Тройка за курсовик

  На календаре - 1987 год, 6  марта, пятница. Рабочий день, но к вечеру соберёмся, чтобы поздравить дам.
  Что-то долго зарплату не выдают! Обычно 5-го.  Надо спросить на кафедре, - когда же? Поднимаюсь из своей 148-й лаборатории (в которой занимаюсь экспериментами как инженер научно-исследовательского сектора кафедры)  на второй этаж, захожу в 270-ю, где тусуются преподаватели кафедры в перерывах между лекций, как школьные учителя в учительской. У каждого препода — свой стол. Там же находится и секретарша заведующего кафедрой, которая выполняет и функции кассира: выдаёт зарплату всем сотрудникам кафедры по ведомости.
  Игорь Одинцов (он иногда шутил: «Один Цов». Но если Серёга Леус рядом, то добавлял: «А вместе мы — Два Цова!») уже повесил стенгазету к 8 марта, где 8 фотографий дам кафедры расклеены восьмёркой. К каждой фотографии Игорь подписал стишок собственного сочинения. Ну, молоток! Валентина Ивановна в этом году защищается, наконец. Домучила диссертацию. На фотографии она устало пытается улыбаться. Игорь снабдил эту фотку стишком :
Когда бы Мона Лиза защищалась,
Она бы точно так же улыбалась!
Действительно, эта фотка чем-то неуловимо напоминает Джоконду.
Ну а секретарский снимок подписан так:
Обычно мимо пробегаем,
И Вам рассеянно киваем…
Но каждый рад увидеть Вас
И в день получки, и в аванс!
  Но самой секретарши нет. Возможно — ушла в кассу за деньгами и ведомостью. Я  уже пытаюсь смыться за дверь, увидев что у одного из столов беседует с кем-то наш заведующий кафедрой, Владимир Николаевич Филимоненко (за глаза мы его ласково именуем Филей). Ещё секунда, и мой след простыл бы. Но Филя вдруг кричит мне: «Стой!» И подзывает к себе. Подхожу, вопросительно вскидываю взгляд. И Филя выдаёт: «Володь, выручай, надо помочь коллегам из другого ВУЗа!» И знакомит меня с солидным дядькой, тоже - заведующим кафедрой. Выясняется, что их преподаватель, единственный по нашей специальности, доцент Исаев, серьёзно заболел, ему предстоит операция. Нужно его срочно кем-то заменить, но как назло, наш профессор М. уехал на курорт, а другой преподаватель перегружен часами в этой связи. Я недоумеваю — у меня нет ни учёной степени (аспирантура не в счёт), ни преподавательской практики. Но Филя настаивает: «Когда-то надо начинать эту практику, вот удобный случай, ты справишься, я не сомневаюсь». Во, попал! Накрылись мои эксперименты...
   И вот в понедельник в другом ВУЗе я знакомлюсь с учебным планом, с тематикой лекций, с расписанием… Сам четыре года назад был ещё студентом-вечерником, а тут завтра уже надо читать группе вечерников лекцию. Хорошо, что, кроме пары учебников разных авторов есть и конспекты отличников прошлых лет. Готовлюсь к лекции, как студент к экзамену. Прихожу вовремя, завкафедрой доводит до дверей аудитории, но сам не заходит.
  Вхожу, здороваюсь. Пишу на доске своё ФИО, а студентам раздаю листочки (четвертинки обычной бумаги А4) пустые, чтобы заполнили их, как анкеты, где всего пять вопросов. «Надо же мне с вами познакомится оперативненько!»
Пишу вопросы на доске: 1. ФИО 2. Где и кем работаете. 3. Где и кем планируете работать после окончания ВУЗа. 4. Средний балл в зачётке. 5. Какую оценку хотите получить по нашему предмету.
  Группа небольшая, всего 15 человек. Сразу как-то хорошо пошло у нас. Народ в основном солидный, рабочий. Когда на экзамене я сам уходил от темы в сторону, меня обычно останавливали и просили зачётку. Лекция — это примерно такой же «ответ» по билету, но тут никто не останавливает, надо самому чувствовать меру своим речам. И уходы от темы в сторону, так нравящиеся студентам, надо уметь красиво закруглять и возвращаться к теме, скучной, но нужной.
  Завкафедрой позже признался, что простоял под дверью минут пятнадцать, слушая моё начало преподавания. Он был доволен. Спрашивал — кто подсказал мне про анкеты, и очень удивился, узнав, что я это сам придумал.
  А в группе, что обучается на дневном отделении, в этом семестре — курсовой проект. Их тоже 15 человек, но публика разнородная, много разгильдяев и лоботрясов. Консультации еженедельные, приходят не все. А последний в списке студент, некто Манько — постоянно отсутствует. На мои вопросы, что с господином Манько случилось, студенты пожимают плечами и улыбаются. Ну — ему же хуже! Две подружки не хотят четвёрки, приходят в наш ВУЗ, как мы договорились с ними, на дополнительную консультацию. Настырные, умные, устраняют все ошибки и на предпоследней  консультации получают по пятёрке заслуженно. Не сдали только четверо: три разгильдяя, устраняющие указанные ошибки и плодящие новые, и пропавший Манько.
  И вот — последняя консультация по расписанию. Три разгильдяя принесли свои чертежи, и какая-то спелая девица сидит. Я спрашиваю её, каким, мол, ветром занесло Вас к нам на консультацию? Пришли морально поддержать кого-то из этих джентльменов? Нет, говорит, я тоже хочу сдать курсовой проект. Извините, говорю, но я Вас не знаю, вы у нас кто? Она скромненько называется.
  Это и есть пропавшая Манько . Мало сказать, что я был удивлён. Я просто завис в изумлении. Если бы Манько был мужиком, как я предполагал ранее, то его бы ждал суровый разнос. Но Манько - дама разноса избежала: пока я хватал зубами воздух, борясь с искушением устроить ей головомойку, она стала доставать из тубуса свои чертежи, и я подумал, - а вдруг она всё хорошо сделала и без консультаций! И предложил трём любителям троек пропустить даму вперёд. Но они почему-то криво улыбнулись и за неё ответили, что она будет после них.
  Ладно, как хотите, кто первый? Лоботряс № 1 разложил три чертежа 24 формата по трём партам и сунул мне расчётно- пояснительную записку. Так, ошибки, замеченные мной на прошлой консультации, он исправил, но наделал новых ошибок, не очень грубых. Чертежи грязноватые, но сойдёт. Предлагаю тройку, он согласен. Зачётка у него содержит и четвёрки, но троек больше. С ним всё ясно. Получив свои твёрдые три шара, он испаряется.
  Лоботряс № 2 имеет хороший почерк, чертежи его чистые. Но с ошибками он не расправился, не хватило способностей, три балла его тоже устраивают, самую грубую ошибку исправляю сам при нём прямо на чертеже. Тупой аккуратист. В зачётке даже пятёрка у него имеется, но - по Закону Божьему (так мы студентами обзывали меж собою научный коммунизм, истмат, диамат или подобную болтологию политическую). Несколько четвёрок, остальные все - «уды».
  Лоботряс № 3 имеет левый наклон почерка, но ошибки у него однотипны со вторым лоботрясом, похоже — они рисовали вместе свои чертежи, тоже исправляю при нём ту же грубую ошибку, залепляю троечку хромую и … И мы остаёмся с розовощёкой леди одни.
  Чертежи её разложены по партам, пояснительная записка написана красиво, но безграмотно. Сажусь с нею рядом, смотрю в первый чертёж. Ба, он снабжён надписями с несколько левым наклоном! Так, ну я тоже помогал своим однокурсницам с расчётами, пытался что-то внушить им, чтобы поняли, но чертить за них — этого не было. Но я молчу про свои догадки, пара вопросов по чертежу вводят девицу в состояние, близкое к приступу плача. Ответить не может. То есть парень начертил, получил от неё некую оплату, а в курс дела не ввёл! Или пытался, но тщетно?
  Гляжу во второй чертёж, он аккуратен, но безграмотен, и без Шерлока Холмса видно, что он изготовлен лоботрясом №2. Вопросы, заданные даме по второму чертежу наводят меня на мысль, что и таблицу умножения она забыла с такими помощничками. Розовый пыл девицы пересекает невидимую грань, после которой стыд её переходит в тихо набегающие слёзы. Ну, прямо  как на уроке сценического движения (я не был, но знакомая актриса рассказывала).
  Третий чертёж — вы правильно догадались — был грязноват, но … без ошибок! Лоботряс № 1, начертивший его, превзошёл самого себя. Порядочный оказался помощник, сделал всё, что мог. Сделай он так со своим вариантом — я бы нарисовал ему четвёрку в зачётке! Так, говорю, а крутящий момент на барабане во сколько раз больше крутящего момента электродвигателя? В ответ девица изображает недоумение, словно я спросил о погоде по-китайски. Губки дрожат, нос хлюпает…  Станиславский взял бы её в труппу без раздумий, если бы нужно было играть сцену возле гроба перед заколачиванием крышки.
  И вдруг я почувствовал, что дама незаметно пододвинулась ко мне вплотную . Возможно, - чтобы удобнее рассматривать написанный ею же расчёт крутящего момента? Нет, похоже - непризнанная актриса начала развивать свой «крутящий момент»: тушь, усердно смываемая с ресниц святыми слезами Магдалины, стала капать прямо на расчёт, красиво переписанный ею из черновика одного из лоботрясов. Без сомнения, они трясли не только лбами, но и всем телом. По очереди. Высокие, высокие отношения!
  Она явно предлагала мне продолжить эту очередь к своему горячему телу. Я прямо почувствовал инфракрасное излучение от этой сексуальной печи. Температура дамского тела превышала температуру моего тела как минимум на градус. Я только теперь увидел, что топик её плохо скрывает развитые молочные железы, бюстгальтер отсутствует. Да, именно при Горбачёве эта мода прорвалась через кордон, помните? А круглая коленка касалась моей коленки вроде как случайно, но словно требовательно: «Ну, мужик, не робей, заводись и поехали, не видишь - зелёный семафор!»
  Не поверите, мне стало мерзко как-то, противненько. Совсем уж не пристало так вести себя  даме, как бы аппетитно она ни выглядела. Вставать в очередь к этому роскошному телу я не стал. И попросил у гражданки Манько зачётку. Шестой семестр этой третьекурсницы содержал только тройки, как и пять предыдущих семестров. Что подвигло этот символ плодородия на получение высшего образования — вот вопрос?!
  Советовать ей поступать в театральное училище я тоже не стал. Актриса была готова на сцену хоть завтра, без всякого училища. В техническом ВУЗе ей делать нечего, скорее всего родители сюда её затолкнули. Зря!
  Короче, не стал я выбиваться из этого троечного однообразия в её зачётке, нарисовал ей тридцать третью тройку. Хотя она и на единицу не знала, только на ноль! А что, надо было после тридцати двух подписей преподавателей заделаться идейным праведником без учёной степени? Нет, увольте, против ветра направлять свой куций парусник я не хочу. И секс-бонус не нужен, только этого мне ещё не хватало в моём скромненьком преподавательском дебюте!
 Слёзы актрисы живо испарились, хотя пунцовость не уменьшилась. Она упорхнула счастливая от великолепно сыгранной роли плачущей простушки, а я с полчаса сидел над её чертежами с карандашом, ластиком и линейкой, исправляя ошибки за неё. И ни заведующему кафедрой, ни вскоре вернувшемуся из больницы доценту Исаеву я про госпожу Манько — ни слова. Дипломников доцент консультировал в июне уже сам.
Но! Когда заведующий кафедрой стал просить меня оформиться к ним преподавателем по другому предмету и с сентября начать читать лекции, я отказался. Он обещал поднять расценки с 3 рублей за академический час до 4,5 р, как у  доцентов. Но я сказал, что дело не в деньгах, а просто не хочу я этим заниматься, не моё это. Он сказал, что это как раз моё, не у всех получается увлекать аудиторию скучной наукой, пересыпая примерами из жизни и даже анекдотами (кто-то явно информировал его о происходящем на лекциях).
- Что вас не устраивает?
- Меня не устраивают студенты.
- Да они вами довольны!
- Я тоже доволен, но только половиной студентов.
- Как это — половиной?
- Теми, кому это легко даётся, кому это хоть немного, но интересно. А каждого из второй половины надо бы вежливо вывести на крыльцо институтское, и очень грубо наладить бы хорошего пинка! Чтобы они больше никогда не приближались к этому крыльцу!
Профессор смеялся чуть не до слёз. Расстались мы хорошо.
Жена дома, выслушав мой рассказ о предложении преподавания и моём отказе,  выразила скромное недовольство. Надо, мол, было соглашаться. Понравились ей те мощные три зарплаты за март, апрель и май. Но я шутя предложил ей самой попробовать заработать этот хлеб с маслом, показавшийся мне горьким,  не только из-за г-жи Манько (про неё я жене дипломатично умолчал).
 Вот, такая история, братцы. Скромный будень высшего, мать его, образования.
P.S. Образование уже тогда пошло по ложному пути: количество в ущерб качеству. С падением социализма стало ещё хуже. О качестве образования можно разглагольствовать много. Но эта грустная тема вылезает за ворота воспоминания.