М. М. Херасков. Владимир Возрожденный. Песнь 6

Михаил Матвеевич ХЕРАСКОВ

ВЛАДИМИР ВОЗРОЖДЕННЫЙ
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ


Воздушной в глубине неизмеримой бездны,
Где силу естества питают круги звездны,
И перстом Божиим посеянное в них
На шар земный течет росой влиянее их;
Преобращается для чистых душ во благо,
В злощастие и в смерте для грешника живаго:
В воздушной бездне сей, утратив прежний свет,
Противник Божества из древних дней живет.
Из мрачных облаков престол его устроен:
На нем седящий князе быте думает спокоен;
Повсюду сея зло, спокоен чает быте.
Но тот ли щастлив есте, не может кто любите;
Не может кто любите, а толеко ненавидете,
Беды и вред творит, добра не хощет видете?
Комете пламенной его подобен зрак,
Одежда бурный вихре, а плоте геенский мрак;
Как громы рече его; сверкающие очи
Подобны молниям среди глубокой ночи;
В нем сердце бездна есте, дыхающа огнем,
Как искры мещуща лежащу злобу в нем;
Убийство взгляд его, дыхание отрава,
Утеха плач и стон, страдание забава;
Но злобный мiра князе хоте мраками одет,
Приемлет кроткий вид, приемлет ложный свет:
Сей свет есть татское у неба похищенье,
Ввергающе людей во грех и развращенье.
Не редко в молниях, во бурях и в пыли,
Распростирается мучитель по земли;
В туманах кроется, в перунах угрожает,
В дубравах Нимфам он зовущим подражает;
Во мрежи он влечет нещастный смертных род,
Таится в тме ночной, таится в недре вод;
Крылами воздух весь невидимо объемлет,
Он смотрит внутрь сердец, слова людские внемлет,
И душу слабую едва приметит он,
Вселится он в нее, и в ней устроит трон.
Блажен, кто к сердцу дверь содержит затворенну;
Кто волю Божеству имеет покоренну!
Любовью к ближнему и святостию дел
Мы гоним князя тмы, как горьким дымом пчел;
Но делаем в сердцах мы совестью нечистой,
Как будто бы в горе расселины кремнистой,
В которую вползет как змий греха отец,
И расплодится он в утробе наконец;
Ненасытимый глад к богатству производит,
В нощи со грешным спит, во дни ему предходит;
Склоняет мысли он и душу к суете,
В подданство отдает рассудки красоте;
Досады, зависть, гнев, раздоры насаждает,
И яко мощный Царь сердцами обладает.


          Не вечно в воздухе владычествовал он,
Его стихия мрак, огонь и жупел трон;
Доныне бы стенал Господний враг в геене,
Рукою мстительной держимый в тяжком плене;
Но падший Ангел сей от плена и оков,
Исторжен удою Адамовых грехов;
С тех пор начальствует противник Божий мiром,
И мысли ослепив, всеобщим стал кумиром;
От идолов тогда весь мiр отяготел,
Лишь Бог в нем алтаря, ни храма не имел.
Увидя с небеси людей во мгле пороков,
Нередко посылал Господь своих Пророков;
Казнил Он смертных род, водами потопив,
Беседовал, верьхи Синайски воздымив;
Но люди Божиих глаголов не внушали;
Соблазны демонски их разум заглушали.


          Как Бог на сей земле злой дух торжествовал,
Он веки многие в покое пребывал;
Сиянием затмил его Мессия славу;
Но северну имел во узах он державу;
Он в море был прохлад житейских погружен,
В пирах он возлежал, прельщал в беседе жен;
Блистал под лаврами, в сердцах жрецов он крылся,
Во капищах пред ним нечистый огнь курился;
Народны наполнял безбожием умы,
И полночь вся была наследством князя тмы.
Среди громов и бурь питая мысль надменну,
Воззрел в страну, его державе покоренну;
Насытить гордый дух, в полночный край взглянул;
Но светом озарен, смутился, воздохнул;
Увидя Киевски пределы, ужаснyлcя,
Как будто океян от бурь поколебнулся.
Что видит у Днепра? Он видит крестный свет,
И туче пасмурной подобен, восстает;
Кипяще сердце в нем кровава зависть гложет,
Он хощет двигнуться, но двигнуться не может;
Преграда сделалась меж Киевом и им,
И постыждается бессилием своим;
Российский жребий знать желанием пылает,
Постигнуть жаждет все, но видеть не желает;
Желает, мучится и отвращает взор
От капищей своих и полуночных гор.
Но Небо гордыя души для возмущенья
Отверзло круг веков, или времян вращенья,
И будто в зеркале представило ему,
Все то, что сбудется, сквозь облачную тму...
Нахмурилось чело, глаза его блистали,
Содрогнулась земля и звезды трепетали.
Во исступлении увидел он ума,
Что с Киевских брегов геенска сходит тма;
Как снег с вершины гор, растопленный лучами
Течет шумящими в пространный дол ручьями.
Сединами горы покрытую главу
Преобразит весна в зеленую праву:
Знаменованные священной так печатью,
Гор Киевских верьхи сияют Благодатью;
Потоки истины в России разлились,
И песни в севере священны раздались.
Взирая на сие, убийца пролил слезы;
Как гром звучат на нем бессмертные железы,
В которы Бог его навеки заключил,
Дабы сияния небес не помрачил;
Низверженных духов сии оковы доля,
Обуздана их плоть, но их свободна воля,
Та воля дерзкая, пространно море зла,
Из темных недр его рекой проистекла,
И сей подлунный мiр издревле заразила,
Во мрак, во тлен, во грех всю тварь преобразила.


          Князе вечной тмы свою погибель познает,
Что узы адские Владимир разорвет;
Кумиров истребит и к Богу обратится,
Небесного венца лучами озарится.
Задумался; но скрыл смятение свое,
Вращалась мысль его подобная змие,
Угрызшей праотцев в раю с начала века,
И рек: моим рабом имею человека!
Дерзнет ли слабый раб противиться Царю?
Сего мятежника спокою, усмирю!
Назначил он его намереньям препону,
И паки приковать к геенску хощет трону;
Он слабость чувствует своих пред Князем сил:
Когда б не чувствовал, ему бы не вредил.
Он видит оную кремнистую дорогу,
По коей Князь пойдет со пламенником к Богу;
На сем пути Царя намерится препнуть,
Во ужас привести, прелестить и обмануть.
Орудием своим предъизбрал он Зломира.
Творится злыми зло в пределах здешня мiра!
Удобен ли благим он подвигам мешать?
Но Бог Владимира дозволит искушать,
Дабы толикое в начале искушенье
Доставило ему на небо возвышенье;
Дабы он князя тмы, как Иов, победил,
Прославил Християн, геенну постыдил.


          Коварства демонски повездайте мне, Музы!
Расторглися на нем его воздушны узы,
На время съемлет их с предателя Творец;
Как буря он шумит и видит наконец,
Он видит к горести в краю полночном мiра,
От Византийских стен грядуща видит Кира.
Сей пастырь верных душ и древний Философ,
Являлся Киевских на крутизне брегов;
Он преплыл черную пучину Меотийску,
Оставя древний Тавр, достиг в страну Российску.
Под осенением всеведущих Небес,
Евангелия свет в страну полночну нес;
Глаголом Божиим на подвиг поощренный,
Он шествовал лучем небесным озаренный.
Сего блаженного диавол мужа зрит,
Пылает яростью и к Киеву парит,
Парит, и молниям виющимся подобен,
Облекся тучею, неистов, дерзок, злобен,
Как парусы свои крыле распространил,
Туманы мыслей злых в челе своем носил;
Спешит безбожному в пещеру ко Зломиру,
Спешит, но делать зла не забывает мiру:
Дорогу огненну по воздуху чертит,
И тамо сеет вред, где злобствуя парит;
Зря кости вкруг волхва, душею веселится,
И на главе его как черный вран гнездится;
Он шепчет своему любимцу в ушеса:
Почто имешь дар творити чудеса,
Свет солнечный мрачить, предвидеть тайны звездны,
И теней призывать из вечной адской бездны?
Ты над стихиями почто имеешь власть,
Владеть перунами, у молний силу красть?
Гордишься ты почто искусствами твоими,
Когда не действуешь и не блистаешь ими?
Ты дремлешь яко лев в пещере у себя,
А сети и мечи лежат вокруг тебя;
Бессильны были вы кумирам в оборону,
Во храме Ладином склонить к любви Версону,
Погибелью богов соделалась она,
За то Пламидова душа и казнена.
Страшися от богов и ты, страшися казни,
Или вступись за них, и жди моей приязни!
Восстани и препни являющийся свет;
Изгнать богов отсель опасный муж грядет;
Когда в престольный град развратник сей достигнет,
Противу идолов мятеж и бунт воздвигнет;
Преграды ставь ему, злодея истреби,
Приходит Кир сюда, губи его, губи!


          Такие словеса волшебникову душу
Ублажили, как дождь в иссохшем блате сушу.
Они явилися не яко тщетный сон:
Увидел вдалеке святого мужа он;
Он взоры на него змииновидны мещет;
Не от опасности, от злобы волхв трепещет;
Всю силу хощет он суровости явить,
Но паче хитростью святого уловить:
Смущает воздух весь, весь ад вооружает,
И мрачный свой вертеп во храм преображает;
Собрав волшебные виденья и мечты,
Он кости мертвые преобразил в цветы;
Сухие древеса зеленостью оделись,
Пески зыбучие приятным злаком зрелись;
Переменяется во песни вранов крик,
И не является Днепровский берег дик,
Он видится одет цветущими коврами,
Зефиры тихие играют меж горами;
Обманывался слух, обманывался взгляд;
И дебри радостный казали вертоград.


          Когда сии чары лукавый волхв устроил,
Он душу адскую на время успокоил;
Но паче мудреца мечтами соблазнить,
Суровый вид спешил во кроткий пременить;
На обаяния взложивый всю надежду,
В белейшую снегов облек себя одежду,
Согбенный древностью, благочестив и сед,
Являлся будто бы святый Анахорет.
Ко старцу с трепетом, едва, едва, подходит;
Он взоры на него смиренные возводит:
О муж святый! - вещал со кротостью ему,
Уж скоро черна ночь преложит свет во тму;
Уже являются сребристы лунны роги,
Ко граду в вечер сей не кончишь ты дороги;
Глубокие прейти обязан ты пески,
Ты, старче! утружден, твои слабеют мски:
Или моления убожества отринешь,
Жилище бедное пустынниково минешь,
Жилище то, где я от мiра удален,
Молюся тридцать лет, в вертепе заключен?
Имею хижину, не возгнушайся тою,
И дух мой услади беседою святою.


          Внимая слово то, своих склоняет мсков,
Благочестивый Кир со путевых песков,
Грядет волхву во след приятными цветами,
И услаждает взор прекрасными местами;
В лице пустынника священну кротость зрит,
Его приветствиям как друг благодарит.
Но старца не покой, погибель ожидает.
Так мудрость иногда лукавства в сеть впадает!
Едва священный муж в вертеп его вступил,
Зломир во след ему затворы укрепил;
Волшебством  приложив ко входу тяжкий камень,
Сокрылся!.. Старца вдруг во тме объемлет пламень,
Ему великие являются змии;
Строптиво смотрит Кир на ужасы сии;
Но страх сугубится; казалось, тартар злится,
Пещера хощет вся со громом развалиться;
Трепещет вкруг земля, унылый слышен стон,
Смутился бодрый Кир, и слаб явился он!
Познал Зломирово волшебное коварство,
И что не Божие, то демонское царство;
Дрожащи руки он ко небесам вознес,
Во умилении потоки пролил слез;
Не ужас произвел такое возмущенье,
Болезнует, что впал в обман и в искушенье.
Твори, что хощешь Ты, мой Боже!- старец рек;
Но ах! прости мне грех; я слабый человек!


          Спасает чистая молящегося вера!..
Внезапу мрачная разверзлася пещера.
Как небо утренней светящее зарей,
Разгнавый тму, предстал темничнику Андрей.
Полночный сей Пророк, Апостол первозванный,
Вещал: не унывай, крепися, муж избранный!
Враг Божий на тебя воздвиг коварством ад,
Но с горних мест Господь на верных смотрит чад!
Восстани и гряди! геенско искушенье
Не есть ужасное пред Богом согрешенье;
Ты грех раскаяньем и током слез омыл,
И днесь толико свят, колико прежде был;
Опасность от тебя и страхи отлучаю:
Сей свиток я тебе в залог любви вручаю,
Невидим будешь ты под ним приосенен,
И яко в облаке сокрыт и заключен.
Но все сие, что есть на нем изображенно,
Тебе известно то и будет откровенно;
Гряди к Владимиру и возвести ему
Ерусалимский свет и тартарскую тму;
Изводит Кира он как Лота из Содома,
И Законестова привел ко прагу дома.


          Владимир между тм, лишь дневный свет погас,
Возжег свой пламенник в полночный поздний час,
Возжег, и тайными стезями веpтoгрaда,
С единым мужеством выходит вон из града.
Едва полстадии от града отступил,
Простерся вкруг туман, и Князя ослепил;
Непроницаемой сгустился он стеною,
Усугублялся мрак в долине тмой ночною.
Когда б светильника Владимир не возжег,
Погибели бы он конечно не избег.
Но светлый пламенник сиянье разливает,
Лежащий вправо путь и брег озаревает.
Владимир шествует; тогда сквозь нощи тму
Три девы юные представились ему:
Едина скиптр златый в руке своей держала,
Ее толпа рабов во узах окружала;
Лавровый на главе у ней венец лежал,
Сребристый лунный свет виденье окружал,
Величество в лице начертанно имела,
И слава вкруг нее движеньем крыл шумела.
Куда ты шествуешь? - Владимиру рекла. -
Тебя твоя напасть из града извлекла;
Ты преимущество даешь перед собою
Рожденным рабствовать, и ползать пред тобою;
Лишь перстом укажи, едину молви речь,
Версону можешь ты во Княжий дом привлечь;
Почто в долине сей в часы полночны страждешь?
От трех обманщиков какой ты пользы жаждешь?
Уловят в сеть тебя коварствами они,
И помрачат твои блистательные дни.
Гряди, о храбрый Князь! гряди отсель за мною:
Прославлю я тебя победами, войною;
Или ты избери едину из троих,
Меня и лучшую из красных сестр моих;
Тебя как брата чтим, тебя как друга любим,
Мы щастие твое и славу усугубим.


          Вторая из троих, прекрасна яко день,
Отгнала прелестьми густую нощи тень;
На Князя возвела ласкательные взоры,
И в сладострастные вступила разговоры.
О Князь! - рекла она, - меня ли презришь ты?
Смотри ты на мои цветущи красоты;
Престолы без меня, венцы и лавры скучны,
Мной щастливы Цари и мной благополучны;
Все мертво без меня, я жизнь дарю всему,
От старца убегай, нейди, нейди к нему;
Я награжду тебя любовью за Версону,
Препроводи меня к блистательному трону,
Опасный предлежит ко Законесту путь!..
Белейшу мармора она открыла грудь;
Словами дух его и взором соблазняет,
И колебаться Князь сомненьем начинает...


          Се третия сестра ко Князю притекла!
Я вам последую, с приятностью рекла.
Сия корыстей рог в руке своей держала,
В нем злата и сребра приманчивость лежала.
О Князь! - примолвила, - иди обратно в град,
И подданных твоих ущедришь яко чад;
Не трать ни времени, ни славы, ни покою...
Объемлет нежною она Царя рукою.
Владимир к лицам их светильник свой принес,
Незапно красный вид трех сестр как дым изчез:
Их лики гнусными и черными явились.
Три главные греха пред ним изобразились:
Любостяжание, и Гордость, злейший грех,
Плотоугодие, опаснейшее всех.
Соблазны демонски Владимир ясно видит,
Как язвы их бежит, пороки ненавидит.
Избегнуть чающа от зрелища сего,
Виденье страшное встречает вдруг его;
То низилось оно, то паки возрастало:
Чудовище огонь и дым из уст метало;
Коснувшись облаков своей главой оно,
Из тварей в мipe всех казалось сложено;
Стихии бурные в нем зрелися смешенны,
То живы виделись, то жизни вдруг лишенны;
То будто чистый день сияли красотой,
То нощи пасмурной мрачились густотой;
На нем и рубища, на нем была порфира,
Кто был то? Умственность была то здешня мiра.
Едва отважный Князь приближился к нему,
Как гласом труб рекло чудовище ему:
От юности твоей вступив в мой пределы,
Или ты позабыл мои оковы, стрелы?
Постой, о человек! кто ты? куда грядешь?
Почто мне почестей, как раб, не воздаешь?..
Владимир, видя тень, к сраженью устремился;
Но меч в его руке мгновенно преломился,
О мармор будто бы поверженно стекло...
Склонив свою главу, чудовище рекло,
Своей одеждою пред Князем путь закрыло,
Чело склонив, оно спокойно говорило:
О Князь, отважный Князе! внемли моим словам;
Я совести твоей сияние подам:
Ко Законесту ты стремишься и к Версоне,
О лучшем думаешь беседовать законе.
Достойный славного Царя и мужа труд!
Достойны и друзья! Но чем закон твой худ?
Который свойственней из двух для человеков,
У Россов знаемый, иль знаемый у Греков?
Им благо некое на небе Бог сулит,
А нам блаженствовать на сей земле велит;
Одни побеждены, другие побеждают,
Имеют первые, вторые ожидают;
Притом, когда своих отринешь ты богов,
Страшись в железны впасть из золотых оков.
Известно тяжкое мне бремя Християнства,
Одни угрозы в нем, пощения, тиранства.
Безумно, сладости житейские иметь,
И вдруг подвергнуть жизнь страданиям хотеть;
Притом и боги клятв твоих не позабудут,
Они тебе отмщать, как вероломцу будут;
В день ясный за тобой, в глухую саму ночь,
Они последуют и не отступят прочь;
Все муки адские, все ужасы воздвигнут,
Болезни, горести, главу твою постигнут;
Страшися и меня! тебе я первый враг!
И сокрушу тебя, лишь только ступишь шаг...
Тогда простерлися над Князем темны длани,
Как два великие щита носимы в брани,
И воздух оными гнетомый зашумел.
Владимир страх и смерть свою проразумел;
На Идолемовы слова взложив надежду,
Поверг с себя венец и гордую одежду.
Он силы ощутил душевные в себе,
И был с чудовищем на долгий час в борьбе;
Как град, с его чела кровавый пот катился,
Владимир ослабел, Владимир утомился!
Чудовище Царя прижало ко земле;
Последни силы Князь теряющий во мгле,
Открыть Божественный светильник ускоряет,
Лице страшилища мгновенно озаряет.
Явился Божий враг, явился ада князь,
И с трепетом умолк, сиянья убоясь;
Подобен зрелся он во совести нечистой
Биющейся волне о берег каменистый;
На Князя как гора обрушиться хотел,
Но светом озарен, далеко отлетел;
Вражда во князе тмы во веки не минется:
Бегущий обольщать Царя еще клянется.
Как будто черная с земли уходит тень,
Когда румяная заря выводит день:
Незапно грозное чудовище исчезло,
И солнце в небесах златую дверь отвepзло.


          Владимир, адские препоны разорив,
Иле паче слабости душевны победив,
Увидел, что туман, как пред Мойсеем море,
Редел, вился, тончал, и расступился вскоре!