Любовники недоступной женщины, или Русский Хичкок

             

       Часть 4. Томик старинного Часослова (окончание)
               
  Меньше всего я ожидала увидеть томик старинного Часослова. Здесь, в этой глуши… В разбитом доме…  Давнее издание в кожаном переплете с желтоватыми, как пергамент, страницами лежало на столе, раскрытое на сцене соколиной охоты. Рисованная кавалькада кавалеров и дам на белых конях следовала за сокольничьим по странице, держа соколов на руках. Островерхий замок возвышался за ними. Его огибала река. Знойная жатва шла на одном берегу. И над всем этим великолепием в синем однотонном тимпане плыли изображения Зодиака: Лев и Дева, Дева и Лев. Их путь, отмеченный  как на шкале циферблата, шел по кривой, среди чисел и звезд, повторяя очертания сферы. Под ними Солнце вершило свое сияние на колеснице с невиданной белой птицей. И всякий, кто смотрел на это сияние, ощущал природу в масштабе Вселенной.
               
  «Я тоже так хочу», - было написано от руки рядом со сценкой галантной процессии. На странице хватило места и для другой записи, явно не предназначенной для посторонних глаз. Я прочитала ее и решила забыть. И стала перелистывать книгу с таким чувством, словно в ней и есть та самая тайна, которая  жила во всей обстановке дома. Что означали эти картинки: главенство природы или всеведение мистических соответствий, или заброшенность человека в этом мире?
               
  - Поосторожнее там, - послышалось за окном. Я глянула в направлении голоса и увидела егеря. Нельзя было не отдать должное его бесшумной походке. Он подкрался как зверь. - С тех пор, как нашли ее мертвой, я туда не вхожу.
               
  - А где ворон? – спросила я, чтобы что-то спросить.
               
  - Я ведь предупреждал: в эту комнату последняя хозяйка является. Сам не видел, но другие рассказывали, будто является и шепчет: «Или я или звери». Она и при жизни такое условие ставила, но директору что…  У него  ответ наготове: «Женщин много, а работа одна». Прежние жены слушали и сбегали, а эта гордая, романтики захотела… Вот и влипла, художница. Ни одной путной картинки не наработала. Так… Зарисовочки. Да и те в печку бросила. Правда, сама была как картинка. Что она, что растрава душе. А мужик ее ни-ни-ни. В упор не видел такую бесподобную кралю. Не Танюшею звал, а Палашкой, вроде прислуги. Она терпела, терпела, а потом взяла да и приняла таблетки. Медикаментозное отравление. Он утром вышел сказать, чтоб затопила печку, а она на кровати мертвая. А ведь сама сюда напросилась, зверей наблюдать. Там всё как при ней… Кроме животных. Видано ли, не ступи ногой в доме – то черепаха, то уж, то хорек. Подстреленную косулю из леса припер. Из всех животных она лишь павлина любила. Ей вообще требовалось что-то такое… Аховое… Не житейское. После этого директор и снялся отсюда – к людям поближе. А что толку? Его не переделаешь. Он и новый дом заселил зверьем. Теперь, видно, решил новой женкой обзавестись, - и егерь многозначительно посмотрел на меня. -  Своих-то калачом не заманишь.  Дальних взялся отлавливать.
               
  «Как грустно всё на белом свете!» – подумала я. Как ни жаль было бедную Таню, но сердце ныло не только из-за нее. Кому-кому, а мне-то известно, какое оно – наваждение, которое громко зовется призванием. Ненавистное близким. Неразлучное с одиночеством. Берущее человека за горло.
               
  - Это по первости он герой, что-то из ряда вон, а приглядись – гад из гадов, - заключил егерь, словно печать поставил.
               
  Наверно, и я в чьих-то глазах вроде этого Новожилова, нелюдимая, грубая, жесткая… Ну и пусть. А по-другому ничего не получится. Хотя и так Бог гарантии на успех не дает.

Ночлег в брошенном доме, не слишком приятный в начале, теперь и вовсе не улыбался.  Присутствие егеря с его рассуждениями могло превратиться в пытку. Но выбора не было. Не за тем же пожаловала сюда, чтобы показать себя  искательницей удобств. И я задержалась. А может, мне просто не хватало адреналина в крови.   Правда, следующим утром выяснилось, что привидение оказалось понятливее егеря и не являлось ко мне. Но придись выбирать между ним и егерем, я предпочла бы привидение. Оно, по крайней мере, молчит и не топчется ночью под окнами.  Испытывать же выдержку егеря  впредь я не хотела. И пошла ему объявить, что ухожу. К рыжей лисице, назад.
               
  В домике егеря не было. Я поискала во дворе, и что-то обратило меня к сараю. Я сунулась туда и… обомлела. Белоснежный павлин маялся среди дров. Он, видно, только очнулся от обездвиживаюшего наркоза и думал, что он во сне. Я глядела на это диво, чувствуя, как подозрение отравляет мне жизнь: для редкостной, нет! редчайшей птицы павлин был слишком распространен в этих краях.
               
  - Серафим! – позвала я, решив, что птица сама выдаст себя.
               
  Мне показалось, что павлин встрепенулся. Конечно, визитной карточки он не мог предъявить, зато пустой мешок с веревкой, лежащий рядом, говорил в пользу моей догадки. Теперь стало ясно, что привез водитель в обмен на филина-пугача.
               
  Через несколько минут я была уже в дороге.

  Остается добавить, что егерь нагнал меня у сторожевой вышки. Он протянул мне платок, связанный узелком. Я развернула и увидела медальон, похожий на тот, который надела на меня мама во сне. Голубая эмаль с хрусталиками в виде тира. В отличие от моего, на этом было написано: «Лучшему стрелку от Фальц-Фейна».
 
- Я стреляю не хуже, - сказал егерь.- А эту медальку получил мой дед от самого владельца «Аскании-Нова». Дед там работал.
 
Я поняла, что мама подает мне знак – забыть белого павлина. Что с ним сталось, я так и не знаю. Возможно, он долго еще напоминал егерю о Танюше. А может, вернув павлина на прежнее место, егерь проникался убеждением, что для ее памяти сделано всё. Теперь мне кажется, что этого павлина и вовсе не было. А если всё-таки был, то не белый, а черный. Зато судьба егеря мне известна: ближе к зиме директор сообщил, что он застрелился. Тогда я позволила себе вспомнить слова, случайно прочитанные в Часослове. Под сценкой роскошной процессии на белых конях, под рисованными нарядными дамами с птицами на руках и галантными кавалерами в расшитых накидках, осененная зодиакальным изображением Льва и Девы, темнела карандашная запись: «Бог в дверь не стучится...»