Мама

Антонина Никифоровна умирала. В своей серой, пропахшей старостью кровати, она проводила последние несколько недель, почти не вставая. Осознание, что ее скоро не станет, пришло к ней спокойно. Но смерть свою Антонина Никифоровна даже не предполагала. Ей соседка посоветовала народный рецепт: приложить к трещинке на пятке какую-то траву. Буквально через день пятка начала синеть, опухать, потом все перешло на ногу. На ноге образовался огромный и страшный пузырь, а сама нога посинела. Высокая температура держалась неделями, и не спадала даже от жаропонижающего. Голова горела, тело ослабело. День и ночь Антонина Никифоровна проводила в одиночестве. Лишь на пару часов к ней приходил внук Сашка.

Сашке было двадцать шесть лет, он был женат. За эти несколько недель парень похудел на килограмм десять. Парень разрывался между работой и беспомощной бабушкой. Врачи молчали. Диагнозы ставили разные. Прогнозов не давали. Сашка, запыхавшись, бежал с работы к бабушке, чтобы сделать перевязки. От страшного зрелища он бледнел, но отступать не мог: другие родственники ушли в свои домики, и крепко-накрепко закрыли двери.

В маленькой и старой квартирке Антонины Никифоровны был специфический запах - смесь гречневой каши и деревянной мебели. Ее квартира была складом для  вещей: в ней хранились платья, шубы, посуда, тряпки, которые было жалко выбросить. Огонёк жизни теплился в этой женщине. Она хотела жить. С молодости Антонина Никифоровна выписывала газету «ЗОЖ», вырезала рецепты, и иногда подсовывала внукам лук с мёдом в стеклянных баночках, подробно объясняя, как это снадобье закапать в нос. Имея хрупкое телосложение, она имела крепкий дух. Детство и юность Александры Никифоровны выпали на Великую отечественную войну. Она прошла голод, лишения, потери. Чего не хватало Антонине Никифоровне, так это мягкости и доброты.

Соседи ее не любили. Скверная старая женщина! Характер - мерзкий, кривила губы Галина Сергеевна, поправляя элегантную бардовую шляпку, остановив жену Сашки, патрулирующую перед бабушкиным домом. Жена Сашки не хотела заходить к старушке. Ее пугала атмосфера смерти и безысходности. В маленькой серой квартирке будто не было воздуха. Окна не открывались несколько недель: Александру Никифоровну могло продуть. А одно дуновение ветерка, и бабушки не станет.

Сашка один боролся за жизнь бабули. Но Антонина Никифоровна не была сиротой. У неё была дочь Таня, зять и пять внуков. Приходил только Саша и зять.

- Тебе квартира нужна моя! - в бреду говорила Антонина Никифоровна, когда растерянный зять приносил лекарства и продукты. - Ни за что! Для этого сюда приходишь? Знаю я про тебя все! Таньке ты всегда изменял!

Но зять приходил не для этого. Антонина Никифоровна много про него нехорошего говорила: глупый, безответственный. И дочку свою, Таню, от брака отговаривала. Пропадёшь ты с ним! Но Таня с Антониной Никифоровной, жесткой и насмешливой в молодости, много горя хлебнула, и брак для неё был своего рода спасением. Да и парень был симпатичный, весёлый. Не прогадала она с ним.

Таня росла в интернате. У неё была болезнь, требующая постоянного наблюдения. В интернате было строго: никаких удовольствий, только учеба и лечение, все по расписанию. Другие дети уходили домой и там их питали нежностью. Таня тоже хотелось хоть каплю любви, но энергичная и сильная в те времена Антонина Никифоровна считала это ненужными глупостями.

- Я тебя не люблю, - резала она маленькую Таню на части, и, казалось, получала от этого удовольствие. Антонина Никифоровна была не последним человеком в городе. Высокая должность в милиции, много обязанностей, но и много привилегий, уважения. Супруг, Георгий Павлович, был старше ее на двадцать пять лет. У него были свои двое детей от первого брака, и новой жене он строго сказал: больше не надо. Муж был ещё выше по званию и пользовался большим уважением. Спустя пятнадцать лет брака с Антониной Никифоровной между ним и дояркой из глухой деревни случилась интрижка - так говорили. Доказательств как таковых не было, но на адрес, где жила семья, пришло письмо, которое немедленно было вскрыто Антониной Никифоровной.

На листочке, криво выдранном из школьной тетради в линейку,  нервным почерком были написаны сбивчивые признания, что она, автор письмо, словно ожила, и давно мужа своего, алкаша и забияку, не любит. Писала точно доярка из деревни, поняла Александра Никифоровна, и уставилась в одиноко горевший фонарь за окном. Была ночь. С мужем уже не было той связи, что была раньше. Да и была ли? Может, зря она отдала свою молодость мужчине, который ее предал?

Но поздно кусать губы. Одинокий фонарь за окном дрожал. Видимо, комары и мошки вьются около него. Антонина Никифоровна на минуту задумалась, почему мошек привлекает свет? И они, суетясь, толкаясь и жужжа, оккупируют его. Вспомнились военные годы. Не до любви было, не до нежности. Окаменелое сердце любить уже не может, вздохнула Антонина Никифоровна, и положила письмо на стол.

Около двери послышалась возня. Дверь тихо открылась. Георгий Павлович, боясь разбудить Антонину Никифоровну, аккуратно вытащил ключ, и на цыпочках зашёл в комнату.

- Господи! - вздрогнул он, взявшись за сердце. Сердце было больное. Георгий Павлович пережил много. Если вторая супруга была ребёнком войны, то ему пришлось воевать. Часто ночами он кричал: снились страшные сны - навыдуманные и не раскрашенные воображением, а истории давно минувших лет, как в товарищей его стреляли, и они, ещё день назад говорившие, падали на землю с выражением кротости и печали. Боялись тогда не за себя, боялись за оставленных далеко жён, детей и постаревших родителей. Сердце солдатское разрывало сильнее снаряда от мысли о главном невыполненном долге: пока ты тут воюешь, где твоя семья?
- Уходи, - кратко сказала Антонина Никифоровна.

Георгий Павлович занервничал. В последние годы он с супругой поменялся ролями. Он старел, а она крепчала. Поднималась по званию. Не без помощи него, конечно.
Идти Георгию Павловичу не куда было. Квартиры отданы первой бывшей жене и детям.
- Куда? - унизился вконец муж Антонины Никифоровны. Глупо в конце жизни (Георгий Павлович сам содрогнулся, когда подумал о конце жизни) остаться ни с чем. Бывшая жена не желала с ним даже разговаривать. Дети тоже не жаждали общения, но деньги и помощь брали охотно: им внушили, что отец обязан помогать, пока жив.
Ресурсы истощены. Георгий Павлович, опустив голову, взял портфель, и потащился в сторону работы. Сегодня ночь проведёт там, а завтра, на свежую голову, придумает что-нибудь. Где наша не пропадала?

Георгий Павлович шёл по темной улице. Удивительно, но здесь горел всего один фонарь. «Надо обратиться в администрацию, чтобы с фонарями проблему решили, - раздумывал он, размахивая, как школьник, портфелем. - А то как люди ночами будут в дома возвращаться? Не хитро упасть - и дороги-то все в ямочках».

Антонина Никифоровна не жалела мужа. Что-то внутри неё давно уже умерло. Выела, выжрала война все чувства, всю чувствительность. Сегодня днём она опрашивала молодую мать, которая оставила ребёнка в магазине, и ушла.

- Лишение родительских прав, - скандировала Антонина Никифоровна.
Молодая мать рыдала.

- Я одна тут... Понимаете? Одна... Без помощи... Устала я, понимаете? Оставила ребёнка, думала, что не справляюсь, а люди добрые подберут... Но потом одумалась: как я без неё, без маленькой моей?

Антонина Никифоровна не шелохнулась.

- Если ещё повторится? Рисковать нельзя. Вы ребёнка оставили без присмотра.

- Но Антонина Никифоровна... - молодая мать упала на колени. Александра Никифоровна округлила глаза, и ее затошнило. Она попросила женщину выйти, отцепиться: ее ребёнком будут заниматься теперь другие люди.
 
«Но вы же сама мать!» - доносились до ушей вопли несчастной молодой матери, бросившей своего ребёнка, которые она могла бы сказать, но не сказала.

Антонина Никифоровна на самом деле никогда не была матерью. У неё было несколько абортов, а после детей нельзя было иметь. Супруг был категорически против.

Таня, нескладная худенькая девочка, была неродной. Сестра Антонины попросила на год присмотреть за девочкой. Лечить ее можно было только в этом городе, а не там, где жила семья Тани.

Но через год Таню не вернули. Антонина Никифоровна девочку не отдала. У тебя четыре дочки ещё есть, пояснила она своё решение, а у меня никого больше не будет.

Сестра ужаснулась. В отличие от Антонины Никифоровны, она была робкой и простой. Образование не получила, работала уборщицей в школе.

- А как же? А Таня? - лепетала сестра.

Александра Никифоровна отрезала:

- Какие вам дети? У вас и на себя нет денег!

Аргумент был весомый. Пересохшими губами сестра поцеловала окаменевшую Таню, и на прощание сказала: я тебя люблю.

Больше Таня не видела живыми своих родителей. У них не было средств, чтобы приехать в другой город, а Таня сама не могла. Первое время писали письма, а потом и это прекратилось.

- Забыла тебя мама, - резала Антонина Никифоровна. Таня приходила к ней по выходным, и вылизывала весь дом, убирала всю пыль, которая накопилась за неделю. Как пчелка, она бегала туда-сюда, и колотила ковры, мыла и перемывала по несколько раз полы, стирала занавески и одежду.

Потом была награда. У Тани было своё местечко. Находилось оно на балконе. Она сама его себе смастерила: к матрасу был прикреплён самодельный шатёр из старых платков. После уборки Таня там лежала, и смотрела наверх. Узоры у старых платков были витиеватые, крученные. Девочку это забавляло: она смотрела на узоры, и придумала разные сюжеты.

- Татьяна! - спокойствие нарушал повелительной голос Антонины Никифоровны. - Ты белье развесила?

Сердце Тани вскакивало и судорожно билось. Белье? Повесила? Забыла? Дрожащими ногами она выходила из своего убежища. Антонина Никифоровна смотрела на неё пронизывающим взглядом. Может, в ней есть хоть капля любви, думала Таня. Не к ней, а просто. В моменты, когда «мама» улыбалась, в груди девочки теплело. Но потом - гасло. Улыбка была так обманчива! Улыбались не только добрые и тёплые люди. Улыбаться мог каждый, но по-своему. Это Таня долго принять не могла, но потом освоила, и осознание это словно лишило ее детства, со всей его невинностью и ожиданием чуда.

Оглядевшись суетливо вокруг, Таня понимала: белье она все же повесила. Судорожный выдох давался ей с болью. Слишком велико было напряжение. И нескоро девочка приходила в себя после выходных, в которые она каждый раз ждала любви, но обманывалась:  горькие  и вязкие приказы и упреки отдаляли все дальше мечты о настоящей родительской заботе.

У Антонины Никифоровны были густые чёрные волосы, которые она заплетала в толстую косу. Коса была до пояса. После развода Антонина Никифоровна самолично обрезала волосы, стоя перед зеркалом, и сдала их на парик.

Все это происходило перед изумленной Тани. Она всегда восхищалась волосами «мамы», как она звала свою тетю последние годы.
 
«Значит, все, правда, развелись», - дрогнула Таня, подумав о Георгие Павловиче. Его Таня любила. Георгий Павлович кормил Таню мороженым и конфетами.

Он сажал ее на коленки, напевал песенки и рассказывал стихи.

- Ей же не три годика, - поднимала брови Александра Никифоровна, больше удивляясь преображению своего серьезного и статного супруга, которого даже побаивались в городе.

- Антонина Никифоровна, позвольте уж, я же маленьких люблю, - не прекращал напевать песенки Георгий Павлович.

Жена отмахивалась, и возвращалась в свои дела. В такие моменты внутри Тани все расцветало. Александра Никифоровна улыбалась, и Таня верила снова, чтобы в жизни ее что-то поменяется в лучшую сторону.

Тане хотелось семьи.
 
Георгий Павлович ушёл. Ушёл кусок жизни, ушло мороженое, конфетки и песенки, стихи. Огромный кусок был выдран из сердца Тани, и на плечи ее навалилась такая тяжесть, что девочка, еле дойдя до кровати, легла на спину.

- Устала? - взглянула Антонина Никифоровна на Таню. Девочка кивнула, изобразив хорошее настроение.

Когда Антонина Никифоровна умирала, она вспомнила все. Лёжа на серой кровати, почти неподвижная, в бреду, в голове у неё прокручивалась вся ее жизнь. У Тани было пять детей, большой дом, муж, который смог встать на ноги, открыть своё дело. Своими силами. Без связей. Без коррупции. Без лицемерия. Таня оказалась сильной, стальной. Антонина Никифоровна ворочалась в постели. Ей этого и хотелось: чтобы Таня была сильной, стальной, чтобы ничего в жизни ее не сломило, ведь жизнь - жестокая штука. Много в ней боли, утрат, несправедливости. Ей самой так хотелось смеяться и веселиться в детстве, но война украла детство. Война украла жизнь. Украла даже улыбку. Антонина Никифоровна ещё давно, в детстве, поняла, что не может улыбаться от души, а выходит что-то уродливое, неестественное.

Куда она шла? И правильно ли вела со своей девочкой? Если правильно, то почему тогда она ни разу к ней не пришла?

Устойчивое спокойствие было внутри Антонины Никифоровны. «Это она с виду бабушка-одуванчик, а в молодости была очень жёсткой», - говорила взрослая Таня про свою «маму». Может быть, это она в ней заложила то, что так сильно мешает ей в жизни? Со стороны казалось, что Тане всегда приходится "заслуживать" любовь. Откуда эта тяга содержать своих 40-летних детей, которые уже сами родители в четвертый раз? Откуда эта тяга помогать тому, кто якобы добр и вежлив с собой? «Я тебя люблю» действовало на Таню безотказно. А это ловко использовала Гуля, одна из четырех невесток, которая, как кукушонок, выдворила постепенно всех своих конкурентов из гнезда благодаря этому пониманию.

Сама Гуля еще в детстве познакомилась с предательством. Отец ушел к другой женщине, у них родилось двое мальчиков, а ей, Гуле, пришлось жить с матерью в комнате. Новая жена ловко настраивала отца Гули против нее, чтобы денег не давал. Отец слепо подчинялся. Уже тогда маленькая Гуля поняла, что нужно предавать и бить первой, чтобы тебя не задело. И получалось у нее это еще более ловко, чем у той самой новой жены. Говорили, что испачкала Гуля свою душу  черной магией, которая сначала дает много, а потом забирает все и даже больше. Дети Тани, немногословные и робкие, ушли на далекие места, были оклеветаны, и Таня  совсем не понимала, что ради ласкового кукушонка лишила их своей любви, как ее саму изолировали от нее в хрупкие годы.

 Кукушонок пил родителей мужа, обогащался, но любви не было. Гуля тоже не понимала, что вся эта борьба с неведомо кем счастья ей не приносила, и все дальше погружала ее в бездну. Разрушая жизни других, обманывая и высасывая средства, она не замечала, что мстила за свое бедное детство. Но такое детство было у многих. Однако мстили не все. Маленький злой демон жил в черноглазой Гуле, он и управлял каждой ее мыслью с тех пор, как она обозлилась на весь род человеческий. Очень плохо сложились судьбы Гулиных детей. Тяжелые болезни и трагические события преследовали их до самой смерти. Темная тень матери словно камнем легла на их плечи и перекрыла все дороги.

Младший сын Тани женился на девушке, которая была похожа на Гулю по своему складу ума. Она втянула будущего мужа в опасную секту, так и женила его на себе. До самой смерти супруги мужчина жил в обмане.

Юркий чертик проскочил через Таню в ее семейство. Она сама была врагом для своей семьи и своих детей, в которых всегда видела ступеньки, чтобы подняться. Таня  не знала, что такое семья, и действовала через подавление и манипуляции. Она давно остервенела, и закрылось ее сердце от любви и сострадания. И теперь она мстила "маме" за испорченное детство. Но было ли оно испорчено? И так ли плохо к ней относилась эта хрупкая старушка?

Тане нужна была власть, чтобы муж и все, кого она породила, прыгали вокруг нее, нужны были деньги, нужен был комфорт. Хрупкая старушка, которая отслужила свой век, Тане не была нужна. Так и придумались обиды. Вспомнилось все детство. Было забыто, как Антонина Никифоровна устраивала для Тани праздники, как давала ей деньги, как помогала с детьми. Многое хорошее забывается, когда свой комфорт стоит на первом месте. К концу жизни эта некогда робкая девочка превратилась в настоящее чудовище.

«Неправильно... Я не права была... - словно сильные волны, окутывали приступы Антонину Никифоровну, налетая неожиданно, и каждый раз - с удвоенной силой. - Не надо было ей быть сильной... Зря я гоняла ее по выходным... Зря ругала, зря смеялась над ее мечтами... И миллион, который я накопила для неё, себя ограничивая, никому не нужен... Ребёнку силу даёт любовь, а не тяжёлая жизнь».

Георгий Павлович всплыл перед глазами. Он давно ушёл в мир иной, спустя полгода после развода. Было ли у него что-то с той дояркой? Скорее всего, на словах только, да и то сомнительно: такой он был правильный и занудливый, что измены презирал. Да и если и было что-то, можно было бы простить...

«Не в изменах дело, - глядя в потолок, печально подумала Антонина Никифоровна. - Он запретил мне иметь детей. И я его с самого начала возненавидела». Старый потолок был весь в трещинах. Антонина Никифоровна снова вспомнила Таню, ее самодельный шатёр, над которым она смеялась и отпускала едкие шуточки. Потом она сняла этот шатёр, и выбросила старые платки, даже не спросив у Тани. С резью в сердце Антонина Никифоровна понимала теперь все взгляды своей «дочери», и все ее ответы, что все хорошо.

«Сколько ошибок наделала... Так мне и надо, так и надо..., - ужаснулась и успокоилась одновременно Антонина Никифоровна, думая о расплате. Дверь в этот момент открылась, и вбежал Сашка. Он принёс гречневую кашу, лимонное печенье и любимый бабушкин кисель. Вид у него был измотанный. Но бабушке не надо было знать о его состоянии.

- Как ты, малыш мой? - Сашка улыбнулся. Антонина Никифоровна собрала сила, и улыбнулась в ответ. Какая это была улыбка - холодная или тёплая, она не знала. Не хотелось внуку показывать своё состояние.

Сашка копошился, делал перевязки. Антонина Никифоровна донимала его вопросами: кушаешь что? Катя готовит тебе первое и второе? Супчик надо есть каждый день обязательно!

Сашка верил, что Антонина Никифоровна выздоровеет. И ее вопросы давали надежду, пусть даже мизерную. Врачи говорили: ногу надо резать. Но бабушка не соглашалась. Она хотела этой ногой ещё долго ходить. Дух, сильный и крепкий, не давал ногу резать. Верил он: где наша не пропадала?

Сашка не плакал. Он перестал плакать несколько лет назад. Жена, Катька, все слёзы из него выжала, когда притирка нервная у них была. И Сашка возмужал. Окреп в неравной схватке с женским организмом.

С бабушкой он проводил все детство. В семье он был третьим, и когда родились младшие, Сашку на несколько дней в неделю отдавали Антонине Никифоровне. Однажды она сделала признание. Ты мне как сын, Сашка, говорит. Много раз Антонина Никифоровна говорила внуку, что любит его.

Таня, услышав эти разговоры, Сашку перестала отдавать. Однажды Антонина Никифоровна уже отняла у матери дочь. Ничего не стоит ей и сына отнять у собственной «дочери». Но, может, больше ее удивляли слова «я тебя люблю». Антонина Никифоровна никому их больше не говорила. Может, поняла, что былые привилегии утеряны? Что больше не она правит балом? Таня стала крепче, а «мама» - старее. Власть сменилась.

- Малыш, ты выздоравливай, и мы с тобой должны за продуктами съездить, - говорил Сашка бабушке, кормя ее из ложки. - Во все магазины, как ты и любишь.

Антонина Никифоровна умерла со спокойной совестью. Почему так произошло, она даже сама не поняла. Внутреннее состояние такое было, а детали были стёрты. Муки закончились внезапно, как и начались.

- Скажите Тане, чтобы простила, - были последние ее слова. Сиделка, которая была рядом, слова передала.