Орёл или решка?

Не знаю, как все, но первое, что я испытал, оказавшись на кафедре анатомии — трепет. Как будто вдруг стал соучастником чего-то запредельного, жуткого, на той самой грани, которую добровольно никто не хочет переступить.  Путь в зал, где проходили занятия,  лежал через просторное помещение. Вдоль белых, крашеных, стен здесь были расставлены на полках и на столах, замаринованные в спирте и формалине фрагменты чьих-то давно не существующих тел: печенки, желудки, сердца. Наибольшее впечатление на меня произвел скрюченный выкидыш, заспиртованный в цилиндрическом аквариуме. Кто-то не захотел или не смог удержать этого будущего человечка в этой жизни.  Что, как, почему? Серьезные вопросы. Жуткие тоже, но совершенно неуместные в этих стенах.

Преподавала предмет Иванова Татьяна Ивановна. Молодая, красивая, умная. И соблазнительная, не скрою. Под облегающим белым халатиком просматривался весьма достойный рельеф, способный воодушевить на подвиг  любого. Нрав у нее был, однако, крут.
—В общем, так, — предупредила она уже на первом занятии. — Если на моих семинарах я замечу хотя бы одну брезгливую физиономию,  — все. Вы пропали! Настоящий медик должен быть несокрушим, как скала. Эмоции — не наша специальность!
Это было, как в анекдоте, рассказанным как-то отцом, хирургом. Знакомя студентов с предметом, профессор сказал им примерно то же, что и наша Иванова. Потом подвел всех к столу, на котором покоился труп и, в доказательство  вставил свой палец в задницу покойнику. Вынул и облизал!

Шок. Рты у всех шире варежки. Одна первокурсница покачнулась и рухнула в обморок. Кто-то побежал в туалет, прикрывая рот платком.
—Слабо? — торжествующе ухмыльнулся анатом.
И зря. Один из студентов подошел к трупу и мигом повторил фокус. Вынул и облизал!
Метр посмотрел на юношу и уважительно кивнул. Лишь глаза его были весёлыми:
—Что ж, вы действительно не брезгливы. Практически как профессиональный золотарь. Однако в нашей профессии необходимо еще одно качество: врач должен быть еще и внимательным!  Я сунул этот палец, — он продемонстрировал указательный, —  а облизал другой!

Неискушенную публику, прежде всего пациентов,  изумляет цинизм, с которым медики относятся ко всему для прочих святому.  Но что такое цинизм? Это просто знание физических основ жизни и теории вероятности. Жизнь сохранить иногда невозможно. Желание пациента и близких отнюдь не всегда совпадает с возможностями эскулапов.
После напутствия Ивановой запуганные школяры  копались в останках бывших собратьев по разуму, будто в грядках с клубникой.  Часы анатомии напоминали со стороны шабаш вампиров, глумящихся над недвижною жертвой.

Со временем я у Татьяны Ивановны стал любимчиком. Возможно, сказалась взаимная симпатия, а может быть, рвение и способность к предмету. Или само это рвение пришло от симпатии. Бог весть. Во всяком случае,  чем-в-чем, а в анатомии  сомневался я мало, как, впрочем, и во многом другом. Самонадеянность — флаг юности!

И вот экзамен. Иду на Вы. Уверенно, как старый, закаленный боец на штурм Измаила. Мне было легко в ученье!
Билет, три вопроса.  Экзаменатор, лысоватый чел с непроницаемой физиономией статуи, невозмутимо прогуливает из одного угла рта в другой свой потухший «Беломор».  Мы прежде с ним не встречались, поэтому на преференции рассчитывать не приходится.
Моя покровительница — рядом, за тем же столом. Ее длинные, музыкальные, пальчики выстукивают по крышке чуть слышные синкопы. Она уже чувствует неладное. Склоняется к соседу и деликатно напоминает:
—Костя, это мой самый лучший ученик!
Когда о тебе говорят такие слова, крылья вырастают практически сразу. Ты хочешь расправить их во всю ширь, взлететь, блеснуть, соответствуя. Но мне достались не те вопросы. Ох, не те.
Я готовился к самому сложному, но весь дьявол, все знают, в деталях. Они вроде дырявых сапог у бойца, бегущего в атаку по холодным лужам. Солдат думает только о победе, а в результате становится инвалидом — без ног и здоровья.
Ну, в общем, при всем своем уважении к яркой коллеге Костя не смог пойти против правды. Он  беспомощно развел руками и  вывел в зачетке две  буковки. Это была моя первая тройка за все полтора года обучения предмету. Пощечина!

Я вышел из аудитории, как Кутузов с поля Аустерлица. Смятение соревновалось с досадой и отчаяньем. Оценка будет в дипломе. Поверхностная,  случайная. Но и по ней, как по одежке,  будут судить об уровне твоего мастерства. Вернее — его отсутствии.
Отдышавшись, однако, от формалинового пороха, которым были пропитана даже моя одежда, подумал: и что? В конце концов, после Аустерлица был Малоярославец и Березина, потом — Триумфальная арка в центре Парижа.
Словом, бум жить дальше. Попробуем.
И, только пригубив глоток «Жигулёвского» у пивзавода по-над Волгой, рассмеялся. Какая анатомия? Жизнь продолжается, господа!