Модистка, гл. 22

  С каждым днем Евдокии становилось лучше и лучше. Вся семья радовалась этому. Евдокия уже вставала с постели, сама, умывалась, одевалась, причесывалась. Пыталась взяться за хозяйственные дела: постирать белье вымыть полы, но бабушка и Аннушка, всякий раз ее останавливали, они не давали ей ничего делать она обижалась на них, но они ей говорили, что торопиться не следует, силы еще не те, она долго болела, надо как следует поправиться и окрепнуть, и все делали сами.

  Аннушка вставала рано утром выводила со двора корову в стадо пастуха, которое он вел мимо их дома на пастбище, а вечером, когда стадо возвращалось, загоняла в хлев и доила ее. Затем выпускала во двор кур и уток, кормила их. Возвращаясь в дом, помогала бабушке на кухне. После завтрака мыла посуду, и полы в кухне и в комнатах, стирала белье, вешала его и гладила высохшее.

   За делами она не замечала, как проходили дни, а они и не требовали, чтобы их замечали текли себе и текли по минутам, часам, суткам. До конца недели пребывания ее в родительском доме осталось каких-то четыре дня, когда она это заметила, то невольно всплеснула руками:

   — Надо же как быстро пролетела неделя?

   — Бабушка, до моего отъезда осталась всего четыре дня, — сказала она, — скоро я вернусь в дом своей барыни, а ты так и не рассказала мне до конца свою историю,  я очень хочу знать, чем окончилась она.

   — Так времени все не было, внучка, и притом, так получалось, что мы были все время ни одни, кто-нибудь из семьи, да находился про меж нас с тобой, но взглянув на Анну и увидев опечаленное ее личико сказала:

   — Да ты не печалься, душа моя! — до расскажу я тебе, чем все кончилось, самой хочется тебе рассказать, вот как улягутся все на ночлег, так и продолжу дальше.

  Весь вечер Аннушка с нетерпением ждала, когда все заснут, чтобы послушать так заинтересовавшую ее бабушкину историю. А время, как нарочно, двигалось очень медленно. Так всегда бывает, когда чего-то очень ждешь — время движется медленно, создается впечатление, что оно совсем не движется, а стоит на одном месте.

  Анна еле дождалась того часа, когда в доме стало совсем тихо, только из большой комнаты раздавался мощный храп отца.
Бабушка уже сидела на кухне. Она только что заварила для Евдокии очередную порцию травки; Аннушка давала выпить маме этот настой травы, когда ночью она просыпалась от все еще мучащего ее кашля. В кухне стоял знакомый запах травы.

  — Бабушка, я проверила, — сказала Анна — все уснули, мама тоже уже спит.
  — Хорошо, внученька, тогда садись и слушай, — сказала она, — я остановилась на том, если помнишь, что утром Николай Афанасьевич уехала в город.

  Целый день я его прождала, заглядывая в окно, не едет ли? Приехал он только поздно вечером. По его лицу я сразу же поняла: не сложилось, у него то, что было задумано. Но спрашивать его ни о чем не стала. Ужинать он отказался, сказав, что очень устал и желал бы умыться и лечь пораньше в постель. А на утро, после как позавтракали, сказал:

  — Тут вот какое дело, Устинюшка, берут меня на войну с турками, придется нам пока на время расстаться. Отец простил нас обоих, и пока я буду на войне, ты поживешь с моими родителями, а как вернусь с войны, мы с тобой поженимся; отец сказал, что даст свое благословенье. Так что собирайся, завтра поедем в родительский дом.

  — Хорошо, — сказала я, — а душой почувствовала, что расстаемся мы навсегда. Весь день я проплакала, когда он сказал, что ему надо по каким-то неотложным делам опять отлучиться в город, сел на коня и ускакал.

  Вернулся он опять поздно, но на этот раз лицо его было не так сумрачно, как накануне. Я накрыла на стол, мы поужинали, а потом долго не спали.

  Он был со мной беспредельно ласков, то и дело, целовал меня, и я поняла, что он прощается со мной. Сердце мое сжималось от боли, мне хотелось плакать, кричать, — не отпущу тебя, не отпущу, ты мой, мой! Но я понимала всем своим нутром, что это бесполезно — так распорядилась судьба, а с ней не поспоришь, и поэтому полностью отдавалась всем его ласкам.

   Уснули мы с ним только перед самым утром. А днем мы уже были в его родительском доме.

  Я была удивлена, первой встречей с его родителями: они встретили меня ни как прислугу, а как невесту сына — будущую невестку и сноху. Мне была предназначена комната, убранством и интерьером не отличавшаяся от барских покоев.

  В этот же день Николай Афанасьевич, простившись с матерью, отцом и со мной,
ушел на войну.