Встреча

Она опаздывала.
Смеркалось. Солнце ещё цепляло красновато-оранжевым верхние этажи, но уже стало заметно прохладнее. Он сел на массивную скамью на главной аллее. Парк был старинный. Аккуратно подстриженные плотные высокие кусты превращали его в несложный лабиринт, уже наполнявшийся ночной темнотой. Огромные вековые деревья, нависая, почти закрывали своими кронами небо, образуя над дорожками высокие арки. Неназойливый шум улиц долетал до него, но скорее убаюкивал, чем мешал.
В задумчивости он не сразу увидел её: она уже прошла половину пути от входа в парк, и её тёмный одинокий силуэт приближался на фоне подсвеченной улицы, принадлежа уже больше этому спокойному тенистому миру, чем шумному яркому городу.
- Ты долго ждал? – она подошла близко-близко, улыбнулась и изящно подставила щеку для поцелуя.
Он нежно поцеловал её, вдохнув аромат дорогого парфюма, и сделал шаг назад, восхищённо оглядев её наряд. Уложенные волосы, вечерний макияж. Элегантное платье и изящные туфельки на высоком каблуке. О, она была аристократична и неотразима! Он никогда не видел её в таком одеянии, и в восхищении даже не знал, что сказать.
- Мы куда-нибудь идём? – он посмотрел на неё вопросительно. Он даже боялся обнять её, как обычно: настолько она сейчас была волшебной.
Она улыбалась и сияла.
- У нас очень мало времени! Давай присядем, – и она увлекла его снова на скамью, присев вполоборота и сжимая его пальцы в своих тонких руках.
- Тогда почему именно здесь? – он посмотрел на неё с некоторым огорчением.
- У нас с ним сегодня годовщина! Он снял люкс вон в том отеле, – и она поворотом головы указала в сторону выхода из парка. Там, через дорогу, за высокой чугунной оградой высилась серая громада старинного здания – ныне пятизвёздочной роскоши, недоступной таким, как он, и потому скрытой завесой некоей тайны и сказочности.
- Видишь те окна, над главным входом? Ну вон те, да. Там три комнаты: гостиная, кабинет и спальня. Я ещё никогда не жила в люксах! – она весело щебетала, искренне улыбаясь и оттого ещё больше поражая своей красотой.
- Как тебе моё платье? Нравится? Я тебе нравлюсь сегодня? Ну скажи! – она встала и сделала кокетливый оборот, слегка придерживая юбку.
- Ты прекрасна… – ответил он грустным голосом.
- Тебе что, не понравилось?.. – она с лёгкой обидой сложила губки бантиком. А потом внимательно посмотрела ему в глаза.
- Да ты что, ревнуешь?! – она улыбнулась. – Дурачок! Ты что!.. – она потянула его за руки, заставив встать, а потом увлекла за собой в боковую аллею, ставшую уже почти тёмной. А там, вдруг остановившись, обвила его шею руками, прижалась и страстно поцеловала в губы.
- Ты мой дурашка... – шептала она нежно, обнимая. – Я же тебя люблю! Тебя одного! Ну что ты такое надумал?.. – и она снова прильнула к его губам. Он обнял её в ответ, нежно, но крепко, почувствовав роскошь платья, и упругую талию, и тепло её губ, и стук бьющего, как молот, своего сердца. Сейчас, да, сейчас он обнимал самую красивую и самую желанную женщину в мире.
Так стояли они, обнявшись, утонув во мраке безвременья, потеряв счёт минутам и годам, свету и тьме, всем войнам и стихиям…
Старинные фонари на главной аллее зажглись, но жёлтый свет их был настолько слаб и беспомощен, что казалось, ночная тьма слетается на этот огонь и окутывает их своей пеленой, и они горят только ради себя, ничего не освещая вокруг.
Наконец она слегка отстранилась, посмотрела ему в глаза… Сказала уже более серьёзно:
- Всё, мне уже пора! Подержи, – и протянула ему свою маленькую сумочку, достав оттуда зеркальце. Повернувшись к свету, умелым движением подправила влажной помадой губы, повернулась к нему, улыбнулась: – Ну как, хорошо?
Он не ответил. Лицо его окаменело. Он всё ещё сжимал её сумочку.
- Всё, не грусти. Не ревнуй меня. Я побежала! – сказала она весело, торопливо. И добавила: – Не провожай.
Он так и остался стоять на главной аллее, наблюдая, как её силуэт удаляется, иногда попадая в жёлтые пятна фонарей, а иногда почти теряясь в сумраке. Наконец, достигнув ажурной арки выхода, она обернулась и помахала ему изящной рукой, а потом перебежала дорогу и скрылась в сквере напротив главного входа серой громады гостиницы.
Сначала он хотел уйти. Но словно неведомый огромный канат привязал его к этим окнам через дорогу… Он выбрал скамью поближе, чтобы видеть их все, и сел, опустив лицо на ладони.
«Зачем? – думал он. – Зачем я здесь? Что я хочу здесь увидеть?.. Что я хочу ещё узнать?!»
Периодически он бросал взгляд на гостиницу, и вот центральное из трёх окон ярко осветилось, обозначив плотно задёрнутые шторы. Он долго смотрел на него, не зная даже, что ожидает увидеть, но ни силуэта, ни тени не отразилось в течение доброго получаса, и он снова опустил лицо в ладони.
«Побежать? Ворваться туда? И что?.. Да меня остановят сразу на входе… Бедный университетский аспирант – посмешище для администратора, швейцара и кельнеров…».
Он снова бросил взгляд на окна и уже было решился уйти, но вдруг загорелось соседнее окно… а потом погасло среднее. Он замер. Почти перестал дышать. Сердце его забилось сильнее… Но вот свет сменился на приглушенный («Лампа», – подумал он). Смотреть больше не было сил.
«Кто я для неё? Если любит, почему не уйдёт от него?! Ну да, это глупо: что я смогу ей дать? Мне-то и самому жить негде… А что дальше? Да это её платье стоит больше моего годового заработка…».
…Свет погас. И казалось, с этим светом погас весь мир. Всё вокруг перестало существовать. Что там?.. Ах, лучше даже не думать… Робкая надежда, несбыточная, как детские рождественские мечты, вдруг нарисовала картину, как она, растрёпанная, вся в слезах выбегает через арку … вдруг видит его! – и бросается в объятия… О, какими бы сладкими были эти объятия!
Но прошла минута, две…  десять… тридцать…
И ничего не произошло.
Он сидел, и мысли разрывали его голову. Страсть то накатывала, и тогда он готов был броситься с моста в чёрную бездну реки или рвануть через всю охрану наверх, ворваться в номер… то вдруг всё опускалось, и бессильное уныние заполняло его. Бросить, бросить всё, уехать, сейчас же, неизвестно куда, но подальше!.. Чтобы ничто уже не напоминало!.. Забыть!
Но слабая мысль вдруг снова останавливала: ведь она была вот только сейчас здесь, рядом… целовала его… Почему? Зачем он ей? Неужели… и правда любит? По-настоящему. Искренне… А он возьмёт и смалодушничает, сделав её несчастной… Сбежит как трус.
И снова волны накрывали его: жажда обладания, нежности и щенячьей привязанности, когда хочется упасть в ноги и целовать колени…  которая вдруг сменялась картиной: она в объятиях другого… и её смех… её глаза – они смотрят на того, другого!.. И тогда вдруг хотелось бросить её! Забыть! Хлопнуть дверью на пороге номера, где она, обнажённая, в чужих руках, будет удивлённо и испуганно смотреть… Развернуться и уйти навсегда!
…Небо уже начало сереть, и ночная тьма потихоньку сползала в аллеи, подворотни и к холодной чёрной воде. «Почему она ничего не сказала про завтра? У нас оно вообще будет – это завтра? Или…» Он уже закоченел, но не замечал этого. Он сильнее дрожал от мыслей, от осознания и неизбежности произошедшего… От неотвратимости…
Хотя разве он не догадывался? Даже точнее – не знал? Она ведь не врала ему… и ничего не скрывала… Значит, он сам, сам допустил, чтобы случилось то, что случилось! Кого же теперь в этом винить?! Мысли его уже устали и еле текли, как густое тягучее масло…
Из оцепенения его вывел медленно шагающий ночной патруль. Один полицейский внимательным долгим взглядом посмотрел на него, но даже не изменил ленивой походки. Второй и вовсе смотрел куда-то вдаль, вдоль аллеи, засунув большие пальцы крепких рук под форменный ремень. Когда они ушли достаточно далеко, он встал, почувствовал вдруг, как замёрз и как затекли ноги, и, постепенно ускоряя шаг, двинулся по аллее прочь от тёмной серой гостиницы, дальше, дальше!..
«Идти… надо просто идти. Далеко. Идти и ни о чём не думать…».
Он вышел на пустынный тротуар, секунду осмотрелся… вдруг увидел розовеющий оттенок неба над домами! Повернул на центральный проспект… там, далеко-далеко, будет набережная… и пристань… «Встречать солнце…», – вдруг промелькнуло в голове. И он зашагал, всё быстрее и быстрее… Навстречу теплу. Навстречу новому дню. Навстречу солнцу.