Любовники недоступной женщины, или Русский Хичкок

               
             Часть2. Есть такое место, называется Огибь
               
  Есть такое место на излучине Донца – оно называется Огибь. Когда-то в близкой степи за пойменным лесом гнездились здесь журавли, но давно, перекликаясь, они пролетали мимо. Не манила степных обитателей распаханная земля возле покинутого хутора. С высоты они видели крыши заколоченных домов, пустые дворы.
               
  Вымывая почву из-под корней деревьев, река тут делает плавный изгиб. Крут ее правый берег. Как плети, висят вдоль него оголенные корни. Промытые водой, иссушенные солнцем, они тянутся к воде и не могут дотянуться. Пройдет баржа, волны едва смочат концы и откатываются.
               
  После каждого прилива уносилась почва, обнажались новые и новые корни. А потом дерево падало вниз головой; неровная вмятина на круче да вверх торчащие вывороченные корни – вот и всё, что от него оставалось.
               
  Бывало, найти свой конец ему помогал какой-нибудь рыболов. Сталкивал с обрыва, чтобы в заводи под ветвями держалась рыба.
               
  Здесь, в лесном уголке, лет тридцать тому назад начал директор свое хозяйство. От тех времен сохранился дом, дозорная вышка и угодья, где летали, прыгали, бегали, плавали, ползали обитатели.

Все эти зайцы, косули, фазаны еще мелькали у меня перед глазами, когда по опушке леса машиной мы добрались до старой усадьбы. Вокруг сумрачной толпой стояли деревья.  Перешагнувшие через ограду, они теснили подворье к берегу, ведя за собою лес. Возле стволов уже собиралась дымка, и легкая сероватая марь висела над кучами хвороста. От нее-то так задумчиво было в лесу. И словно в лад этой задумчивости вел свою песню черный дрозд. Заливисто щелкал, как серебро рассыпал. О чем он пел в этот час, когда всё сумеречное тянется из укрытий?
               
  - Скажут же горе биологи, - усмехнулся Новожилов, - будто птица поет оттого, что дает сигналы: территория занята.  От избытка сил поет, от радости жизни!
               
  Возможно, у дрозда так и было, я же, в отличие от него, лишь косилась по сторонам, предвидя минуту, когда останусь в этой глуши одна.
               
  Директор меж тем вернулся к машине и, пожелав мне спокойной ночи, пообещал разыскать егеря и скорее прислать сюда.
               
  - Тоже, от чертей обрезки, - сказал он. – Самовольный стервец, ищет на свою голову приключений.
               
  Едва гул мотора потерялся за далью, как темная тишина обступила меня. Первозданная, чужая, без электрических огней, непривычная.
               
  По звяканью цепи в стороне я угадала собачью конуру. Слышалось жужжание летающих жуков, где-то вдалеке квакали лягушки.
               
  Увы, с отъездом Новожилова кончилась и моя выдержка. Я попятилась… Затем боком, боком… Укрыться…
               
  Дом был кирпичный, с высоким крыльцом. Я поднялась по ступенькам и потянула дверь. Скрип отозвался среди пустых стен. Нежилым дохнуло давнее пристанище директора.
               
  Лучом фонаря я повела впереди себя. Высветилась прихожая, за ней ход на кухню, дальше по коридору шла боковая комната. И вдруг… Луч фонарика упал на бордовый коврик. Он показался цвета запекшейся крови. А может, мой страх придал ему что-то зловещее. Да и не только ему… Другие предметы комнаты тоже выглядели необычно. Кровать, застеленная красным покрывалом… Женское платье, распятое на плечиках… Черное, в белых полулунных отметинах, как у того странного павлина. Полки книг… На полках – камни. Бросалось в глаза обилие горного хрусталя. Рядом на стене «Битая дичь» в багетовой раме. Луч света выхватил на картине поникшую голову мертвого лебедя. По соседству другой натюрморт, с изображением серебристого Марсова шлема под пышными белыми перьями и  черепа на переднем плане. Я сразу подумала о крючке, который набросила на входную дверь. Его ничего не стоило скинуть снаружи – лишь просунуть руку в широкую щель. Если обитательница пустого дома вернется и увидит закрытую дверь, то как испугается сама и как испугает меня?! Даже днем подобные встречи малоприятны, а ночью… Кто она? Почему директор о ней не сказал?
               
  В следующей комнате не было ничего, кроме голой кроватной сетки, прислоненной к стене, и пустого аквариума. Лучом фонаря я отыскала электрический выключатель. От вспыхнувшего света в разбитое окно сразу же бросилась птица. Я посмотрела вверх: под потолком было гнездо ласточки. Несколько крохотных головок высовывались оттуда.
               
  Привлеченная огнем, влетела медно-рыжая бабочка с черными крапинами. Покружилась и села мне на голову. Свою тень с бабочкой, неправдоподобно большую, я увидела на стене. Так же неожиданно, как села, бабочка поднялась  и опустилась в пустой аквариум, прикрепилась к зеленоватой стенке, и соединила крылышки.
               
  В третьей, последней, комнате оконные стекла тоже были выбиты. Как выяснилось позднее, птицами, которые спасались от ястреба.
               
  Мне снова стало не по себе: дверь мог всякий открыть, окна без стекол, егерь запропастился, рядом река. Если это гостеприимство, то я либо в фильме Хичкока, либо во сне. Вдобавок я ничего не придумала, как утешить себя, затворив пустые оконные рамы. Краем глаза я заметила мертвую змею под окном на земле. Она лежала вверх желтым брюхом.
               
  Я выключила свет и прилегла на одну из голых кроватей. Мне приснилось, что сюда, в эту дичь, брошенную даже егерем, пришла моя мама, чтобы ободрить и защитить. Она присела на край кровати и сказала: «Не бойся. Смотри, что я тебе принесла», - и протянула оправленную в овал голубую эмаль, на ней блестели осколки граненого хрусталя. Вглядевшись, я распознала изображение тира. Хрусталики означали мишени. Разглядывая талисман, я не заметила, как мама исчезла.

Продолжение следует