, пока катился с горы, – я не смог отстоять плацдарм добра. Долой меня с высот в низины, из света во тьму. Добру такие герои не нужны. Пусть я скачусь до самого дна. Так мне и надо».

Сыщик и в самом деле скатился на дно самого тёмного и сырого ущелья. Однако падения своего не прекратил, а покатился дальше. (В уме он отметил, что каким-то образом, временно, а может, насовсем приобрёл круглую колесообразную форму). Он скатился в тёмный и холодный город, а дальше на самую тёмную, низкую, глухую и затхлую его улицу, улицу Безымянную, а затем в самую тёмную и неприглядную дыру этой улицы (мимо его глаз промелькнул тусклый уличный фонарь), в переулок, в котором находилась антикварная лавка Пикара, ныне покойного двоюродного дедушки Цезуса Цары. Не сбавляя хода, Мамушка закатился внутрь антикварной лавки, стукнувшись головой о дверь, и уже там, в глухой пыльной темноте остановился. Затих. Стараясь не шевелиться, приоткрыл один глаз. Прислушался.

В углу тёмного помещения забрезжил свет. Послышался шелест перелистываемой книги, тихое покашливание. Мамушка пригляделся и увидел в углу человека, почти до глаз заросшего густой черной бородой. На голове человека была высокая черная шляпа. На носу – пенсне. Человек – в желтом свете керосиновой лампы читал какую-то книгу. Сыщик приподнялся на локте. Сквозь запах пыли пробивался запах подгнивших яблок.

«Не хочется вставать, – подумал сыщик. – Так и буду здесь лежать в темноте, незаметно».

Однако, как только он это подумал, позади него раздался скрип отворяемой двери и звон дверного колокольчика – вошли два господина в котелках и черных пальто и подошли к прилавку.

Бородач оторвался от книги, – оказывается, он сидел за прилавком, – и взглянул на посетителей поверх пенсне.

– Минуточку, господа, – с этими словами бородач чиркнул спичкой и принялся воспламенять канделябры один за другим. В комнате тут же сделалось светло, на свет показалось множество полок с книгами и странными диковинными предметами: таких предметов Мамушка никогда прежде не видел и названий их не знал. Сыщик быстро вскочил и пристроился к господам, стоящим у прилавка, будто зашёл в лавочку только что, с ними.

– Что желаете? – тут же обратился к Мамушке бородатый хозяин. Голос его был елейным, движения мягкими, неторопливыми. Три пары глаз (внимательные поверх пенсне – продавца, и любопытные чуть насмешливые – двоих господ) уставились на Мамушку.

– Это у вас там что? – спросил сыщик, пальцем указывая на какую-то странную штуковину на полке. Штуковина походила частично на череп крупного млекопитающего, частично на какое-то экзотическое растение и частично на механизм. При этом оно шевелилось и издавало тихие пощёлкивающие звуки.

Продавец внезапно расхохотался:

– И-хи-хи-хи. Это? О-хо-хо. Вы спрашиваете, что это? – борода его колыхалась от смеха.

Вслед за ним засмеялись два господина и так громко, заливисто, что у Мамушки похолодела спина.

– А вы где находитесь, уважаемый? Хи-хи, – сквозь смех спрашивал продавец. – Вы зачем сюда пришли? О-хо-хо.

Господа в котелках смеяться перестали. Они весело переглядывались между собой, наблюдая за Мамушкой.

– Я… я… – запинаясь заговорил сыщик, – я хотел купить книгу.

– Ах книгу! – воскликнул продавец, тут же взял с прилавка толстый фолиант в кожаном переплёте и со шлепком бухнул его перед мамушкой. Поднялось два облачка пыли.

– Вот вам книга! Читайте! – он раскрыл книгу на середине, придвинул сыщику.
Тот стоял словно в столбняке. Господа в котелках внимательно за ним наблюдали.
В этот момент в лавочку, скрипнув дверью и звякнув колокольчиком, вошёл ещё один посетитель – какая-то дамочка в шляпке, манто и беличьей горжетке. В руках перед собой дамочка несла ридикюль. Она сразу подошла к прилавку, встала промеж господ – те галантно расступились – и с улыбкой уставилась на сыщика.

– Читайте! – громко и весело потребовал хозяин.

Мамушка посмотрел в книгу на раскрытую страницу на верхние строчки и медленно вслух прочёл:

– Эвер субхим, эвер наях, нинсурдак обоэ пурим эвер навая.

В полном недоумении сыщик поднял глаза, взглянул на продавца и отшатнулся – на лице того, в участках, свободных от бороды, совершенно отсутствовала кожа – отсутствовали веки, почти полностью – нос; два обнажённых глаза, как два шара, вращались в красных мышечных гнёздах; красная плоть, сухожилия, вены – всё было обнажено; над бородой ближе к уху зияло отверстие, в котором белели коренные зубы. Сыщик посмотрел на посетителей, двоих господ и дамочку – у них тоже с лиц исчезла кожа, как будто её мгновение назад в одно движение содрали, и жертвы ещё не успели почувствовать боли – пучат голые глазные яблоки и ничего не понимают. Из-за полного отсутствия щёк подобно жуткой улыбке на всех лицах сверкал широкий от уха до уха оскал.

Мамушка в ужасе выбежал из магазина. Он побежал вперёд по абсолютно пустой улице наугад. В окнах холодных домов застыли печаль и смерть. Ветер перекатывал по дороге палую листву.

Пока Мамушка бежал, ему не встретилось по дороге ни одного человека. Город как будто вымер. Устав бежать, Мамушка остановился и присел на одну из пустых лавочек, стоящих вдоль бульвара. Ветер стих. Небо быстро потемнело, сделавшись иссиня-черным. Зигзагами по небу беззвучно метались молнии. Весь город исчез. Мамушка огляделся и увидел, что сидит посреди широкого поля на одинокой скамье; сверху – иссиня-черное небо в голубых молниях, а вокруг – жёлтое пшеничное поле, сплошь придавленное в земле – все колосья целыми волнами, будто по ним прокатился огромный каток, прижались к земле.

Молнии продолжали сверкать, на горизонте заполыхало зарево громадного пожара. Треть неба окрасилась в багрово-красный. На фоне красного показался черный силуэт идущего к Мамушке человека. Точнее, это был не человек. Но издалека невозможно был с точностью определить, кто идёт. Похоже было на высокого человека с короной на голове. Однако, это была не корона, а козлиные рога.

Существо подошло и уселось рядом с Мамушкой на лавочку, повернуло к нему свою козлиную морду. У него был мощный черный торс, мускулистые человеческие руки, мохнатые ноги с раздвоенными копытами внизу. Козлиная голова тоже была мощной, крупной; красные, налитые кровью глаза, смотрели по-человечьи. Громадные рога поднимались к небу и загибались назад.

Существо некоторое время молча и внимательно разглядывало сыщика. А потом раскрыло козлиную пасть и громогласно, но вполне по-человечески, захохотало. Борода на откляченном подбородке затряслась. Дьявольский хохот становился всё громче и громче – он летел над полем, заполняя пустоту чёрного неба. Вновь поднялся ветер и быстро перешёл в ужасный ураган – снопы пшеницы вздымались и колыхались на ветру в бешеном хаотичном танце – целые колосья отрывались от земли и летели по воздуху, подобно стрелам. Небо наполовину стало багровым. А козлиная голова продолжала хохотать…

– Замолчи! Замолчи тварь! Замолчи! – что есть силы заорал Мамушка, но не услышал сквозь хохот и ветер своего голоса.

Секундой позднее он открыл глаза и увидел абсолютно черную в темноте вытянутую и рогатую голову над собой. Ещё до конца не проснувшись, он схватился одной рукой за рог, а второй, сжав её в кулак, то ли от испуга, то ли от злости со всей силы стал бить по чёрной козлиной морде. Бедное животное заблеяло, мотнуло головой, вырвалось и стуча копытами убежало в угол, где спряталось под столом. В комнате стоял плотный тёплый козлиный запах.

Мамушка сел на кровати. Потянулся за бутылкой с остатками бренди и папиросами. Он долго сидел в некоем состоянии, похожем на прострацию, и не мог понять, зачем козёл подошёл к нему и зачем смотрел на него спящего в темноте.