Путевые заметки

Санкт-Петербург
Алания
Хургада
Нью-Йорк
Чикаго
Краков
Вроцлав
Гурзуф
Комо
Рим
Монтпилиер и Бостон
Кипр
Крит
Гоа
Будва
Барселона

* * *

Мой Питер

Санкт-Петербург – мой незакрытый гештальт, наверное. Сорок лет назад нас, шестиклассников, возили в Ленинград на экскурсию. Строем. Зимой. Однажды меня, уснувшего в электричке, наказали и оставили в общежитии, не пустили в Русский музей. Было обидно. Да и трех рублей, врученных родителями, не хватило ни на что.
С тех пор я хотел сюда приехать.

Я лежал животом на булыжнике Дворцовой площади. Ногами к Александрийской колонне, головой к Зимнему. Не эпатажа для, а чтобы поймать в видоискатель фотокамеры очередной вид города. С проросшей между булыжниками травкой на переднем плане. Камень дружелюбно грел мой живот. А я все пытался понять этот город, Санкт-Петербург. Постичь его сущность. Кстати, очень трудно постигать сущность, когда тебе не загадывают никаких загадок. Вот, смотри, город весь как на ладони: каналы, дворцы, памятники.
И все же что-то же есть. То, за чем сюда едут и летят. И ходят за экскурсоводами толпой с открытыми ртами.

Все время кажется, что впереди, там, за углом – самое интересное. Так и есть. Но опять кажется, и ты идешь опять вперед, вдоль каналов и набережных, переходишь мосты, заглядываешь во дворы.
Двор во дворе и снова дворик во дворике, как матрешка. Улицы сделаны из камня. По этим каменным плоскостям между каменными вертикалями идешь, идешь – и будто стоишь на месте. Очень все далеко и большое.

Петергоф – место во всех отношениях замечательное и красивое. Но слишком описанное, растиражированное на открытках с золотом и струями. Зато рядом море, побережье Балтики. Вода у берега прогрета, босым ногам тепло.
Еще понравилось гулять вдоль канала Грибоедова. Уютно, тихо, вода, мостики камерные, запах реки. Ощущение дачного почему-то покоя и отдыха.
Камень и ветер. Вся зелень прячется по дворам.
Около полуночи солнце еще светит и даже греет.

"Что вы ищете по карте? Давайте мы вам скажем, вы же так не найдете. Мы же тут живем", – пристает к нам немолодая пара, пьющая пиво возле канала.

Белые ночи. Почему их так назвали – не понимаю. Это не белая ночь, а ее отсутствие. В полночь еще светит солнце. Оно уже почти ушло за горизонт, но это "почти" длится и длится.
Тот, кто первым сказал «Белая ночь», был романтиком и поэтом. Просто время спать, но свет не выключают. Тогда не будем спать – будем гулять. И все приезжие гуляют, смотрят на город. А местные, кто не спит, смотрят на приезжих.

И все-таки я постиг сущность города. Ту, которую способен постичь именно я, потому что у каждого она своя. Санкт-Петербург – торжество заданной гармонии над природной беспорядочностью. Смысла над хаосом. Пространство в этом месте нарезали на дома, нарубили на каналы, раскатали на набережные и проспекты, выложили площадями. Организовали, одним словом.
А суровая северная природа здесь побеждена, чего вообще-то не бывает. Лишь ветрами, дождями да белыми ночами она и проявляется. Ну еще редкими наводнениями.

Не очень я дотошный приезжий. Мне неинтересны точные даты, названия, имена, метры и килограммы. Я – зевака и гуляка. Но кожей лица чувствую исходящую от зданий энергию. Это энергетика архитекторов, скульпторов и художников. Сквозь подошвы кроссовок ощущаю тепло строителей этих проспектов и площадей. Энергии осмысленности и порядка, триста лет назад затраченной на дизайн города, хватает до сих пор.
Можно посчитать, сколько полегло людей, осушивших когда-то болота и создавших Санкт-Петербург. Можно подсчитать вложенные в эти великолепия средства. Но кому это интересно? Передо мной царит главное: результат. Результат любых усилий – всегда главное. Цель не оправдывает средства, она их просто не замечает.
Я понимаю, что, живя посреди такого результата, можно было спокойно вызвать обидчика на дуэль. С улыбкой встать под пулю. Потому что вещи более важные, чем мимолетная жизнь – это честь и достоинство. Гордый город Санкт-Петербург напомнил мне, что они когда-то были.

Меня чуть не затоптала группа пожилых немцев. А питерцы ни разу не отказались ответить, как пройти. Ни разу не толкнули. Не влезли передо мной без очереди. Ни разу не видел в вагонах метро попрошаек и бродячих торговцев пластырем. Хотя нищих и пьяных бомжей хватает. Наверное, просто повезло.
Правда, в Русский музей я так и не попал.

* * *

Моя Алания

Что-то знакомое. Где-то я это уже видел. Толстые пальмы с веерными прическами вверху, за ними морская синь и белые гребни волн, еще дальше висят поросшие зеленью горы, а за макушку горы зацепилось облако. Справа и слева уходят вдаль кусты с яркими, сочными розовыми цветами, а ты идешь между. На каждом углу, каждом заборе – вьющиеся и просто буйствующие цветы – чернильно-лиловые, конфетно-розовые, кислотно синие. И без фотошопа тут явно не обошлось... За оградами и просто так, банально, растут бананы и мандарины, лимоны и сумасшедшие какие-то желтые сливы. Все это возбуждает аппетит, но о системе питания позже... И солнце. И теплая вода в бассейне. И воздух.
Явно где-то я это уже видел, слышал, обонял и осязал. В голливудских фильмах? Приключенческих книгах? Передачах о путешествиях?

Задолго до киевского велодня мы отпраздновали велодень аланийский. Шли это мы, шли и нашли кар рент. Хозяин проката охотно выдал нам два велосипеда до вечера. За доллары. На них мы быстро оказались у крепости, которую еле видно было через пролив и она казалось страшно далекой от народа.
Яхты. Пальмы. Камни и лазурь, стены и уходящие вверх, в горы, аккуратные улочки. Почему-то они кажутся европейскими, хотя мы в Азии. Наверное, потому что мощеный камнем тротуар моют с мыльным раствором, все вокруг аккуратно, красиво и чисто. Городской дизайн а-ля Алания.
Праздник Победы был отмечен восхождением на гору к старинной крепости. Вначале требовалось дойти до центра Алании, чтобы свернуть к горе. Как почти уже свои, мы шли быстро и уверенно, по пути омывая босы ноги в Средиземном море. Крутизна подъема ощущалась давлением на барабанные перепонки. Таксисты на желтых «фиатах» предлагали нам доставку до кастлбурга, мы отворачивались от них с презрением и упрямо шли вперед и вверх, а там. Песчано-галечные пляжи с белой россыпью лежаков, набережная и прочие пестрости опускались все ниже пугающе быстро. Где-то в пути сбоку мелькнул козел, он не удостоил нас взглядом, деловито поедая буйную зелень. Местность дичала. Узкие извилистые горные улочки тем не менее отличались тщательной заасфальтированностью, по которой, мощно дыша, проносились автобусы с туристами.
Вот наконец мы на высоте черт знает скольки метров в одной из крепостных башен, и ликуем, как дети. Вокруг нас польские и немецкие туристы тоже ликуют, беспрерывно фотографируясь.
Я не знаю, что это за крепость, кто ее построил и когда, кто с кем воевал. Если мне скажут, все равно не запомню. Но зато многое почувствую, и этого мне достаточно. Эти зубцы в человеческий рост на стенах, уходящих в пропасть, своды башни из коричневого шероховатого камня, и дальние стены крепости, извивающиеся и пропадающие в высоте, говорят мне о многом. Например, о первобытной бесхитростной жестокости. Я ее просто чувствую здесь. Вот в этом месте, с видом на потрясающе красивое море, берег и дальние горы, вполне могли сбрасывать вниз пленников. А из этой узкой щели лили смолу на нападающих, стреляли по ним из лука.
Вниз идти намного легче. Впереди идет замотанная в платок и юбку до земли турчанка. Она не петляет согласно изгибам дороги, а срезает вниз, по вырубленным в камне ступеням. Мы идем за ней и тоже срезаем. После очередного спуска по ступеням турчанки не видно нигде. Пропала, растворилась, как старая опытная партизанка.
Мальчики в углу набережной у фонтана гоняют по гладким плитам на велосипедах. У одного заднее колесо без спиц – просто черный диск, а на нем красиво нарисованные белые черепа с костями. Турки, они в любом возрасте турки. Мне кажется, что путь от самой радушной любезности до самого изощренного коварства у них занимает один миг.

Как обещал, о системе питания. Беда в Алании для любителя сладкого, когда он купил проживание в гостинице по системе «все включено». Нельзя выбрать, трудно решить, что хватать в первую очередь. Маленькие коричневые продолговатые лепешки или покрупнее и покруглее. И те и другие тают во рту. Тортик из нитяно-мелких хрустящих медовых соломинок или коричневый, где чередуются слои желейные и шоколадные. Или просто даже уже не торт, а что-то горкой, политое шоколадом и взбитыми сливками. А рядом на блюде длинные рулетики, в хрустящее мучное завернуто что-то пастообразно-зернистое, сладкое и пахучее. И еще дрожащие круглые, похожие на гриб желе. А также квадратики желе розового, желтого и белого. И еще пирог то ли с яблоком, то ли с изюмом. Отдельно красуется гора желтых плодов, когда они растут на дереве, напоминают мелкие мандарины. На самом деле это слива по имени «мушмулла» со вкусом лимонной груши, но не терпкая. Косточки ее круглые, отливают перламутром и темно-коричневого цвета. Про апельсины и яблоки уже и говорить не хочется. Что нам апельсины? – сорное какое-то дерево, право, в центре города они высажены просто вдоль тротуаров, и я видел пару упавших вниз, в траву, оранжевых круглоапельсиновых мячей. Никто их не подобрал, и они уже гнили. А связками бананов тут украшают вход в магазин. Банановый дизайн.
Но я отвлекся. Трудно, сказал я, сладкоежке. Потому что деньги уже уплачены, и на них ты можешь есть этих дивных южных сокровищ сколько в тебя влезет, а влезает немного. То есть природа несправедливо ограничила вместимость твоего желудка, и нужно мучительно выбирать, что положить себе на тарелку. Потому что ко времени ужина ты еще с обеда не проголодался. И при виде круглых чаш с разноцветными йогуртами, с хлопьями желтыми кукурузными, чешуйчатыми шоколадными, маленькими орехово-коричневыми ты застываешь в горе. Нагрести себе всего? Это ты сделал уже в первый день, и понял, что не бесконечен, а принимать фестал, уголь, ношпу и смекту каждый раз после еды не хочется.
Но не легче и тем, кто к сладкому равнодушен. Шагая вдоль столов, они заранее пожирают взглядом десяток разных салатов с помидорами, огурцами и морковью в самых причудливых сочетаниях, щедро приправленных зеленью – ладно, потом, вначале горяченького – и идут вдаль, где в специальных углублениях клубится паром суп, огненно дышит рис с чем-то цветным, притаились под шапкой из расплавленного сыра с яйцом и мукой баклажаны, картошка жареная и печеная, круглые куски фюзеляжа плотной тяжелой рыбы, политой непростым соусом, или курица тушеная, или нарезанные квадраты теплого пирога по мотивам пиццы, или...
Мучения, сладкие мучения, честное слово. Попрошу в этой стране гастрономического убежища.

Гид сказал, что пальмы в Аланию завезли из Сирии. Пальмы на каждом шагу: на набережной торчат рядами толстенькие и приземистые, у отелей стоят высокие и худые. Эти пальмы – архетип Алании, а говорят, неродные... Странно. Хотя ведь и у нас в украинах-россиях не было ни картошки, ни табака, ни даже помидоров – их к нам завезли, мы их сделали своими. Может, тут, в Алании, и песок вдоль моря откуда-то привезли, и горы насыпали экскаваторами? Конечно, есть у любви турков к приезжим привкус корысти. И пальмы они такими рядами для туристов высадили, и жирные цветы всех оттенков радуги – для них понацепляли, и тренажеры эти самашедшие на каждом шагу, и зазывалы в магазины. Зачем они это сделали? А чтобы все чувствовали себя счастливыми. Ехал ты сюда за удовольствиями, вот и получай их за свои деньги. Да, это любовь по прейскуранту. Но настолько качественная любовь, что невольно забываешь о ее оплаченности. Ну а раз не можешь отличить одно от другого, то и разницы никакой.

На Клеопатра-бич чистое прозрачное море, если смотреть на него у берега. Чуть дальше, ближе к горе, увенчанной крепостью, оно отливает изумрудом, лазурью и кобальтом. Пляж заканчивается нагромождением красноватых камней и парочкой живописных неглубоких пещер. Из одной в другую можно проползти по-пластунски. Дальше на горе растет непричесанный лесок, затем склон уходит вверх все круче и отвеснее. Такую красоту я раньше видел лишь в фильмах про Джеймса Бонда и Ихтиандра. Ничего не передают ни видео, ни фото. Сидишь, слушаешь фррр-фррр и шуррр-шуррр волн, и еще плюх-плюх, когда о камни. Смотришь на крепостные зубчатые стены, гору, прозрачную воду. босыми пальцами ног ощущаешь мелкую гальку. Море все пытается лизнуть тебя в пятку, но никак не достанет, шипит и сердится. И ты воспаряешь настолько далеко, что спохватываешься: надо возвращаться. Боишься слишком расслабиться, стать чрезмерно добрым, мягким, незащищенным. Срочно требуется лекарство в виде иронии.
Так.
Смотрим на эту старинную турецкую крепость, на море и все прочее нормальным человеческим взглядом. Все это немного слишком. Слишком красивое, зеленое, синее и пористо-рыжее. Для гарантированного привлечения туристов, это ж просто реклама «Приезжайте к нам в Турцию». Крепость и стены, змеящиеся по всей огромной горе, они построили из пенопласта, раскрасили ее в эти охристо-рыжие тона, прописали каждую трещинку и прожилок. Были приглашены лучшие турецкие художники, они работали целый год, истратили тонну краски и лес кистей. Гору вообще насыпали, камни навалили, сверху высадили деревья и кусты. Причем и каждый листик тщательно выкрасили аптечной зеленкой. Дно моря они устлали яркой синей плиткой, саму воду подсинивают регулярно. Небо задувают аэрозольным устройством, облака нагоняют специальными дымогонными автоматами, такие используют в шоу-бизнесе. А цветы такие разве бывают – белые и сиреневые, лиловые и синие, алые и желтые – на каждом углу, обвивающие балконы, столбы, стволы пальм? Нет, конечно. Все это гигантский рекламный ролик, где природа идеальна, все люди белозубы и бронзовозагорелы, и вот-вот прозвучит сакраментально-вкрадчивое о кариесе, перхоти и таблетках от вздутия живота.

...Наверное, все это уже было в раю, откуда мы все родом, но просто забыли. А земная его точка – это просто Турция, Алания. Просто начало мая, когда в Киеве вечером холодрыга, а тут можно купить ведро клубники. И белая тугая, сладкая созревшая шелковица сама падает тебе на скатерть в ресторане отеля Монте-Карло.

* * *

Моя Хургада

Пляж. Две пожилые русские женщины просто разговаривают. Но на них смотрят все отдыхающие. Даже когда они говорят тихо («А я говорю – ой, спасибо, а там такая сумочка» – «Да тут в отеле этих сумочек...») – их слышно на ресепшене отеля и дальше, за шоссе. Ну, голоса такие.
Иногда они понижают голос до шепота, обсуждая интимные вопросы: («У них же, мужиков, после пятидесяти секса нет» – «Нет, после шестидесяти» – «Эх, где бы взять такого деда, чтобы умереть после бурного секса» – «Дурочка, после этого лучше жить»), – и тогда в теме всего лишь весь пляж.
Как-то раз одна из них отошла за матрацем, а другая крикнула ей вслед: «Раечка, я сейчас вернусь, только сфотографируюсь!» Она слегка повысила голос, чтобы Раечка точно расслышала. От этого крика задрожали чугунные столбы навесов, по бетону причала поползла трещина, на противоположном берегу Красного моря волна унесла в пучину несколько лодок, а два авианосца США объявили готовность номер один и на всякий случай вошли в Персидский залив.

Можете вы представить себе переговоры в области торговли, где одна сторона начинает с вопроса к другой, настоящие у нее усы или поддельные? А мне и представлять не надо, потому что я в них участвовал. Со своими усами. Подскочил ко мне один из уличных зазывал, и пальцем показывает – не искусственные ли? Я даже засомневался от неожиданности, хотел подергать. А оказалось, что это просто прием такой для начала разговора, и потом сразу: заходи в магазин, покупай сувениры.

Гонимые голодом, отдыхающие стремятся к ресторану за пять минут до ужина. И сквозь его стеклянные стены всегда видят общее построение официантов, которым что-то рассказывает шеф. Легко представить, как он их наставляет. Вы видите, как выглядят наши постояльцы? – спрашивает он, и сам же отвечает: у них трясущиеся двойные подбородки, нездоровый цвет лица, огромные животы и хронический целлюлит. Так вот, тщательно следите, чтобы такой облик у них оставался и впредь, и даже усугублялся. Подкладывайте им сладкого и жирного побольше. Иначе они похудеют и смогут конкурировать с нами, египтянами – самой красивой нацией на свете.

Между столов в ресторане отеля Санд Бич хищно снуют стаи официантов. Как только кто-то видит опустевшую тарелку – тут же налетает, хватает и с клекотом уносит прочь.

Странные они какие-то, эти египтяне. Дорога у них отличная, просто монолит какой-то на века, и разметка идеальная. А вдоль дороги – строящиеся дома. То есть они вначале дорогу проложили, затем начали жилье возводить, причем по этому дорожному полотну тыщу большегрузных самосвалов каждый год пускай – хоть бы что. А у нас? У нас начинают со строительства. Камазы ездят, раскатывая колеи в грязи все глубже и глубже, год за годом. Уже и дома стоят, и люди в них живут, а дороги только начали строить. Проложат асфальт по снегу, летом взламывают его и опять сначала. Потому мы так весело живем.

Древний египетский художник, изображавший соплеменных ему людей, оказывается, не так уж увлекался стилизацией, как мне всегда казалось. Эти ребята действительно в основном тонконогие-тонкорукие, у них узкие длинные ладони, грациозные движения, гордый поворот головы, большие реснисчатые глаза. Толстяков меньше. Женщин рассмотреть не удалось: они закутаны в ткани и даже купаются в море в них. Многие вообще смотрят сквозь узенькую прорезь из черной ткани, даже белков глаз не видно, лишь зрачки. Ничего не видно, но понятно – женщина. При этом у некоторых из-под одежды, метущей тротуар, выглядывают джинсы.

Ездили на маршрутном микроавтобусе в центр Хургады. Дверца не закрывается, внутри места заняты, юноши висят гирляндами снаружи – с понтом каскадеры. Купили дыню, такой сладкой дыни я в жизни не ел, а она малость недозрелая вроде, зеленоватая. За ужином один немолодой официант (а они почти все юноши) сказал, что я похож на египтянина, и поинтересовался моим вероисповеданием. Арабы любопытны, как дети, и столь же бесцеремонны.
Хотя определения «какие мы» и «какие они» довольно условны.
Египтянин: абориген, смуглый, чернокудрый и тощий. Набрасывается на любого иностранца с целью продать ему любую ненужную вещь. При этом стремится обсчитать, а когда его разоблачают, непринужденно делает вид, что пошутил. Мастерски делает деньги на желании иностранца поселиться в неразрушенном номере, получить что-нибудь без очереди, сходить в туалет, спросить дорогу и выпить глоток воды. По-детски любопытен: спрашивает каждого, откуда он приехал и какую исповедует религию.
Иностранец: понаехавший двуногий. Чаще всего уродлив, толст и бледен, как покойник. К тому же невероятно туп, так как приходит в восторг при виде поддельных папирусов и деревянных головок Нефертити. Ему можно продать экскурсию в любой пустырь за углом, и он будет радостно щелкать фотоаппаратом груду камней. Фантастически прожорлив: за завтраком, обедом и ужином сметает все съедобное в радиусе километра. Если спросить его что-нибудь о нем самом, радуется как ребенок. Этот ходячий бумажник создан аллахом лишь для безбедного существования детей пустыни.

Не сочинить ли сюжет детектива, где действие происходит в Египте, подумал я. И тут же вспомнил Пуаро, который с какой-то экскурсией сплавлялся по Нилу, осматривал пирамиды и попутно раскрыл произошедшее в пути убийство. Конечно, если Агата Кристи отыхала в Египте, то меня не удивляет ее желание кого-нибудь здесь прикончить.

Посреди толпы на центральной улице Хургады человек невозмутимо разговаривал по мобильному телефону, интеллигентным русским голосом советуя своему абоненту послать кого-то конкретно на три буквы.

Из записанного в самолете. С высоты в девять километров едва заметно, что Земля – обитаемая планета. Еще чуть вверх, и городов не видно. Облака, а под ними водная или земляная гладь. Чтобы обнаружить разумную жизнь, надо приблизиться. Это как любовь обнаружить: надо подойти вплотную и заглянуть в глаза.

Все-таки перелет Хургада-Киев поражает воображение. Только что ты взлетел, успел увидеть Нил, а уже берег Средиземного моря, и вскоре противоположный скалистый берег. Кстати, чтобы узнать, что я люблю Турцию, надо было побывать в Египте. Пролетели турецкие горы, и вот уже берег Черного моря, оно вообще промелькнуло, и пошли заснеженные долины Украины. Словом, ты на кончике указки, которую передвигают по географической карте: посмотрите, дети, это Африка, а это Европа... ландшафт... растительность... полезные ископаемые...

* * *

Мой Нью-Йорк

Вообще-то мы с Нью-Йорком никогда не планировали увидеться, и в этом смысле давно махнули друг на друга руками. Все, кто туда уезжал, пропадали сразу же после обещаний писать и звонить. Это был просто красивый миф, голливудская декорация для фильмов с Вупи Голдберг и Эдди Мерфи, срежиссированная картинка. Я не верил в вещественность этого города; он же обо мне и не подозревал.
Каково же было наше удивление, когда мы встретились!
От удивления я сделался серьезен. А город вывалил на меня дома, людей и погоду от 4 до 22 градусов по отечественному Цельсию, от дождя с ветром до жаркого солнца.
Но что погода! Независимо от нее быть добросовестным туристом – тяжелая работа, это вам не валяние на солнышке в Турции. Во-первых, много боссов, и каждый кричит, что ты непременно должен увидеть что-то, без чего не узнаешь Нью-Йорка. Жизни не хватит, не то что десяти дней. А во-вторых, трудно удерживаться от непроизвольных оценок.
Однако нельзя записывать первые впечатления. Надо смотреть второй раз и третий: а вдруг тебе показалось? А если это банальность?
Я терпел. Не записывал про небоскребы Манхэттена и кормление с руки белок в Central Park. Иронически оглядывал 42-ю стрит и 5-ю авеню: ну-с, чем удивите? Недоверчиво проходил пешком Бруклинский мост и наблюдал закат с набережной Гудзона.
Я сдерживался изо всех сил. Нужно не доверять. Что тут говорить, если даже Гудзон произносится не Гудзон, а Хадсон?! Город может обмануть, и ты можешь опозориться, воскликнув: ах, я ошеломлен Нью-Йорком, я влюблен в этот город! А потом он тебя каааак приложит...
И вот прошло время, я сижу дома и могу медленно, вдумчиво, почти отстраненно сказать: я ошеломлен Нью-Йорком, я влюблен в этот город.

Стюардессы в Боинге 767 компании Delta не выглядят стюардессами. Это пожилые женщины, некоторые в передниках, как хозяюшки. Улыбаются и обращаются по-английски «сэр». В самолете выдают трогательные красного цвета масочки на глаза, маленькие подушки в чехлах, тонкие синие покрывала. Все для сна есть. Только сна нет. Как можно спать, когда летишь в Америку?!

Озабоченная тем, чтобы мы успели побольше посмотреть интересного, Рая повезла нас в университетский городок Принстон. Шел проливной дождь, нужно было проявить героизм. Я тут же сдался, а кое-кто героически отправился на прогулки и осмотры. Рая и я зашли в Starbucks Coffee. Меня угостили кофе с ореховым вкусом и банановым хлебом, который оказался просто кексом.
Глазею на посетителей кафе. У некоторых на столе ноутбуки, они читают, работают. Носатый парень, зажав голову в ладонях, уставился в свой лэптоп. Изредка он поднимал голову и смотрел по сторонам диким взглядом, видимо, чтобы вернуться в реальность. У другого парня, темнокожего, рядом с компьютером толстенная книга. Он то читает книгу, то смотрит на монитор, схватившись за рот тонкими пальцами, сложенными в щепоть.
Остальные просто пьют и едят. Многие громко разговаривают и смеются смачно, громко, непрерывно. Можно было бы подумать, что у них конкурс на самый смешной анекдот. Но это они так общаются.

Типичная киевская улица: неширокая одностороннего движения, автомобили стоят в пробке, на тротуарах припаркованы автомобили, так что прохожие протискиваются с трудом; из-за этого в потоке прохожих тоже заторы. Велосипедисты проскальзывают между машинами и бордюром тротуара, если есть место.
Типичная нью-йоркская улица: неширокая one way, автомобили припаркованы справа и слева, для них размечено место; сбоку от парковки велодорожка шириной в метр, и еще есть место для проезда автобуса. Пешеходы свободно гуляют по тротуарам.

Наша знакомая Оля работает в компании Google. Это было первое место в Нью-Йорке, где у нас спросили документы. Второе было в ресторане на просьбу принести пива...
В Google можно работать, вообще не уходя домой. На каждом углу кафешки, где ты сам себе можешь сделать кофе каппучино, эспрессо или чай, взять из шкафчика сок или напиток плюс всевозможные закуски. По бесконечным коридорам можно катить на самокате, которые стоят всюду. На рабочих местах художественный беспорядок: свалки ноутбуков, мягких игрушек и воздушных шаров. С потолка свисает смешная клоунская пара обуви. Современный дизайн.
Есть закуток, где стоят столы и корзины с конструктором «Лего». Садись, думай и конструируй.
В огромном кафетерии в Google’е туча народу всех национальностей. Они нагружают подносы едой и садятся за длинные столы. Еда бесплатна, между прочим. Стоит беспрерывный гул: несколько сот людей разговаривают. Они сюда не поесть, что ли, пришли, а потрепаться? От звукового фона можно уйти на веранду, где открывается знаменитый вид на знаменитый Манхэттен.

Чтобы уехать в Ну-Джерзей на басе, нужно попасть в порт асорити и найти свой номер гейт. А тикет купить заранее и волноваться, что на нем написано #114 вместо твоего #164, хотя толстая негритянка-кассирша заявила, что это ноу дифферент. Но ты не можешь тэйк ит изи, тебе нужно именно в Фейр Лоун на угол Плаза роад энд Морлот эвеню, ведь кто их знает, этих коварных туземцев, куда они тебя завезут.

Еще летишь в самолете. Еще и нескольких часов не прошло, как ты покинул Нью-Йорк. Но уже чувствуешь, как тебе будет его не хватать.
Его наглой, бесстыдной красоты. Бесконечных масштабов и комфортной продуманности деталей. Громогласных горожан. Абсолютной личной свободы каждого и вежливой организованности всех. Музыки дорог, этих ритмичных щелчков шин проносящихся по стыкам плит автомобилей.
Тебе предстоит лечиться от ньюйоркозависимости, которую ты не мог не подхватить в этом городе.
Выздоровление не гарантировано.

Никакой уважающий себя житель Нью-Йорка не выскочит на стрит наспех, не спустится в сабвей в чем попало. К выходу он готовится долго и тщательно.
Каким сегодня быть? Например, можно надеть специальные, висящие ниже колен штаны и бейсболку, достать из кладовки реквизит – скейт или самокат.
Если же нашлась каска – она тоже годится для прогулок, только костюм придется слегка испачкать мелом.
Хорошо смотрятся огромные кроссовки-ботинки в ансамбле с такими же перчатками. Идешь по Парк-авеню, прохожие оглядываются – значит, выход удался.
Или если женщина. Перед выходом она тщательно причесывается и распускает свои белые локоны до самых плеч, пудрится, напомаживает губы ярко-красным, надевает черные короткие шортики – почти трусы, и обувает высокие до колен сапоги. Так и проходит по платформе. Можете себе представить.
Другая уже в вагоне сидит, у нее пышно взбитые рыжые патлы, сбоку к ним прицеплена гигантская черная искусственная хризантема. Она громко, то и дело хохоча, разговаривает с мужчиной, у которого костюм такой: сверху строгий пиджак и галстук, снизу – шорты и сандалии. Загримирован под индийца.
А эта надела костюм толстой-претолстой негритянки и идет медленно, вперевалочку, опираясь на трость.
Кстати, и стиль ходьбы выходящий на улицу житель Нью-Йорка выбирает заранее. Один ритмично и поочередно выбрасывает вперед руки, будто идет на лыжах. Другой пританцовывает и прищелкивает пальцами в такт ходьбе. А этот вообще при каждом шаге поворачивает голову вправо и влево, напевая при этом невнятную, но бодрую песню.
В общем, выход наружу требует времени и скрупулезной подготовки.
Актеры ведь не выходят на сцену в бытовой одежде и в повседневных образах. Они выходят подготовленными, одетыми с иголочки и старательно вжитыми в роль.
Потому что Нью-Йорк – это такой большой круглосуточный театр. Со своими декорациями, задниками, рабочими сцены и актерами. Ну и зрителями, конечно.
Билеты только дороговаты. Но кого ж это остановит.

* * *

Мой Чикаго

Записывать свои впечатления это не прихоть, развлечение или хобби, а святая обязанность настоящего путешественника. Насладился сам – дай насладиться другим. Пусть даже сквозь густой фильтр твоего личного восприятия. Другие же не виноваты, что у них нет родственников в Чикаго. Фотографии? Да, конечно, но ракурсы и экспозиции не так разнообразны, как сплетения слов. Тем более что любые фото можно найти в Интернете. А собственные впечатления всегда индивидуальны, как отпечатки пальцев.
Итак, Чикаго. Ожидаешь, конечно, гангстеров и трущоб. Эти два стереотипа прочно записались на подкорку еще с советских времен, и освободиться от них не так-то просто.
И где же они? Нету. Зато встречает группа улыбающихся родственников. Их утонченный гангстеризм заключается в том, что тебя привозят в ресторан и закармливают. Этого количества еды хватило бы дома на месяц сытного пропитания. А блюда действительно вкусные, и как отказаться?

Если старшая сестра еще сравнима по размерам со мной, то есть рост около 164 см и вес не более 60 кг, то ее дети отличаются могучими плечами, торсами и животами. Это великие племянники, иначе не скажешь. Что в общем неудивительно при таком питании. Великие племянники пусть невеликого, но небезызвестного меня.
Вторая часть стереотипа – трущобы – тоже отсутствует. Аккуратные приличные строения и дома. Имеются и небоскребы, куда же без них. Хотя, кажется, их поставили лишь чтобы не отставать от Нью-Йорка. Они растут не тесно прижавшись плечами, как на Манхэттене, а на достаточном расстоянии для обзора. Двух самых высоких зовут Хэнкок и Уиллис (в девичестве Сирс).

В центре города дома вообще очень велики даже без всяких небоскребов. Например, церковь, обычная себе церквушка ростом в двадцать два этажа, а сверху еще готический шпиль. Зачем сооружениям такие размеры, не вполне понятно. Наверное, чтобы яснее обозначить: это место – город, а не просто так. Стиль «знай наших». Притом невольно и сам начинаешь тянуться вверх, если не телом, так душой.

* * *

Мой Краков

В основе настоящего многослойного произведения искусства должна быть красиво придуманная легенда. Скажем, прежде чем начать жить в новом доме, в него надо впускать прошлое. Без прошлого не так комфортно, все равно что на стуле без спинки: опереться не на что. Тогда на стены вешаются фотографии предков, живопись и офорты, в интерьер вписывается старинный буфет или сундук.
Города тем более не могут обойтись без корней. И появляются братья, возводившие град на холмах, казак, проезжающий через реку, или царь, топнувший ногой: хочу здесь город.
У Кракова все гораздо проще и романтичнее: рыцарь и дракон. Дракон поедал девушек, рыцарь Крак возражал. Истории неизвестны случаи, когда драконы побеждают рыцарей, так что злодей, использововавший девушек не по назначению, был обречен. Таким естественным образом возник город.
Добро в легендах побеждает зло, но увековечивает его вместе с собой. Если судить по количеству изображений дракона, краковяне помнят его лучше, чем рыцаря, и с большей нежностью. Даже водостоки с готических крыш выполнены в виде драконьих голов. Не говоря о многочисленных сувенирах, от керамических до плюшевых.

На самом деле поляки все понимают про Краков, они очень довольны, что живут в самой красивой в Европе легенде, и охотно катают падких до экзотики туристов в своих туристских элекромобильчиках по старым улицам, рассказывая им байки за некоторое количество злотых.
Ну что же, Краков того стоит. Город вызывает устойчивую зависимость. Только попробуй его, и захочется снова и снова – бродить по мощеным улочкам, задирать голову на костелы, заходить в арки двориков, огибать гулкий замок Вавель, кататься на трамвае.
Так что можешь – приезжай, а не можешь – пшепрашам.

* * *

Мой Вроцлав

Если вы хотите получить правильное место, красивое и удобное, начните с прокладки направляющих. Это такие силовые невидимые линии, необходимые, чтобы объекты примагничивались к ним и выстраивались вдоль.
Нарисуйте густую сетку линий в виде овалов и дуг, прямоугольников и ромбов. Когда сетка готова, смело насыпьте в нее мозаику города.
Приятными глазу дугами и синусоидами должен лечь булыжник по тротуарам, мостовым – где-то мелкий, темный, размером с пакетик чая; где-то – светлее и крупнее, изредка совсем крупными прямоугольниками. Каждый лючок, столб окружает любовно выложенное кольцо камушков.
В такую стройную сетку ложатся кирпичи стен домов и кафедральных соборов. Особенно приятен ритмичный орнамент черепичных крыш, они ложатся по отдельным направляющим. Крыши похожи на темно-оранжевые островерхие шляпы.
По своим линиям прокладывайте улицы и узкие переулки, по своим выстраивайте дома. Здания раскрасьте во все оттенки пастельных тонов: палево-розовый, оливковый, янтарный и сиренево-голубой. Вставьте снежно-белые прямоугольнички окон. А на стены соборов положите присущий им темно-коричневый, матовый, строгий тон.
Костелы окружите ажурными решетками, их же вставьте в некоторые окна-бойницы. Сверху натыкайте побольше уходящих в небо острых стрел – это будут шпили.
Все это вы проделаете легко и играючи – если, конечно, нарисовали достаточно густую, геометрически точную сетку силовых линий.
Собственно, у вас получился Вроцлав.

Здесь царит уютный домашний порядок. Ничего хаотичного, случайного, тем более абсурдного. От этого чувствуешь себя неуютно. Чтобы скрасить возможный дискомфорт, в верстку Вроцлава внесены две забавные странности. Например, кое-где сидят или лазают по фонарным столбам маленькие бронзовые гномики – краснолюдки. Они то появляются, то прячутся – в разных местах и с пояснениями мелким шрифтом. Когда же идешь по указанному адресу в музей краснолюдков, оказывается, его нет: тоже спрятался.
Вторая странность: некоторые указатели туалетов посылают туда, где туалетов нет. Но это, скорее всего, проделки все тех же краснолюдков.
А так город выстроен в порядке совершенном и непривычном. Но три дня можно и потерпеть. Побродить, пощелкать фотокамерой, поесть в ресторациях и тавернах келбасок с капустой, налесничков с сочевицей, земняков, запеченных под сэрэм, густой зупы помидоровой, выпить гжанца с ликером и корицей, горячего пива с медом.
И подумать о том, что Вроцлавская верстка, эта мозаика тротуаров, стен и крыш – идеальная модель вселенной, где малые детали образуют крупные до бесконечности, где все начинается с кирпичика, с витражного цветного стеклышка, а продолжается состоящим из мозаики зданий и площадей городом. Страна состоит из мозаики городов и холмов, планета – из мозаики континентов.
Да и сам ты в этом орнаменте пусть недолгая, однако необходимая, может, даже узловая мозаичина. И тоже движешься вдоль нарисованной кем-то невидимой намагниченной направляющей.

* * *

Мой Гурзуф

Поселок Гурзуф знаменит тем, что из него открывается вид на Медведь-Гору. Гора велика, таких Гурзуфов на ней могло бы поместиться больше, чем на собаке блох. Однако в поселке небрежно говорят: «Поедем на дикий пляж под Мишкой?» Под Мишкой... Неуважительно, зато с любовью.
Жители Гурзуфа ведут простую честную жизнь квартиросдателей, продавцов, официантов, водителей и сотрудников «Артека». Все при деле. Медведь-гора работает достопримечательностью. Прибой работает перетирателем крупных валунов в мелкие, а мелких – в песок. Даже облака работают: с утра деловито прицепляются к вершинам гор и сидят там до вечера, болтая ножками и наблюдая за суетой внизу.

Если когда-нибудь я услышу от жителя Гурзуфа сетования, что вот, дескать, скучно жить в провинции – я ему скажу: поезжайте в Киев. Нет, вы поезжайте, поезжайте! И на любом рынке купите самый лучший персик. Откусите. Теперь вам понятно, почему жить и есть фрукты надо в Гурзуфе?
Купленный на рынке у первой попавшейся торговки местный персик невзрачен и недорог. Откусываешь – он брызжет, течет, косточка распадается на две половинки. Один глоток – и персика нет, рука тянется за вторым, почувствовать это счастье еще раз. Вкус его пронзителен, как скрипка Паганини. Крымский персик наполняет каждую клетку твоего существа. И существо хочет завтракать, обедать и ужинать такими персиками. А на то, что называют персиком на киевском рынке, презрительно наплевать.

Мы плыли морем из Гурзуфа в Ялту. Нам показывали горы с вкрапленными в них домами. Потом мы ехали по шоссе из Ялты в Гурзуф, и те же дома я наблюдал с обратной стороны. Ну что вам сказать. Есть, конечно, огромная разница: лицезреть эти дома на фоне величественных зеленомохнатых гор или на фоне величественного бирюзового, переходящего в небо моря. То есть фон разный и вызывает трепет, а панельные многоэтажные человеческие соты стандартны и вызывают презрение к архитекторам. Здесь должны вырастать строения из ноздреватого камня, крытые черепицей, и они должны не торчать из пейзажа, а сотрудничать с ним.

У Чехова был прекрасный дом в Ялте, жемчужине Крыма. Казалось бы, зачем ему при таких жилищных условиях дача в Гурзуфе? Тем более на каких-то голых скалах. А вот для чего: чтобы встречаться с Шаляпиным. Ведь Федор Иваныч не подсуетился вовремя, чтобы обзавестись недвижимостью в Крыму.
Свои лучшие арии знаменитый певец исполнил именно в Гурзуфе, на даче Чехова. Антон же Палыч, который как раз вовсю писал там свои лучшие пьесы, однажды сказал: «А иди-ка ты, брат Шаляпин, петь свои арии на скалу. А то у тебя такой голосина, что мои лучшие произведения рискуют не появиться на свет». И даже построил ему на скалу каменный мостик.
Отныне Шаляпин пел на скале. Но оттуда звуки его голоса разносились вообще по всем окрестностям. И Пушкин, который как раз остановился в Гурзуфе в доме герцога Ришелье, чтобы написать здесь свои лучшие стихи, вынужден был зажимать уши. Но это не помогало, и тогда Александр Сергеич садился в лодку и заплывал глубоко в скалу. Пещеру потом так и назвали: грот Пушкина.
Лишь художник Коровин, живший по соседству, усмехался в усы и продолжал наносить на холст мазок за мазком. В ушах у Константина Алексеича были беруши. Вот почему именно в Гурзуфе он создал свои наилучшие полотна.
Видя такие обстоятельства, герцог Ришелье воскликнул: «Да идите вы все!» – и хотел было вернуться губернаторствовать в Одессу, где он создал что-то настолько наилучшее, что ему даже поставили памятник. Но не смог: был травмирован летящим пляжным зонтом.

На пляжах Гурзуфа открылся ежегодный сезон полета зонтов. Под ними отдыхающие обычно прячутся от солнца, того самого, за которым ехали в Крым. Теперь, загорая, приезжие вынуждены зорко следить за несущимися на бреющем полете и скачущими по пляжу быстрыми беспощадными тварями. Зонты так и норовят огреть зазевавшихся своими полотнищами или, того хуже, острыми палками. Но наших бывалых отдыхающих не испугать: они умудряются загорать, есть горячую кукурузу и даже дремать на своих подстилках, при этом уклоняясь от бешеных зонтов вправо и влево. Поэтому случаи травматизма здесь не зарегистрированы (герцог Ришелье не в счет). Почему пляжники не вкапывают палки прокатных зонтов на достаточно надежную глубину, наука до сих пор не знает.

* * *

Мой Комо

Недалеко от Милана есть городок Комо с одноименным озером. Четыре года прошло, а я все вспоминаю эту поездку. Много есть на Земле красивых мест, и это, безусловно, одно из самых – но без внешнего блеска и экзотического флера. Чтобы убедиться в этом, нужно просто-напросто не спешить, постоять и посмотреть. Причем сверху.
Хихикая над звучным словом «фуниколоре», мы выстояли очередь, взяли билеты и устремились вверх. Фуникулер такой длинный, что кажется, он ведет прямо к Богу. Но нет, всего лишь на гору, где расположился другой городок, а дальше уже вообще Швейцария. Правда, и городком это место наверху назвать трудно. Серпантин узких улочек, черепичные домики, пара храмов, много баров и закусочных, безмолвные ворота частных владений и ящерицы на камнях. Но виды оттуда стоят того, чтобы взбираться.
Мы бродили по улочкам, глазея на пейзажи и пугая ящериц, а нас испугала стая велосипедистов. Как они туда забрались, не пойму, а в то, что заехали сами – не верю. Зато спуску оттуда на своих колесах очень завидую.
Далеко внизу над озером с таким ревом, который издают динозавры в голливудских триллерах, летал гидросамолет. То есть он взлетал с воды и садился на нее, катая туристов. Когда он ждал желающих и не летал, тишина была идеальной. Мне захотелось тут остаться как угодно, кем угодно, хоть деревом. Стоял бы и смотрел вниз.
Впрочем, в некотором смысле я и остался.

* * *

Мой Рим

Рим – не город, а замечательно успешный исторический и туристический бизнес-проект. Собрались однажды тыщи лет назад умные люди и решили: а обеспечим-ка мы своих потомков до конца их веселых дней. И понастроили античных примечательностей, понимая, что со временем они станут живописными развалинами. Теперь народы со всего мира едут в Рим, бредя городом-музеем. И оставляют здесь свои денежки. Думаю, горожане по ночам специально состаривают то, что еще не успело живописно развалиться.
Камни древней дороги имени товарища Аппия больше напоминают валуны. По ним героически ездит тьма велосипедистов. Геройство их не только в преодолении дорожных неровностей, но и в том, что тут же ураганами носятся автомобили. Я решил пока героем не становиться и топал пешком, обозревая колумбарии, цирки и базилики. Если метров сто исторических руин не было, я точно знал: сейчас явятся. Народная примета.

Я понял, почему Римская империя погрязла в разврате и погибла, завоеванная варварами. Что-то такое есть в самом римском воздухе – располагающее к разврату, в крайнем случае к разложению. Может, поэтому здесь все такое состаренное: не только руины, но и таблички к ним? Поэтому легко и неожиданно для себя ударяешься не только в кьянти и горгонцолу, но и в разноцветную пасту с местным пивом, ликер в чае и манго сверху. И этим разложение только начинается, я считаю. Кстати, для традиционного римского упадка и разложения необходимо иметь богатырское здоровье: Рима много, он мелькает в голове, гудит в ногах и сладкой тяжестью лежит в желудке.

Колизей призван подавлять своим величием. И он с успехом это делает со всеми, кроме меня. Меня, выросшего в советскую эпоху с ее гигантоманией, так просто не подавишь. Видывали мы еще и не такие дворцы съездов. А то, что там, в этом цирке, людей тиграми травили, так камни в том не виноваты. Камни – это архитектура, которая искусство. А если бы в Октябрьском дворце, бывшем пансионе благородных девиц, тоже бои устраивали – то что? Мы бы перестали туда ходить на гастроли известных артистов?
К слову о мастерском состаривании: там рядом с Колизеем стоял кран. И если возле другого объекта это значило бы, что его ремонтируют, то этот кран наверняка состаривал!

Не попал в Ватикан: тысячная очередь. Туристический голод в то утро был не вполне удовлетворен. Но я считаю, что искусство если и требует жертв, то скорее от творцов, а не от воспринимателей. Значит, не судьба, сказал я, а судьба будет встретиться с тем, что само придет в руки. И оно тут же пришло. Замок Святого Ангела – огромная крепость, удивительно целехонькая. Чтобы глянуть на журналистское удостоверение, служителю понадобилось полсекунды – и я получил билеты за так, сэкономив 10 евро. Массивный замок побывал тюрьмой, откуда в свое время сбежал, между прочим, знаменитый художник и скульптор Бенвенуто Челлини. На самом верху крепости я понял: похоже, на месте дерзкого ваятеля я бы остался. Очень высоко! Зато весь Рим на ладони.
В общем, туристический голод получил на обед полноценное блюдо. А на ужин тур-обжорству решено было скормить уже не какие-то конкретные точки, где происходило то-то и то-то, а блаженные шатательные прогулки. Это было в районе Трастевере, где уютно и спокойно, ну практически пасторально. Людей немного, они неспешны и ленивы, и кажется, даже не очень громко общаются и не так далеко машут при этом руками. Вообще тихий итальянец – это оксюморон, он видимо или болен, или в депрессии. Но я видел в трамвае очень хорошо выглядящую пожилую сеньору, которая объяснила, где выходить, почему-то шепотом.

О римских знаменитых форумах. Зачем их столько было в античные времена? Для общения граждан. Ведь ни телеграфа, ни телефона, ни Интернета не было. А общаться-то охота! Вот они и понастроили форумов этих. Модераторов небось назначили, и давай общаться. Всем чмоке в этом чатике и все такое. Но не знали они, что от всяких чмоке кому попало до гибели империи – один шаг.
Видел гладиаторов, торговавших телом у Колизея. Потом их же наблюдал совершенно не к месту – у замка Св. Ангела. Не иначе, подземными ходами просачиваются по всему городу. И еще одно наблюдение: собачьи какашки тут лежат на тротуарах, ни в какие пакетики хозяева их не собирают. Думаю, это по той же причине, по какой запрещено изменять фасады зданий – чтобы история была максимально натуральной.

На Вилле Боргезе, которая собственно парк, аллея из статуй в парковой аллее. Комплектность у них разнообразная: кто целый, кто без головы, а кто без рук – зато в парке их очень много. Вот, значит, как понимали роскошь римские граждане. Так и я, пожалуй, захочу украсить ванную статуями, чтобы почувствовать себя патрицием. Статуи могут быть маленькими, поскольку патриций я тоже в общем некрупный. Там же
встретил цветущие, почти киевские каштаны, чуть не прослезился от умиления.
В солнечном парке было почти тихо, а вот в галерее современного искусства оказалось громче благодаря детским экскурсиям. Надо сказать, в Риме часто завывают сирены – все скорые и полиции без них не передвигаются, воют громко, даже душераздирающе. Так вот: слабо они звучат по сравнению с детишками.

Выйдя в Тиволи со стацьоне, не сразу опознали в местности город: горы, заросли, реки и развалинки. Среди этого улочка с автомобильчиками. По ней сразу попал таки не в город, а на виллу Грегориана. Виллами здесь, видимо, принято называть все на свете – в данном случае, несколько квадратных километров аккуратно упорядоченных дремучих зарослей, тропинок, лестниц, и, конечно, обязательных развалин. Перемежаемых большими водопадами. Едва завидя людей, водопады принимаются величественно ниспадать в глубокие ущелья, издавая при этом гул.
На глухих крутых каменистых тропах этой виллы не чувствуешь себя одиноко. Тут же ходят туристы всех возрастов и народов. Даже старички со старушками бодро карабкаются. А что, назвался туристом – полезай в гору. А я слегка задыхался и не ощущал себя настолько бодрым, как они – может, потому что карабкался не за пять евро, как все, а по журналистскому удостоверению, то есть даром.
Оттуда вышел на улочки Тиволи. Они узки, внезапны и очаровательны. И теснящиеся на них высокие состаренные домики не похожи друг на друга ни по форме, ни по рисунку окон, ни по цвету. На каждой площади я омачивал голову в фонтане, так как она пожелала разболеться от обилия впечатлений. Удивленная ледяной водой, она притормаживала. Эффективную процедуру я продолжал и на вилле д’Эсте, которая почти вся состоит из фонтанов... Как я понимаю всех этих важных персон прошлых веков, которые строили себе в таких местах виллы, а потом строили в них козни, бродя по аллеям под сенью струй. Хотя это надо быть политиком, чтобы строить козни среди такой расслабляющей местности. Я бы не смог. Впрочем, не знаю, виллы в Тиволи у меня нет.

В Риме, в Национальной галерее, что в палаццо Барберини, Тициана мне увидеть не удалось, он в тот день отдыхал в запасниках, а на смену заступили другие титаны. На посту был встречен Рафаэль. А потом было шатание по улочкам Рима, и это было не меньшее удовольствие. С утра шатание проходило отлично, а вот после обеда подвозящие шатающихся автобусы исчезли. Краем уха (интернетного) услышал об очередной забастовке – это у римлян национальная забава. Пришлось, нашатавшись, домой идти пешком.
Видел несколько странных зданий: не античных, не средневековых. Там живут люди. Постановил, что на фоне остального Рима эти редкие дома приобретают такую ценность, что их нужно охранять государством.
День отъезда. Логично поэтому выглядели тучи. И так же логично под ними отправился с прощальным визитом в Капитолийский музей. Расположенный соответственно на Капитолийском холме. В музее давали много живописи, но еще больше мраморных статуй, бюстов, барельефов – их хватило бы на десяток музеев. Разных времен, различной сохранности, а некоторые лица удивительно современны, ну просто как живые сегодняшние! А иные – типичные древнеримляне: суровые непреклонные мужи и порочные изячные малчики. Видимо, никакой мало-мальски знатный римлянин просто не мог позволить себе умереть, пока не оформит соответствующей роскоши саркофаг – или надгробие – или статую – или бюст. Или все вместе. Видимо, знатных было много, поэтому ваятели процветали, искусство развивалось: был спрос. Куда же смотрят современные олигархи, о чем они себе думают? Кто о них сможет узнать, раскопав через тыщу лет конную статую или на худой конец бюст с тщательными завитками бороды? О наполнении музеев будущих эпох надо срочно заботиться уже сейчас. Ну и имя заодно сохранить.

На улицах Рима, особенно возле основных достопримечательностей, много странных статичных шоу, которые исполняют уличные артисты. Вот люди-скульптуры: человек без головы, но в шляпе и очках. Живое, но неподвижное изваяние сияющей золотом Нефертити. Даже «папа римский» в белых одеждах и шапочке – вместо того, чтобы раздавать монеты, этот якобы понтифик их собирает в кружку, как остальные коллеги. А Нефертити я застал в момент, когда она влезала в костюм. Это оказался восточной внешности пожилой мужчина с орлиным носом.
У всякой красоты, догадался я, есть обратная сторона.

* * *

Мои Монпелье (Монтпилиер) и Бостон

Температура воздуха в Киеве стремительно понижалась. Надо было что-то делать, бежать куда-то спасаться от этой погодной аномалии. И Америка с ее двадцатью с лишним градусами тепла оказалась очень кстати. В том смысле, что лететь в нее было предвкушательно приятно, а возвращаться не хотелось. Мне кажется, для путешествия это очень важно: возвращаться домой не с облегчением – аааа, наконец-то на свой диван, в свой уютный дом! – а с некоторым сожалением. Каковое сожаление я считаю эмбрионом следующих путешествий.
Наш маршрут и отдельные его отрезки сложились хоть и при нашем участии, но и как-то сами по себе. Киев-Нью-Йорк-Монпелье и окрестности-Бостон-Нью-Йорк-Киев. Почему именно в такой последовательности? Почему именно три дня тут и два дня там? Неизвестно. Так получилось само. Как само по себе растет дерево со внезапными ветками. И оказывается, что так – лучше всего. Надо предоставить своему маршруту складываться самому. Как аппетит во время еды, маршрут приходит во время езды. Или на день раньше. В жизни вообще много странных, хотя и приятных совпадений. К примеру, встретил нас в Нью-Йорке один Миша, жили мы там у другого Миши, в Бостоне нас вписал третий Миша.

Мы приехали в Нью-Йорк, словно домой вернулись. Даже почти не мучились от смены часового пояса. Вначале был ботанический сад в Бронксе, Гарлем и закупка кроссовок в промышленных масштабах, Бродвей и пиво с супом. И конечно, великий Миша Р. Еда и впечатления переполняют организм. Затем – вглубь страны. Ай лав Амэрика, йее!

От штата Вермонт в памяти остались одни красивые картинки: идеальные американские дороги и леса, горы и холмы, поля светлой стриженой травы. Тогда осень только начиналась, только намекала желтыми и красными пятнами на фоне зелени. Ребята, возившие нас по городкам и красивым закоулкам Вермонта, все время повторяли: одна холодная ночь, и тут все станет желто-красным. Оказывается, американцы приезжают сюда в эту пору целыми автобусами с четкой и определенной целью – посмотреть на багрец и золото и в них одетые леса. А наш автобус оказался таким, в котором можно вообще остаться жить, а не то что ехать пять с половиной часов, что для меня, настроившегося на невыносимые муки пути, оказалось приятным сюрпризом.
Вторым сюрпризом для меня, кофемана, было место работы Саши: компания Green Mountain Coffee. Я получил от благодетеля свой бумажный стакан кофию (наверное, small, так как он был всего лишь в поллитра емкостью), и мы отправились ждать его (благодетеля, а не стакан) с работы к озерцу. Солнце пригревало, теплый воздух ласкал, промозглый мокрый Киев забывался, как ночной кошмар, и вскоре совсем растаял. Особенно после прогулки босиком по траве.
Монпелье тих, уютен и спокоен, по-американски провинциален, то есть идеально комфортен и цивилизован. Странно было услышать, что в этом штате самая большая концентрация личного оружия у граждан. С другой стороны, возможно, поэтому здесь так безопасно? С третьей: в Монпелье, по Сашкиным словам, наибольшее количество писателей и поэтов на квадратный фут (а с нашим приездом стало еще на двоих больше). Как это сочетается с оружием, я пока не понял... Дом Сашки и Элки тоже уютен, в нем все устроено для взрастания активной девочки девяти месяцев – игрушки, стульчики, места для ползанья. Но и для гостей тоже. И все как-то легко и просто, словно ты не в гостях, а у себя дома. Святые люди!

В Вермонте зачем-то официально разрешено находиться на улице в голом виде. Только вот раздеваться не разрешено. Убежденному натуристу остается разоблачиться в соседнем штате и быстренько въехать сюда в чем мать родила. Но к детям это не относится. Элка переодевала Майку в самых общественных местах, и все умилялись. А про ползанье никаких законов нет. Ребенка выпускали ползать всюду, где мы задерживались хоть на пять минут. Мне кажется, ползать очень полезно и даже необходимо каждому взрослому человеку. Для восстановления душевного равновесия.
Однажды с утра мы нагрузили на крышу могучего Сашкиного автомобиля четыре велосипеда, хотя крепление предусматривало всего два. Но нам такие задачи – пустяки. Между прочим, хорошая велопрогулка возможна только при наличии автомобиля, я это давно понял, потому что до хороших мест на двух колесах не доедешь. Так что к велосипеду лучше сразу покупать машину и велобагажник для нее.

Очень трудно расслабиться и просто получать удовольствие. Потому что все время в голове звучит: «Это слишком хорошо. Это сказка. Так не бывает. Тут что-то не то. После такого замечательного обязательно должно случиться что-то не такое замечательное». Внутренний голос врожденного пессимиста. Однако он был посрамлен. Дальше все было лучше и лучше. Сладкий воздух, идеальные пейзажи, уютные городки, красивые дома, вежливые люди в автомобилях и на велосипедах, доброжелательные прохожие, улыбчивые продавцы кофе... А! Нашел, на что пожаловаться: кофе в Америке слабоват.

С "наблюдать" все было отлично, а с "записывать" – не очень. Вечером мы просто падали и проваливались в сон. Пару раз пытался достать тетрадь и хоть что-то... хоть как-то... Но ничего, кроме сухих записей типа: «Где были. Ист Монпелье, Калас (где винодельня), Кебот (где школа, в которой работала Элка). Еще Плейнфилд (магазин... что магазин? какой магазин?), Мидлсекс (пекарня и кафе «Красная курица», мы там вообще до велопокатушки сидели) и Уотербери (где Сашка подбирал пакеты с кофе, которые ему, как работнику кофейной плантации компании, положены) – не получалось. Тетрадь так и валялась без дела, слегка бередя совесть старательных путешественников. Но когда так устаешь, никакая совесть не спасет.
Винодельня среди холмов и полей. Мне на дегустации понравились сидр номер один и сидр номер два. Хотел было купить, да дорого слишком. Такие цены, наверное, они ставят в силу полнейшей неприбыльности этого винодельно-пейзажного заведения. А сделать из этого музей вина с видом на горы и долины, эдакую инсталляцию в духе современного искусства – хозяева не догадались. Всего и хватило фантазии, чтобы открывалки для вина продавать.

Миша, Сашкин друг, любезно предоставил в наше распоряжение город Бостон и свою квартиру на два дня. Причем забрал нас с South Station как родных, а по пути купил большую бутыль рому и соорудил очень даже божественный мохито. Вот скажите, как он догадался?! В квартире, кроме Миши, имеются его невеста Аня, ее папа Сергей, попугай Клёма (о нем отдельно) и борщ. Которым нас тут же угостили. Я был не голоден, так как мы в дорогу обычно берем столько еды, словно нам трое суток блуждать по пустыне. Однако борщ легко разместился во мне весь без остатка.
Квартира современного минималистического дизайна являла собой пример того, как пространства легко перетекают из одного помещения в другое. Нам постелили на удобнейшем диване на первом этаже, там, где барная стойка символически отделяла нас от кухни и на стенах произрастали слоны в виде живописи. Рано утром хозяева собирались в кухне, наскоро завтракали и уходили на работу, пока мы еще спали. Я-то уже не спал, но неловко было вставать и демонстрировать добрым хозяевам свои голые волосатые ноги. Поэтому я делал вид, что сплю, и таки задремывал. Будили нас пиратские крики попугая, у которого была своя благоустроенная клетка на третьем этаже. Мы не рисковали к нему подходить: накануне нам рассказали, что эта птичка заклевала питбуля, и вообще не любит незнакомцев.
Из холодильника размером с отдельную комнату мы нахально утащили помидорку, захлопнули дверь квартиры и отправились покорять Бостон. Город подмигивал нам солнечными лучами, отраженными от стекол небоскребов, развлекал забавными автобусиками и веселил криками чаек. Лично я много надежд возлагал на Маленькую Италию, где рассчитывал получить эспрессо. Путеводитель утверждал, что в Бостоне самое старое в Америке то-то и сё-то. В этом немолодом городе оказалось столько самых старых в Америке достопримечательностей, что нам хватило на весь первый день до вечера. Не могу не вспомнить ужин, которым нас угощали замечательные хозяева: картошка с рыбой скумбрией и пиво. Все смешалось во мне, как в доме Облонских, только еще сильнее: впечатления и еда, усталость и восторг.

На второй день мы блуждали по другим районам великого Бостона, а ближе к вечеру петляли по его бесконечной набережной. Мимо нас все время проносились бегуны, нас в упор рассматривали чайки и игнорировали гуси, над головой пролетали самолеты, по заливу проплывали туристические амфибии компании «Утиные туры», груженые туристами по самую ватерлинию. А мы все шли и шли от одного моста к другому. И наконец перешли на другую сторону, куда манила нас гордая аббревиатура «Эм Ай Ти», что расшифровывается как Массачусетский технологический институт.
Сердобольный Миша подобрал нас с лавочки, куда мы рухнули после своих марафонов, и повлек смотреть корпуса. Он тут все знает, потому что работает. Мы прошли в здание, покореженное так, словно оно попало в «комариную плешь» или «мясорубку» имени Стругацких. От вида здания снаружи кружилась голова, и внутри тоже. А потом мы встретились с Аней и пошли в Гарвард. Столько науки за один вечер – это было слишком, но мы напрягались, как могли.
Под занавес, то есть вечер, Аня с Мишей повели нас в кафе "Алжир". Оно примечательно тем, что в нем дают самый вкусный в Америке кофе в турках, а еще его нужно долго искать, потому что оно прячется. Следующим утром мы должны были уезжать в Нью-Йорк с той самой South Station. Однако надо же купить в дорогу еды!.. И побольше! Поэтому мы побежали в магазин за булочками. Он был огромен...
Казалось бы, только что прибыли в Нью-Йорк из Бостона, и бродили вечером, уставшие, по своей авеню Джонсон – и вдруг я осознаю, что мы с Мишей пьем пиво в японском ресторане, попавшемся нам под руку. И едим, между прочим, суси. Хотя недавно поужинали. А главное – действительно, говорим о литературе. Так горячо говорить о литературе можно только под пиво и только с Мишей Р., уникальным поэтом и писателем. Позже, совсем уже ночью и дома, я задумчиво ел зачем-то клубнику и глубоко философски обдумывал... Нет, не вопросы литературы, которые тут же выветрились у меня из головы, ибо они вечны, а вот что: почему так получается? В смысле, только что ты был там – и вдруг уже здесь.

Гуляли в Гэнтри-плаза-парк, который почему-то от нас тоже прятался. Он оказался симпатичной набережной с видом на Манхэттен. В нем сбоку была гигантская реклама Пепси-колы (когда-то тут находился производивший завод). Мы с Мишей тут же на ходу начали сочинять шпионский детектив, где герой прятался в пепсикольных буквах. В Мишином варианте полицейские нашли спрятавшегося в надписи «Пепси-Кола» шпиона, то есть наши победили. А я кивал и молчал о том, что шпион упал в чан с колой и утонул, и полицейские его до сих пор ищут. Народу нужны светлые финалы. А еще по набережной с бумажным змеем бегали маленький японец и его молодая мама. Ребенок, догоняя маму и змея, крикнул мне: «Смотри, какой у меня змей!» Оказывается, я знаю японский: ведь я его понял... У змея нарисованы оскаленные страшные зубы.
Позже на Манхэттене мы оказались в кафе «Метро», крохотном снаружи и бесконечном внутри. Там были супы и очень серьезные, многослойные и многоступенчатые бутерброды. А о том, как мы возвращались домой, я писать не стану, чтобы не впадать в меланхолию. Поэтому закончу путевые заметки на бутербродах – на этой вкусной и полезной ноте.

* * *

Мой Кипр

Прилетающих на Кипр в аэропорту Ларнаки встречают мило, спокойно и слегка небрежно: «Прометеус-трэвел! Афина-холидэй!» с такой интонацией, как кричат «Га-аря-чие пира-ажки!». Нас усадили в большой джип или маленький микроавтобус с еще несколькими девушками. Из мужчин были только я и водитель. Он всю дорогу оживленно разговаривал с рядом сидящей девушкой. Из-за того, что на Кипре движение левостороннее, мне все время смутно казалось, что что-то происходит не так, неправильно. К тому же мы ехали очень быстро, а водитель разговаривал с девушкой так, будто несколько лет провел в одиночной камере. Но он нас доставил в отель и сказал «С наступающим». Это был русскоязычный водитель.
В отеле Капетаниос нас встретили так же мило и слегка небрежно. Провожатого до номера не дали, хотя все объяснили, и мы сами добрались. Мне даже нравится эта небрежность, когда к тебе не лезут с желанием непременно оказать услуг,.
Гуляли, ужинали, опять гуляли по темноте. Рядом обнаружился большой парк аттракционов с качелями и большим, сверкающим иллюминацией колесом обозрения. Колесо в большом количестве производит детский визг. К счастью, это производство до номера в отеле не доходит.

За одним из ужинов рядом сидела семья: папа, мама и два мальчика примерно девяти и двенадцати лет. Я долго гадал, на каком языке они общаются друг с другом. Греческий? Нет, больше похож на чешский... Или венгерский? В конце концов я решил, что они говорят по-русски, только скороговоркой и невнятно. Манера у них такая. Позже выяснилось, что они говорят по-болгарски.
Наш повар в своем объемистом черном одеянии походит на дирижера или пианиста, дающего концерт в виде ужина. Он скромно стоит в конце очереди и каждому подходящему отделяет пласты мяса от туши индейки. Делает он это плавными точными движениями скрипача. В ответ на комплименты едва заметно кивает и улыбается уголком рта. Гордый маэстро, он знает себе цену.
Раз уж речь зашла об ужине, не могу не описать. Начинается он с глотка заранее припасенного в номере местного вина. В ресторане берем по тарелке размером с колесо автомобиля. Зачерпываем серо-жемчужного хумуса, «дзадзыки» (паста из йогурта со свежим огурцом, чесноком и травками), намазки из растертой икры, греческого салату, салату с капустой и морковкой, оливок и маслин свежего посола. От лосося отделяем розовые нежные пласты, затем... Затем затмение, беспамятство, вдруг вижу бадью со свининой, пропускаю, задумываюсь рядом с тушеной курой... Сгибаясь под тяжестью тарелок, спешим за свободный столик, а дальше все покрыто туманом и таинством наслаждения.

Рано утром я вышел пройтись и сквозь прозрачное стекло бизнес-центра увидел на первом этаже фитнес-зал. Там бесконечным рядом стояли беговые дорожки, по одной из них бежал мужчина. Второй приседал со штангой. На Кипре. В семь с копейками утра. Я поскорее вернулся в отель и лег еще подремать.
На набережной, в нашем театральном кафе (называется «Театраки») двое пожилых мужчин за столиком громко восклицали, воздевая к небу руки замысловатыми движениями, и то и дело наклоняясь друг к другу через столик, чуть ли не влезая в лицо собеседника – то есть спокойно, меланхолично беседовали о погоде.

Кипрский кофе, кипрский кофе... Слухи о нем не давали мне покоя, пока я там и тут пил свой эспрессо. Наконец, слегка волнуясь от торжественности момента, я попробовал кипрский кофе. Оказалось – это кофе по-турецки. В Греции его называют кофе по-гречески, а на Мадагаскаре – кофе по-мадагаскарски.
Когда мы по темноте возвращались парком, захотелось мне посетить туалет. Парк ведь, говорю, кустиков полно. Нет, сказала Ты, нельзя. Нецивилизованно. Короче, обнаружили мы в пустынном парке, в самых дремучих зарослях, парковый туалет. Свет работает, туалетная бумага есть, вода есть, бумажные полотенца для рук – есть. И кстати, такое издевательство во всем городе. Идешь вдоль моря, километр идешь, три – а туалеты все время есть! И в них есть все, что нужно. Но этого мало. Они бесплатны и ничем не пахнут! То есть ни продуктами жизнедеятельности, ни хлоркой, ни воздухоочистителем. От этого я начинаю чувствовать себя неполноценным жителем неполноценной страны. Они это нарочно, да?

Утром после Нового года, в городе не было никого, только мы и кошки. Весь Лимассол отсыпался после вчерашнего, одни мы героически изучали окрестности. Они нам понравились. Тихо, тепло, пальмы, хвойные деревья, мандарины и апельсины. И не заблудишься: как бы далеко мы ни углубились в город – всегда знали, в какой стороне море. Оно там, откуда светит солнце.

Мандарины и апельсины на улицах растут специальные для красоты, дизайнерские. Они кислые, как лимон, даже кислее. Пока мы этого не знали, то думали, что единственный в Лимассоле бомж питается одними цитрусами и потому исключительно здоров. Теперь думаем: а чем же он тогда питается?

Ездили в Ларнаку. Городок маленький, весь тусуется вокруг пары церквей и одного макдональдса. Море там прибоистое, пляж широкий. Улочки кажутся тесными из-за толп людей и транспорта. Местные жители добры, подходят, интересуются – не заблудились ли мы, охотно показывают направление к морю. Вот попробуй у киевлянина спроси: «В какую сторону идти к морю?» То-то. Еще из достопримечательностей – бутерброды размера XXL с очень вкусным теплым хлебом.

Весь день потрачен на поездку в Никосию, столицу ихней родины Кипра. Почему-то она называется еще и Лефкосия. Мало того, половина ее находится на территории другого государства под названием Турецкая Республика Северного Кипра. Мы гуляли по старому городу и, задумавшись, едва не стали нарушителями границы. Потому что она не отделена шлагбаумом или лентами, или чем-то еще. Ну, стоит парочка полицейских, окошечки какие-то (для паспортного контроля). Но все это выглядит очень лениво и необязательно. То есть мы шли-шли по пешеходной улочке посреди кафешек и магазинчиков, и вдруг поняли, что еще шаг – и мы сделаемся турками. И никто на нас не обращает внимания.
Зато, когда мы повернули назад, – сразу же обратили.
– Вы кто такие, откуда и куда? – строго спросила нас тетка-пограничница.
Над головой у нее висела не сразу замеченная нами табличка «Сheck point». Правда, узнав, что мы безобидные украинские туристы, она потеряла к нам интерес. Теперь вот гадаем: может, надо было вдоволь по турецкой части Кипра полазить, раз украинцев свободно пропускают?
Строили старый город Никосия-Лефкасия с таким расчетом, чтобы между стенами домов уместился ровно один маленький автомобиль. Плюс справа и слева имеется по тротуару шириной в ладонь. Носятся они на своих авто по этим, с позволения сказать, улицам, с устрашающей скоростью. Но надо отдать должное – у перекрестков притормаживают. Так что во время изучения города ни один украинский турист не пострадал.
Во время наблюдений за киприотами в автобусе, на улицах, в парках и во время их тусования в кафе мы заметили, что темпераментом они приятно напоминают итальянцев. И дружелюбием тоже.

Девушка, дежурная по спортзалу с бассейном, уже встречает нас как родных. Ведь кроме нас, сюда в подвал отеля Капетаниос не спускается больше никто, разве еще только поющий дядя киприот. Он поднимает гантели и поет. В гостинице десятки отдыхающих, на ужин ломится очередь, а побегать на тренажерах и поплавать ходим только мы. Интересно, почему.
Что же касается последождевого промытого кипрского побережья, то вдоль него мы отправились в Старбакс. Это был пеший подвиг длиною в пять или шесть километров. Или даже семь. Давненько мне хотелось еще раз попробовать латте со вкусом орехов, тот самый, которым одноклассница Рая угощала меня в Принстоне, штат Нью-Джерси... И вот мы дошли, и я его выпил. И где он теперь, этот латте, этот Старбакс и этот Кипр с его Лимассолом? Только в моей памяти. Ну и еще здесь, на странице прозы ру. Не буду удалять, пусть после меня останется.

Наш последний день на Кипре вместил в себя не 24, а 72 часа. Сбор рюкзаков и чемодана (бутылки с вином тщательно завернуть), прогулку километров на несколько, маленький обед, тусование с применением всех доступных отдыхательных средств в нашем любимом кафе «Театраки», вопли администратора о том, что у них в полдень плановое выселение, борьбу за оплату выпитого пива по справедливости, а не в ошибочно двойном размере, кормление чаек с земли и на лету, опоздание автобуса к отелю, уже почти привычное, но вызывающее нервотрепку... В аэропорту Ларнаки рейс задерживался на 3 или 4 часа. Потом оказалось, что наша авиакомпания обанкротилась. Но в Киев, можно сказать, из последних финансовых сил нас доставили.

* * *

Мой Крит

Расслабляющим отпуском повеяло еще в киевском аэропорту Борисполь. Началась посадка в самолет, первая порция пассажиров заполнила автобус. Мы стояли густо, как бамбучины в роще, почему-то очень долго – целых двадцать минут. Потом оказалось, что водитель уснул. Ну конечно, шесть утра! Зевая, он провез нас сто метров к самолету. Оставалось надеяться, что пилоты не заразятся сонливостью от водителя.

Местечко Гувес образовалось так: вначале тут возникли конторы по прокату автомобилей и мотоциклов, просто у моря, на пустом месте среди кустарников. Чтобы где-то жить, построили пару домов, а потом уж возвели десятки отелей – надо же привлекать туристов, чтобы сдавать им в аренду свои авто. Так что тут между кактусами, пляжами и отелями периодически проносятся с ревом арендованные квадроциклы и бесшумно проплывают арендованные автомобили.
Нижний Гувес назвали Кото-Гувесом, так как в нем много кошек и котов. Шучу, он называется Като Гувес (Kаto Gouves). На улицах, точнее, асфальтированных тропинках, изредка попадается странная женщина. Завидев вас издалека, она мчится наперерез и протягивает розу из букета. Когда же растроганный турист спрашивает: "Это мне?", она почему-то требует деньги. Закат у моря очень красивый, но очень ветреный.
Первый день лета был отмечен ранним подъемом и походом в прокат велосипедов. Выбрать два из четырех было непросто: байки эти минойской эпохи. Поэтому с нас взяли всего червонец за оба на весь день, и даже не спросили фамилий, не взяли документов или какого иного залога. Видимо, древние велосипеды ценятся меньше арендной платы за них.
Мы покатили вдоль мор,я вначале на восток до упора. Затем вернулись и поехали в центр Гувеса. И мы его нашли – это перекресток с маркетом и таверной. Ничего более центрового больше нет.

На противоположной от пляжа стороне узкой набережной англоязычная туристка напала на стаю собак. Она страстно их трепала по очереди, особенно одну, маленькую и кудлатую, которая одна из всех поддалась этой страсти. Потом пришли коллеги туристки и внесли свою долю: поили собак водой из пластиковых стаканчиков, строго следя, чтобы досталось всем.
На остановке автобуса в Ираклион наблюдал мусорщика. Он не просто забирал из большой урны пакет с мусором в свой грузовичок, а еще и подобрал вокруг урны все мелкие и почти незаметные мусоринки. И тут я понял, отчего тут всюду так издевательски чисто.

Я бродил по развалинам Кносского дворца, и в голову мне забрела мысль: хорошо бы весь дворец восстановить и проводить в нем исторические игры и учебу. А многие современные сооружения, наоборот, превратить в развалины. Кстати, большинство киевских новостроек гораздо лучше смотрелись бы именно в виде развалин. А самый вкусный за последнее время кофе я выпил в кафешке у фонтана Морозини, в самом центре центра Крита. Это был кофе по-гречески за два евро. Официант очень удивился, когда я сказал: гуд коффи.
Ни название города Агиос Николаос (Святой Николай), ни его описание – ничто не предвещало. Тем более что его описания у нас не было. Сунулись было в интернет, а он не ловится. Так и поехали туда вслепую. Агиос Николаос – это совсем не провинция! Он хаотичен, горист, морист и прекрасен. Узкие улочки то проваливаются под тобой, уходя вниз, то вздымаются вверх, как волны. При этом на каждом почти повороте открываются виды исключительной красоты – лазурное небо, изумрудное море, оливкового цвета горы и белые яхты. Через каждые десять шагов – симпатичное кафе или таверна. Куда ведет та или иная улочка, понять невозможно: они ведут в разные стороны, сами не зная куда. Классической набережной, такой чинной и правильной – нет, есть извилистая линия тротуара, даже без ограждения, и резко вниз – чистейшая прозрачнейшая вода. Видно, как канаты лодочных якорей уходят в синюю глубину. Рестораны и таверны тут же вдоль моря, и ты идешь, почти касаясь тех, кто наслаждается одновременно едой и видами. В бухте – пляжик с камушками и любителями купаний. В тени кустов и ресторанных столиков лежит в позе пляжника рыжий кот. У него тугая откормленная тушка. На всех он смотрит спокойно, не открывая глаз, сквозь ресницы: ведь время обеда еще не наступило.
На обратном пути мы искали автостанцию, которая решила спрятаться: на карте она находилась совсем в другой стороне. Но мы не нервничали. Нервничать после такого обеда совершенно невозможно. И даже дома, когда мы обнаружили, что нам забыли положить в номер полотенца – не расстроились. Ну греки. Что с них возьмешь. Мы сегодня и сами немножко греки.

Ираклион – это город где нужно заблудиться. Где от автостанции нужно пойти к видной издалека своей зубчатой стеной венецианской крепости. Подойти, убедиться, что она на ремонте, и вернуться к улицам вдоль ревущих (просто так, от избытка чувств) волн. И пойти по улице Маринелли искать некую церковь, три раза заплутать, попасть в тихие безмолвные каменные уголки, где играющие дети смотрят на тебя, как на инопланетянина. Два раза пройти по улице Диктис, не сворачивая на Хаос, и наконец найти эту церковь Троицы между Ариниоти и Скордилион – но бестолку, потому что она в лесах. То есть тоже на ремонте. И теперь армянскую церковь можно не искать, а проплутать по улицам расстояние в один греческий кофе с шоколадной булочкой плюс бесплатное печенье, и все это за полтора евро, пройти мимо исторического музея, залива Дерматас по Венизелу авеню, два раза пересечь улицу 25 августа, идти к автостанции по Ермениду, и не дойти, а свернуть в сторону, и это я еще не упомянул тот самый маркет, а также парк имени Доминикоса "Эль Греко" Теотокопулоса…
Ираклион одновременно внезапный и плавный. Захотел сесть – тут же увидел лавочку, захотел перекусить – из-под земли вырастают три ресторана, пять кафе, две таверны и один фастфуд, захотел в тень – вот она, солнце – пожалуйста. Ираклион делает тебя счастливым, потому что быстро исполняет все твои желания. Но и озадачивает: чего бы еще захотеть? А впрочем, и это понятно: снова блуждать по нему, попадая в странные, невозможные, полуразрушенные, находящиеся словно за стеной времени закоулки.

Наблюдал в бассейне нашего отеля парочку. Он – мужчина лет сорока, слегка подгоревший на солнышке, лысоватый блондин спортивного типа. Она – весьма фигуристая дама тридцати с хвостиком. Он лихо сигал в бассейн, вздымая брызги. Она деликатно спускалась по лестнице. Потом они вылезали и тут же шли в бар, она уютненько так устраивалась у столика на плетеном кресле, он выносил два бокала пива, уходил и тут же возвращался с двумя большими чашками кофе. Они брали пиво в руки, целовались, отпивали по глотку, потом опять звонко чмокались. Минут через сорок все это повторилось ровно в том же порядке: плюх-чмок, чмок-глоток. Очень трогательно.

На пляже видел карапуза лет трех-четырех с мамой. Он независимо уходил с пляжа в сторону отеля на другой стороне улицы, мама его окликала (кажется, по-шведски?), но малыш желал в номер – ну, мама не задерживала особо. Она пока собирала его игрушки. Тонкая, лет двадцати с небольшим, ей самой еще в игрушки играть. Пацан перешел дорогу и скрылся в отеле, мама собирала игрушки, которых могло хватить на пятерых детей. Лопатки, совки, кубики, мячи, надувной матрац. Делала она это спокойно и неспешно. Пацан вышел из отеля, сед на деревянные ступени и принялся за мамой наблюдать. Иногда они о чем-то переговаривались через улицу. Судя по интонациям, это было что-то вроде: "Мам, ну ты скоро?" – "Погоди, сынок, ты только посмотри, какая чудесная погода!" – "Мам, я уже есть хочу!" – "А волны-то какие красивые!" Впрочем, зная маму, ребенок терпеливо ожидал. Наконец они соединились. Как у мамы хватило рук, непонятно, она напоминала передвижной отдел детских игрушек.
На пляже сидят мама и папа. Подходит сын с двумя пластиковыми стаканами пива.
– Ему ты принес попить, – капризничает мама, – а мне нет.
– Откуда же я знал, что ты хочешь пить?
– Но ты же откуда-то узнал, что он хочет!
– Но это же пиво!
– Ладно, если ты хочешь пить, – говорит папа, вставая, – я сейчас пойду и принесу.
– Я не хочу пить.
– Так что же ты предъявляешь к нему претензии?
– Хочу – и предъявляю!
Сыну этих родителей лет сорок пять.

День отъезда. Рано утром ходил прощаться с морем. В это время тихо и безлюдно, спокойно и умиротворенно. Вообще покой и умиротворение – вот два слова, которые, как мне кажется, описывают Крит. И это не просто мнение отдыхающего, чья работа отдыхать и умиротворяться. Мы отдыхаем, но они-то, греки, работают. А я любуюсь тем, как они это делают. Вот и утром: проезжают мусорщики и собирают из баков пакеты, работник пляжа расставляет зонты и шезлонги, продавщица открывает магазин, уборщица протирает пол в холле отеля, официанты готовят все для завтрака, водители огромных как киты автобусов собирают туристов по гостиницам и доставляют их в аэропорт, при этом посмеиваясь тому, как они – автобусы – ухитряются разъехаться на узенькой проселочной дороге. И все это они делают спокойно, улыбаясь тебе. Я понял: я ведь тоже могу так работать. Спокойно, никуда не торопясь, с пониманием, что работа – такая же часть жизни, как и все остальное, и нужно уметь наслаждаться и ею. Да, я бы так смог, пожалуй.
Особенно если мне дадут море.

* * *

Мой Гоа

Не знаю, в какой момент это происходит – то ли во время перелета Киев-Шарджа, то ли во время рейса Шарджа-Даболим. Но я совершенно уверен, что по пути невзначай просочился во временно-пространственную петлю и попал не просто в Индию, штат Гоа, а в другое, параллельное измерение. Потому что не могу представить, что всё вот это находится на той же планете. Ночная температура воздуха в январе такая же, как в Киеве июньская днем, то есть 23-25. Это впечатляет сильнее всего.
Дочь написала: «В Киевской области сейчас минус тридцать». Я прочитал, потом перечитал внимательно еще раз, оглянулся. Вокруг плавились плюс тридцать три. Нет, это письмо из иного измерения, из параллельного мира.
В море заходишь, как в теплую ванну – волна почти температуры тела. Заросли пальм, чернокожие люди (но не негры!), папайя и маракуйя, манго и кокосы. Оказывается, всю жизнь я не знал настоящего вкуса бананов и не очень любил. В моем измерении они совершенно другие, такие, что оторваться невозможно.
Рай, чтоб вы знали – это место, где дают столько моря и солнца, сколько вы можете выдержать, плюс милосердное забвение. На второй-третий день вы в недоумении смотрите на свой ноутбук. Из вашей памяти совершенно изгладилось: зачем вы его сюда тащили? Что хотели с его помощью делать? То же самое и с фотокамерой. Вначале пара снимков, потом вы забываете камеру в номере и закат снимаете телефоном, в конце концов и вовсе не фотографируете. Неслыханный факт: как везде в мире, мы катались на велосипедах, но не сфотографировались с ними!
Слово «труд» вы когда-то слышали, оно вам смутно знакомо, но что означает? Нет, никак не припоминается. Наверное, труд придумал северный человек, а никак не южный, к тому же не из этого мира.
Покачиваться на солоноватых волнах, валяться на песочке – вот что следует делать в нашем мире. Или, например, взять напрокат скутер, мчаться сквозь тугой теплый воздух по узким извилистым дорогам, где справа и слева стены пальмовых зарослей, заборчики из ноздреватого камня и пальмовых листьев, а за ними хижины. Объезжать флегматичных коров, уворачиваться от черных поросят и непрерывно сигналящих ездоков на скутерах. Приехать в другую деревню, где еще больше солнца, где еще синее небо и изумруднее море – и все равно валяться на песочке.
Проголодались? Идите и купите связку бананов за 20-30 рупий (в другом мире на эти деньги и стакана сока не купить). Или кокосовый орех. Его верхушку отрубят и вставят соломинку: пей, белый человек. В своем далеком чужом мире ты такого не попробуешь.
Этот мир кажется гораздо более своим, чем тот, который твой по паспорту.

Белый человек едет в Индию, штат Гоа, чтобы вкусить жаркого летнего солнца, когда у него дома злая зима. Чтобы поплавать в теплейшем море, понежиться на ласковом песочке. Чтобы перепробовать всевозможные экзотические фрукты здесь, а не дома, куда их привозят каменно-зелеными.
Так он, белый человек, думает.
Но он ошибается.
В Индию, штат Гоа, белый человек приезжает для того, чтобы тратить рупии. Чтобы покупать у индусов золотые побрякушки, жемчужные на вид ожерелья, связки пестрых украшений совершенно новогодней стилистики, браслеты на руки и на ноги; слонов и танцовщиц из камня, металла и пластмассы, платки, майки и футболки, шляпы от солнца и кепки. А также сто разновидностей чая и специй, воду и мороженое.
Таково истинное предназначение белого человека.
Самим индусам все эти детские мелочи без надобности, поэтому они обвешиваются ими с ног до головы и ходят по пляжу, предлагая дикарям, то есть белым людям, купить товар. Приезжие ведь увлекутся плаваньем в море (что они в нем находят, непонятно) и забудут купить. Как же они уедут домой без слоников? Без маленького латунного Шивы? Без браслета на ногу для своей племянницы? Это сплошной непорядок.
Если вы думаете, что индусов кто-то обманул, рассказав о предназначении белого человека, то вы, скорее всего, ошибаетесь: это вас кто-то обманул. И если уж вы такой вредина, что не покупаете никаких товаров, то специально для вас по пляжу ходят продавцы услуг. Они предлагают массаж, чистку ушей, экскурсии, татуировки. И еще на улице вас ловят таксисты.
– Привет, друг! – слышите вы каждые пять минут на русском и английском языках. – Как дела, друг? Откуда ты? Посмотри, что у меня для тебя есть! Давай, только посмотри!
Индусы улыбаются. Они ласковы и терпеливы с вами, как с детьми. Они подходят к вам сто раз в день, двести раз. И подойдут еще завтра и послезавтра, и на пятый день, и на десятый, и будут окликать, звать, жать руку, улыбаться. Их нежной настойчивости нет предела, они искренне заботятся о вас.
– Не взял с собой денег, да? – понимающе усмехается индус, качает головой индуска. – Завтра, да? Не сегодня, да? Хорошо!
Вы перепробуете все доступные вашему характеру способы ответов – отрицание, отмашку руками, молчание, игнорирование, раздражение, бегство – и придете к выводу, что остается лишь одно: улыбаться в ответ. И с таким же восторгом кричать:
– Доброе утро, друг! Как дела, брат?

* * *

Моя Будва

Когда мы вышли из самолета, нас встретил дождь, и чемодан свой мы впервые в жизни сняли с конвейера насквозь мокрый, и дождь лил всю дорогу к вилле, и все два часа, пока мы ждали заселения, и весь день, когда мы под струями воды покупали что-то съестное, чтобы приготовить на кухне. И потом оказалось – электроплитка не в состоянии вскипятить воду, вода испаряется, но не закипает. А вечером внезапно погас свет и на вилле, и в соседних домах, и когда мы под непрерывный шум дождя в полной темноте залезли под одеяло, любимая задумчиво спросила: "Куда мы попали?" – и мы начали ржать. Мы смеялись как люди, которым терять уже совершенно нечего.
Свет ночью, впрочем, включили.
Всего один ливень назад мы ходили гулять, на этот раз повернули в сторону гор. Горы тут со всех сторон, кроме моря, и до сих пор сторона моря побеждала. Но надо же как-то разнообразить свой отпуск, подстраиваясь под ежечасно меняющуюся погоду.
Мы упорно поднимались вверх по узкому шоссе, и виды становились все завлекательнее. Черепичные уютные крыши, беленькие стены, густая зелень и цветы, а вот и море виднеется... Еще выше на нас напали две дружелюбные собаки в возрасте щенков, пытаясь зализать. Но мы вырвались.
Рядом с нами остановился автомобиль, в нем сидела пара, мужчина спросил:
– Подскажите, как проехать к Тивату?
– Не знаем, но внизу точно будет Будва.
– Ну что ж. А вы куда идете?
– Да так, гуляем. А что там, откуда вы приехали?
– Да так, ничего...
И они умчались вниз.

Десяток дождей назад мы хотели купить карту города. Столько маленьких улочек и внезапных поворотов, как бы не заблудиться! Но почта с имеющейся в витрине картой была выходной. А потом карта стала не нужна. Внезапно оказалось, что заблудиться в Будве не сложнее, чем в собственной квартире. Всё на расстоянии взгляда.
В Киеве мы живем недалеко от мегамаркета. Каково же было наше удивление, когда в Будве мы через дорогу от своей виллы обнаружили megamarket! И его большого старшего брата – по пути к морю. И еще одного маленького где-то на улице, кажется, Мимозы. Мегамаркеты окружают нас со всех сторон. Они хотят, чтобы мы стали толстыми и нетрезвыми. Кажется, я уже почти ничего не имею против...
Грозы две или три назад было шумно. Тут отдыхали две семьи с детьми. Детей было не больше трех, но шуму они производили на десятерых. И днем, и ночью. Кстати, ночью они уезжали, и вопили прямо у нас под окном, то есть в ухо. Их родители велели им замолчать, при этом крича вдвое громче. После их отъезда я почти полюбил непрерывный, но тихий, не громче шума брызжущей маслом сковороды звук дождя.
По ночам мне начали сниться странные психоделические сны. Мне кажется, эти сны предназначались не мне, а какому-нибудь ихтиозавру. Но в такую погоду нетрудно и перепутать.

Сегодня было нам явлено чудо: всего лишь один дождь за весь день. И мы были на пляже за старым городом. К нему надо идти вдоль нависших скал по извилистому настилу с перилами. Скалы впечатляют, о прозрачности воды расскажу не я. И было даже солнце, от которого я, ждавший его с таким нетерпением, тут же начал прятаться.
Горы, горы, всюду горы. Величественные и основательные. Конечно, при таких размерах кто угодно сможет быть величественным. Белые облака с трудом переваливаются через эти высоченные горы, цепляясь за них животами и кряхтя.
– Понастроили тут... – бурчат облака.
– Никто нас не строил, – независимо задирают нос горы, – мы сами выросли.
– Могли бы вырасти и пониже!
– А вы могли бы летать и повыше!
Вот так она и выглядит, страна Черногория.
Глядя на горы (а трудно на них не глядеть, когда они все время торчат перед глазами) я подумал вот какую мысль. Почему их не задействовала мафия развлечений? Повсюду предлагают в аренду сухопутный транспорт и водный, экскурсии зовут в любую точку Черногории, пролетают на парашютах любители высоты, влекомые быстроходными катерками. И только горы не охвачены. А вот я не прочь бы попасть на вершину одной из них, чтобы оттуда без устали щелкать фотокамерой. Почему для меня не построили фуникулер? Безобразие! Я уже не говорю об аттракционе "Внутри облака", который легко и регулярно можно было бы устраивать для любопытных туристов. Ведь облака сутками не слезают с вершин, частенько опускаясь и до середины горы. Эх, сколько денег пропадает!.. Ну ладно, фуникулер строить долго и дорого, но можно же прицепить на машину табличку "Завезу на вершину горы, на смотровую площадку. Недорого" – и очень просто зарабатывать.
Похожая мысль у меня и насчет Ниро Вульфа. Колоритный черногорец, детектив, выдуманный Рексом Стаутом, где он? Почему нигде нет памятника его обширной фигуре весом в одну седьмую тонны, в кресле, сделанном на заказ? Он хорошо бы смотрелся посреди ресторана, так как Вульф известный гурман – даже, может, более известный, чем детектив. Есть даже отдельная книга рецептов Вульфа, выжимки из романов. Такой ресторан привлекал бы внимание больше других. А название напрашивается само собой.

Мы сидели на лавочке лицом к морю. Справа от нас был старый город, там синело небо и блестели белые облачка, и сверкающее оттуда солнце припекало мою правую щеку. Слева возвышались мрачные горы, на них наползали черные тучи, оттуда распространялся мрак и холод скорого ливня. Перед нами, вдалеке в море, горизонт заслоняла словно полоса шелка, за ней все было размыто – и острова, и море. Это шел дождь.
– Я бы назвал эту страну не Черногорией, а Чертотучией, – заметил я.
Моя подруга поглядела вправо, влево и ответила:
– А еще правильнее – Бредсобачией!
Ну, перед этим дождь начинался и переставал раз семь. Сейчас вечер, и он давно льет без пауз.
Остров Святого Николая – это остров, необитаемый на 95%. Только 5% его освоены: на пляжах поставлены лежаки с зонтами – источник доходов, выстроен ресторан, причал. Все остальное – непроходимые чащи и отвесные скалы. Тем не менее мы провели там прекрасные три часа. Море, солнце (хочется сказать "наконец"). Мы даже сумели спрятаться за насыпью из камней, чтобы перекусить! Дело в том, что на Свети Николу категорически запрещено привозить с собой еду и питье. Кстати, запрет вы видите лишь по прибытии на остров, но от этого он не менее строг. Видимо, если не покупать еду и питье у этого единственного ресторанчика, то тогда необратимо нарушится экономика острова, и он погибнет. Покупать там я из принципа ничего не стал, но экономику поддержал, уплатив 50 евроцентов за посещение туалета.
Сегодня видели издалека дождь. Бродячий. Он лил где-то далеко в море и медленно двигался слева направо, заслонив собой гору. Вот справа его еще нет, вот он льет, а вот слева он уже прошел. Это явление характеризует всю страну Черногорию. Кстати, бродячий дождь быстро исчез, едва я его сфотографировал – ведь в море людей нет, и лить не так интересно.
Попали под дождь всего лишь раз за сегодня, и он не вызвал обычного тяжелого чувства. Потому что мы успели напляжиться. А главное, догадались разуться и шлепали домой босиком. Вода в лужах теплая. Пока мы дошлепали до своей виллы, дождь кончился, разочарованный нашим поведеньем.

Пляж на Свети Стефана длиной в километр. Топчаны кое-где поставлены, даже есть водный мотоцикл. А туалета нет. Я спросил о туалете три раза: у отдыхающих с детьми, у местной разносчицы ягод и у дежурного по топчанам. Они не знали о туалете ничего. Более того, мне показалось, что мой вопрос их удивил. Отсюда я делаю естественный вывод – я единственный и последний человек на планете, который ходит в туалет. Остальные, надо полагать, андроиды.
Между прочим, Свети Стефана не простое место, а гнездовище очень важных персон. По слухам, миллионеров и звезд. Соседний пляж вылизан тщательнее армейского плаца в период проверки, и стоимость топчана с зонтом на нем 50 евро. Это я упомянул для сравнения. И между прочим, на сам крошечный островок, собственно Святого этого самого Стефана нас не пустили, так как его весь занимает отель для звезд. Поэтому мы обиделись и уехали в Бечичи.

Бечичи – это которые сразу после Рафаиловичей, просим не путать. Представляю себе, что Бечичи и Рафаилычи – это две пары близнецов-братьев. К ним еще иногда заходят соседи Никшичи и приносят с собой "Никшичко", их местное пиво, особо вкусное в темном виде. В Бечичах мы взяли в прибрежном ресторане по блину с кофе и пивом, а потом отдались морю. Кофе в этот раз был не эспрессо, а "Кафа кувана". Поскольку чайник называется здесь "кувало", мы догадались, что это кофе вареный, то есть приготовленный в джезве.
Вот вы думаете – «Ах, как же им не повезло, все дождь и дождь, бедненькие». А я вам так скажу: если на столе перед тобой приготовленный в джезве кофе плюс питательный блинчик в панировке с завернутой в него рулетиком ветчиной, то никакие атмосферные явления уже не воспринимаются. И потом, главное – красота. В Будве так красиво! Вы только посмотрите на фотографии. Красота, говорят, спасет мир, но все воспринимают эту крылатую фразу слишком в лоб. Красота, она просто погружает нас в гипноз и уводит за собой в сладкие сны, и таким образом спасает лично ваш внутренний мир от некоторых разрушений, вызванных созерцанием мира наружного.

Будва – это город, где схемы пляжей, островов и улиц нарисованы максимально непонятно. Чтобы туристы спрашивали дорогу, а общительные горожане ее показывали.
Будва – это очень маленький город с очень большим транспортным трафиком. Потому что гостеприимные будвяне заняты обслуживанием туристов: возят их в такси и на автобусах, доставляют им еду в отели и виллы, привозят фрукты на рынок и напитки в магазины.
Будва – это городок с десятком пляжей, полусотней ресторанов, сотней маленьких магазинов и закусочных. Потому что сюда приезжают пару раз окунуться в прозрачные воды Адриатики, десяток раз пообедать, купить сувениров и улететь.
Будва – это город, где в тихих переулках есть тихие дворики с палисадниками, и цветы там растут не для продажи, а для красоты. И у хозяина обязательно большой добродушный живот, и хозяин предлагает выпить раки, а седая хозяйка угощает сладостями.
Черногорцы не преследуют приезжих с просьбой купить, но на рынке положат тебе самой отборной клубники, а в магазине выберут тебе бутылочку сидра похолоднее.
Будва – это город, где, куда ни глянь, над белыми домиками с черепичными крышами обязательно возвышаются горы. Хорошо, наверное, жить в таких домиках и знать, что над твоей крышей, кроме неба, есть еще одна величественная и прекрасная стихия.
Будва – это город, где на пляже украинец разговаривает с россиянином по-украински, тот отвечает ему по-русски, и все это дружелюбно, два часа подряд, и не о войне, не о политике. А о еде!

* * *

Моя Барселона

Звучное слово, загадочный город. Он манил и немного пугал: мы прилетали около полуночи, и нужно было добираться до квартиры самостоятельно. Как пессимист и любитель в воображении все усложнять, я ждал изматывающих трудностей. Тем более что такси напрочь отпадало из-за дороговизны. Однако, хвала Марине и Барселоне, добрались без проблем. Марина, въехавшая на сутки раньше, написала нам подробные инструкции: тут свернуть направо, а там вверх по лестнице. А Барселона вообще разрешила своему метро ездить до двух ночи.
Отдельная хвала, конечно, Оле, которая эту квартиру для нас заранее арендовала и тоже приехала раньше.
На первых двух фото балкон, который почему-то называется терраса, с видом на гору Тибидабо. Кое-кто из нас, не будем показывать пальцем, без этого вида отказывался завтракать и ужинать. Сама же гора наблюдала за нами отовсюду. Где бы мы в Барселоне ни оказались, гора с собором на макушке возвышалась вдалеке, увенчивая почти любой пейзаж. Игривое «Высоко сижу, далеко гляжу» к ней не подходило: она молчаливо взирала. Чего она от нас ждала, не знаю.
На следующий день мы покорили другую гору – Монжуик, с одноименным парком. С помощью канатной дороги, конечно. После этого пешком отправились к La Sagrada Familia, проще говоря, собору Святого Семейства. Пешком через весь город. Если вы думаете, что идти несколько часов – это легко... Да, легко, когда ты идешь в компании очаровательных женщин. Они ведь идут и щебечут, и жаловаться на усталость как-то не решаешься. К тому же по пути мы заходили в одно кафе на тапас, в другое – на кофе, в третье – не помню.
От Барселоны я, не зная почему, ждал коварства. От своего организма (а уж его-то я хорошо знаю!) – того же самого. Но не дождался. Было легко во всех отношениях, и это составило главное мое удивление от поездки.

На следующее утро (22 сентября) мы позавтракали, раскланявшись с горой Тибидабо, и пошли куда-то. Например, гулять по Барселоне и встречаться с Олиными знакомыми американками, Кэтлин и Кесси. Накануне мы с ними не встретились, разминулись. Согласно данным мне описаниям я вчера добросовестно высматривал высоких блондинок возле фуникулера, нескольких спугнул, но все они были не те. И вот сегодня мы в кафе сидим, пьем и болтаем – кто по-английски, кто на языке жестов. Очень милые оказались американские девушки.
Во время ходьбы по Барселоне Юля не глазела вокруг без пользы, как мы, а щелкала камерой специально для того, чтобы я мог вам все это показать. Так что спасибо ей, и кстати, все снимки ее авторства.
Благодаря Оле (в который уже раз!), купившей заранее билеты в Интернете, мы попали внутрь собора Святого Семейства. Внутри было красивенно и очень умиротворенно, я даже не ожидал. Во всех предыдущих посещенных мною соборах ощущалась какая-то торжественная серьезность, а здесь было просто хорошо. Хотелось ходить, рассматривать, сидеть и снова глазеть. Что мы и делали.
По слухам, закончить Саграду собираются примерно к 2026 году. Я не верю. Мне кажется, ее строительство никогда окончательно не завершат. И еще мне кажется, что Гауди, который где-то там на нижнем уровне покоится, именно этого хочет.
Затем мы оказались на площади Каталонии. Мы на ней оказывались довольно часто, так как она пересадочный пункт: с одной линии метро на другую, с автобуса из аэропорта на метро. А лучше всего она подходит для просто погулять. Я гулял по ней даже в одиночестве, когда кое-кто из нашей компании отправился покорять еще непокоренные достопримечательности. Мне нравится смотреть на прохожих, ловить выражение их лиц и чувствовать настроение. Ни в одном городе мира мне не было так легко и по-домашнему удобно, как в Барселоне.