Ни в кого не влюблён...

Фрагмент повести "Первый день совершеннолетия"


На дамский танец меня пригласила девушка в очках из соседней группки молодёжи. Я ответил ей. Потом плясали шейк в большом – на треть танцплощадки – кругу. Ерофеев – виртуоз в танцах, ему нет равных в Опочке. И драться мастак. Я же только жалкий подражатель ему в том и другом, да и Мишка тоже. Толяс же и вовсе тюфяк – во время быстрых танцев лишь перетаптывается на месте да улыбается…
В нашей компании тёрся парнишка из профтеха Сергей. Он мечтает о Людке Ефимовой, но шансов на успех у него никаких, равно, как и у Толика с его новой знакомой, Верой.
Домой шли с Людкой и её подругами. Мы с Ерофеевым курили сигареты и слегка хамили. Напротив Вериного дома в конце Ленинской Толяс замешкался – идти или не идти за ней. Я помог другу, сказав: «До свидания, Толик». Он бросился вслед Вере, но вскоре догнал нас. Верочку стерегут бдительные родители. Шли через Ястребово, Звягино домой. Город сверкал за плечами цепочкой огней.
- Она тебе нравится? – спросил я Толика.
- Конечно, - бодро ответил друг.
- А мне кажется, ей нравится только один человек.
- Кто?
- Она сама.
Толик хмыкнул. Саня и Мишка меня поддержали. Эта девчонка явно на Толяса не клюнула. Потому, может быть, он в неё так и втрескался.
Потом мы шли вдвоём с Саней. Он признался, что не может забыть Виноградову. Похоже, друг сильно терзается, догадываясь, что Татьяна – не его поля ягода.
- Что бы ты сделал на моём месте? – спросил Саня.
- Тебе нечего стыдиться, - ответил я.
А вообще-то лучше бы ему забыть эту девчонку. Так я подумал, но не сказал.
Я и сам не могу забыть Наташу. Вопрос, который казался решённым, всё ещё меня беспокоит. Кого, как не её я люблю? И что такое любовь? Мне не удаётся помешаться на любви к ней. Но, может быть, этого и не надо?
«Как у тебя с Натали?» - спросил Саня, когда мы шли нашей улицей, где чёрные силуэты берёз врезаются в звёздное небо. «Я ей сказал, что не люблю её», - ответил я. Саня сильно удивился, стал расспрашивать, но больше я ничего ему не сказал.
Я решил теперь молчать обо всём таком и всё решать самому. Мы расстались с другом у моего дома.

25 июня

Утром смотрели концерт в честь дня молодёжи в ДК. По окончании встретились с теми девчонками, что и вчера. На Толика по-прежнему не реагируют. Я бы с его Верой и вечера не провёл – держится принцессой. По дороге из ДК она встретила своих знакомых и трепалась с ними с полчаса, тогда как мы – семеро – с нетерпением ждали эту особу. Людка Ефимова сказала: «Давайте подождём Веру». Мне, откровенно говоря, в этой компании скучновато – жаль убитого времени.
Вечером вчетвером мы встретились на Маховой в тесной Толькиной квартирке. Маман была в отъезде. Решили больше не платить по два рэ за вход на танцы и занялись подделкой контромарок*. Главное было достать соответствующую плотную бумагу. Это сделал Толяс. Остальное – дело техники, я ведь неплохо рисую, да и Толька, как чертёжник кое-что может.
Пока мы с Толясом занимались «прикладным искусством», Мишка и Саня сходили в магазин, принесли четыре бутылки вина. На закусь Толяс зажарил яичницу.
Выпили за нашу крепкую дружбу, чокаясь с призывом и отзывом: «Один за всех!» - «Все за одного!» Потом шли по городским улицам неразлучной четвёркой – все в белых рубашках, чёрных брюках. Стреляли в тире* и все, как один, мазали.
На танцы по поддельным контромаркам прошли «без шуму и пыли». На танцах усиленно тряслись в «шейке». Даже мы с Толясом, обычно медлительные, выплясывали чечётку. Валька Шмакова, почуявшая, что я «освободился», пришла в наш кружок и стояла, держа меня под руку – наверно, чтоб не умотылял от неё. У меня на шее блестела подаренная ею цепочка. Прижавшись ко мне большой грудью, Валька спросила: «Почему у тебя нет девочки?» Объявили дамский танец. Я знал, что Валька повиснет на мне… И тут откуда-то выпорхнула Натали и пригласила меня. Валька выпустила мою ладонь. Когда я вернулся после танца, её и след простыл – решила не мешать.
В конце вечера был лихой шейк. Ну и потряслись – минут двадцать! В конце концов у барабанщика выскочили из рук палочки, музыка остановилась. Все, кто плясал, взмокли, как в бане.
Ребята дружно смылись, а я был зацеплен Наташей и вечной её подругой Галей. Галя была явно не в себе и просила передать Ерофееву, что не желает быть козлом отпущения, но всё же спрашивала про него… Потом Галя ушла.
Мы с Наташей присели на одну из скамеечек возле больницы. Светила полная луна. На больничной стене оставлял жёлтое пятно тусклый фонарь.
- Ты, оказывается, себялюб, - сказала Наташа.
- Почему?
- Потому что тебе никто не нравится.
- Это глупо, - ответил я.
Мы целовались долгими поцелуями. Она была мне совсем открыта… Её глаза в смутном свете горели зелёными светофорами. Но я не воспользовался…
- Так посмотришь на фонарь долго-долго, привыкнешь и потом не видишь ничего вокруг, - сказала она.
Я ответил, что она изрекла жизненную истину.
Мы пошли к её дому. Она немного спешила.
- Твои, наверно, волнуются, не спят, - сказал я.
- Спят, - сказала она.
Сзади что-то зашуршало. В темноте приближался шорох плаща.
- Не твоя ли мама тебя разыскивает? – спросил я.
- Ой, это вы! А за мной призрак гнался – от самого кладбища, - сказала Наташина мать. В голосе её звучал неподдельный испуг.
Она быстро скрылась за дверью, успев, однако, заметить Наташе, что пора спать. «Сейчас приду», - откликнулась дочь. И сдержала слово – в том смысле, что «сейчас» производное от слова «час».
«Не целуй меня больше, а то завтра в школе спросят», - попросила она, когда небо в листве начало светлеть. Она несколько раз «уходила» домой, но останавливалась. Наконец мы всё же расстались.
Я опять бежал по мосту. Над серой рекой висел лёгкий туман. В воде грустно отражались тёмные деревья… Я догнал маячивший впереди силуэт. Это был Толик. Он возвращался отнюдь не от Веры – нашёл себе кралю в отдалённой деревне. И, кажется, не жалеет.