Обреченная Наперекор судьбе Глава 32. Милиция
Даже представить невозможно горе отца, потерявшего ребенка, единственную дочь, из-за пьяного урода.
Нет, без последствий насилие оставлять нельзя, иначе может оказаться слишком поздно. От отчаяния и безысходности Марина решила обратиться в милицию.
Войдя в здание отдела внутренних дел, она увидела зарешеченное окошко, за которым сидел дежурный. Сбивчиво, второпях, как будто боясь передумать, она объяснила, что хочет написать заявление.
Окружающая обстановка была жуткая и внушала ужас, а в расположенном здесь же, на первом этаже, обезьяннике сидела троица задержанных мордоворотов. Они загоготали, увидев Марину, и начали показывать на нее пальцами, обсуждая ее внешность и матерясь при этом нещадно.
— Наверное, наркоманы, или уголовники, — подумала Марина. — Совершенно отмороженные. Жуткие типы.
Дежурный, выслушав Марину, вызвал следователя, и тот пригласил ее подняться наверх и зайти в его кабинет. По звездочкам на погонах она поняла, что имеет честь говорить с капитаном.
Капитан, видимо, разговор с нею за честь не считал, в его глазах сквозило плохо скрываемое презрение к богатой и хорошо одетой дамочке, отрывающей серьезных и занятых людей от серьезной работы и службы Родине. Бандитов в стране полно, воровство процветает, а тут ходят с семейными разборками.
Толстый благообразный капитан со смешной фамилией Базель смотрел на нее сверху вниз, как на ненормальную, не знающую, чего она хочет, взбесившуюся от жира бабу.
Она и правда выглядела нелепо в белом песцовом полушубке среди зарешеченных окон и обшарпанных стен милицейского участка.
Войдя в неуютный кабинет и нервно оглядываясь по сторонам, Марина села на предложенный капитаном ободранный стул.
— Я бы хотела написать заявление, — спотыкаясь на каждом слове, сказала она.
Капитан осуждающе посмотрел на нее и даже вздохнул. Казалось, он хочет сказать:
— Покажите мне человека, который не хочет написать заявление, с которым мне, именно мне, придется разбираться.
— Нет, вы не подумайте, мой муж — хороший человек, просто иногда у него случаются вспышки гнева. Он у меня кадровый военный.
Следователь приободрился и внимательно слушал далее.
— Я просто боюсь, чтобы не было повторения произошедшего недавно случая, я лежала в больнице, когда муж сломал мне ребра.
Следователь буравил ее глазками.
— Вообще-то, у нас хорошая семья, — как бы извиняясь за свое поведение, сказала Марина.
Подойдя к ней вплотную и глядя на нее сверху вниз, капитан грозно спросил:
— Вы действительно хотите дать ход своему заявлению? Вы понимаете, что мы вынуждены будем его рассматривать, и Вашему мужу может грозить штраф, а возможно, даже лишение свободы?
Нет, она не понимала. У Марины в голове промелькнула жуткая сцена — муж узнает, что она написала заявление в милицию, рассказывает родителям. Они все вместе обсуждают, какая она гнусная и неблагодарная дрянь, и как опозорила благородную семью, которая ее, сироту несчастную, приютила и обогрела.
Марина боялась мужа, но она также боялась осложнений и непредсказуемых последствий. В конце концов, они с Володей живут на квартире, оплачивают которую свекровь со свекром.
Как будто бы отвечая на поток ее мыслей, капитан сказал:
— А знаете, что за личности сидят там в коридоре? Один — убийца, второй — насильник- психопат, а третий — наркоман с тридцатью годами стажа. Я думаю, Ваш муж скажет Вам огромное спасибо за такую приятную компанию.
Она представила своего мужа рядом с этими уголовниками, и ей стало плохо. А с ней что будет? Куда она пойдет с маленьким ребенком? Даже трех ее зарплат на фабрике не хватит, чтобы оплатить один месяц аренды скромной квартиры на окраине Питера.
А кто будет сидеть с ребенком, пока она будет работать, зарабатывая на аренду квартиры?
Пауза затянулась, капитан сверлил ее маленькими колючими глазками-буравчиками, как будто хотел просверлить в ней дыру и посмотреть, что у такой идиотки находится внутри.
— Нет, не хочу, — наконец, с трудом выговорила она.
— Ну, вот и славно, — обрадовался капитан Базель, только что не подпрыгнув от радости.
Всем своим видом он показывал, что она может уже выметаться из кабинета, и лучше пусть сделает это как можно скорее. Как будто бы у него нет другой работы, как только выслушивать зажравшихся домохозяек с их сериальными разборками.
— Вы, наверное, думаете, мы здесь в бирюльки играем, — заметил он, когда она уже направилась к выходу.
Марина замешкалась в дверях. Оставлять без последствий насилие тоже нельзя.
— Скажите, но какие-то меры воздействия к нему можно применить, чтобы подобного больше не повторилось? — жалобно спросила она капитана.
— Вот, когда убьет — тогда и приходите, — заржал он в голос, радуясь своей милой шутке.
Солдафонский юмор здесь был, вероятно, в чести.
Но потом капитан Базель, посмотрев на Марину, с трудом сдерживающую слезы, махнул рукой:
— Ладно, пишите заявление. Мы вызовем Вашего мужа и проведем разъяснительную беседу. Не волнуйтесь, никто пока в тюрьму его не посадит.
После вызова в милицейский участок и проведенной с ним беседы, которая, как поняла Марина, ограничилась обменом с капитаном Базелем любезностями и обоюдным мнением, какие все бабы дуры, муж стал еще больше ее ненавидеть.
Ненависть витала в воздухе, отравляя все их существование втроем, и превращая и так убогое жилище в узилище ада.
Он не преклатил рукоприкладство, но после случая со сломанными ребрами стал гораздо умнее — избивал Марину так, чтобы на ней не оставалось синяков и ссадин.
Однажды он в очередной раз ее воспитывал, нанося удары зажатой в руке пряжкой от солдатского ремня. Потом, ударив по голове кулаком, чуть было не впечатал ее головой в кафельную стену на кухне. Он приготовился ударить в живот. Марина нечаянно взвизгнула и сказала:
— По животу не бей!
— А что с твоим животом? — мерзко заржал муж, — хочешь принести мне в подоле еще одного маленького ублюдка?
— Я беременна, — Марина закрыла пылающее лицо руками.
— От кого на этот раз? — злобно спросил супруг, но воспитательную беседу на сегодня закончил, повернулся и ушел в спальню.
Всю беременность он сторонился ее, приходил домой со службы злой и нервный. Они и так давно не спали вместе. Как назло, Марине очень хотелось близости. Ее просто плющило — по ночам снились сексуальные сны, а больше всего на свете хотелось, чтобы муж ее обнял и приласкал.
— Господи, совсем недавно я готова была плакать от счастья. А сейчас я все время плачу от горя, — думала Марина.
Муж стал совсем чужим, и перестал обсуждать с ней даже повседневные заботы. Молча приносил продукты в дом, молча оставлял деньги на мелкие расходы, молча завтракал и уходил на службу.
После похода в милицию она стала для него предателем, человеком, которого нельзя простить никогда и ни за что. Предателем дважды, а то и трижды. Вообще удивительно, что он с ней еще живет и терпит.
Марина, когда малыш спал, читала книги и мечтала о том, что у нее родится девочка с васильковыми глазами и роскошными, как у Ленки, волосами. Тогда муж полюбит и ее, и малышку, и начнет относиться к Мише гораздо лучше. Если даже не забудет навсегда о той давней измене, то примирится с ребенком, и когда-нибудь по-настоящему его признает.
Глупо думать о том, что тюрьма может перестать быть тюрьмой.
— Стена кругом, и двери все закрыты. Кажется, я уже стихами заговорила, как и Миша. Может, нас нужно больше бить, чтобы мы раскрывали свои творческие способности? — подумала Марина.
Ленка забегала иногда, рассказывала новости из мира кино, и говорила:
— Ты стала совершенно невозможной домашней клушей, — жиреешь, никуда не выходишь. Разве можно так жить? Жизнь коротка и быстро проходит. Можно и не успеть!
Узнав о том, что Марина беременна, она, с презрением глядя на подругу, сказала:
— Зачем вам второй ребенок, ты и так жизни не видела, сидишь в четырех стенах, как узник в замке Иф. Смотреть на тебя тошно.
У прекрасной Елены жизнь кипела, она все время где-то тусовалась, с кем-то встречалась. Сегодня она влетела в комнату, отпустив таксиста, и по помещению разлился запах духов «Шанель» и свежесть морозного питерского воздуха.
Муж всегда был рад Ленкиному приходу. Он вернулся с работы и, увидев долгожданную гостью в зале, чмокнул ее в щечку.
А затем, оставив Марину с Мишей, они уединились на кухне. Ленка привезла с собой курицу, любовно выбранную ею на рынке.
Марина зашла на кухню — муж и подруга предавались любимому занятию по приготовлению курочки с хрустящей корочкой. Ни в чем не повинной курочке предстояло отправиться в в духовую камеру.
Муж с подругой как два пианиста, в четыре руки, тщательно обмазывали тушку майонезом.
У них вовсю шел творческий процесс подготовительных работ. Головы мужа и подруги нежно соприкасались, руки двигались в такт. Звучал обворожительный Ленкин смех, совершенно неуместный в каземате Марининой тюрьмы.
Миша вслед за Мариной забежал на кухню и схватил кусок хлеба со стола.
— Не кусочничай! — муж больно шлепнул его по руке.
Ничто не раздражало его так, как некрасивый и неправильный прием пищи. В еде Володя был чрезвычайно привередлив, а приготовление блюд считал лучшим из всех видов творчества. Он всегда гордился своим кулинарным талантом, умением красиво нарезать мясо и овощи, сервировать стол по всем правилам этикета.
У Марины не было сил смотреть на эту идиллию — она увела Мишу в зал и заняла его игрой в детское домино, пока муж и лучшая подруга наслаждаются общением на тему кулинарных тонкостей. У них был миллион тем для разговоров, далеких от ее понимания. Что делать дилетанту там, где творят два художника?
Марина почувствовала себя совсем лишней. Курица с запеченной корочкой и запахи, витающие по всей квартире, вызвали у нее очередной приступ тошноты.
Она очень плохо переносила беременность — не выносила запаха сигарет, кофе, не могла смотреть на капусту, морковку, картошку, и вообще на все, что полезно беременным.
Муж насильно пичкал ее фруктами, привозил отборный виноград с рынка, миндаль для питания мозга, готовил и заставлял ее есть через силу печенку для поддержания уровня гемоглобина.
Он по расписанию кормил ее витаминными комплексами, следил, чтобы в рационе присутствовали кальций, магний и железо.
— Я не о тебе забочусь, — подчеркивал он, — а то родишь опять незнамо кого.
На девятом месяце беременности, стоя у плиты, Марина была в радужном настроении. Скоро уже конец, наступит день родов.
Она жарила драники, напевая себе под нос песенку.
Муж, вернувшись со службы, зашел на кухню и весело сказал:
— А я еще с порога услышал запах картошки. Что у нас на ужин сегодня?
— Драники, — улыбнувшись, ответила Марина.
Муж, скорчив недовольную гримасу, с издевкой произнес:
— Фу, опять твои дряники.
Ну, конечно, когда он готовит — получаются экзотические блюда, а когда она готовит — то, конечно же, дряники.
Марина зло отбросила в раковину половник вместе с оставшейся в нем смесью для картофельных оладий:
— Не нравится — готовь сам!
— Мне кажется, я и так постоянно это делаю, — муж даже не обиделся, — у тебя ведь руки из задницы растут. Хоть что-то ты в этой жизни умеешь делать хорошо, кроме как рожать зверенышей от ублюдков из подворотни?
— Наверное, у всех садистов искрометное чувство юмора, — грустно подумала Марина.
Живот распухал, ей становилось тяжело передвигаться даже по дому. Она не знала, как доходить еще одну или две недели до срока. Муж недавно купил себе машину, и теперь на службу ездил на желтом «мерседесе».
Покупку машины он объяснил так:
— А что делать?! Толку с тебя никакого, даже в магазин не можешь сходить. Скажи спасибо подруге, хоть продукты иногда привозит. О тебе все заботятся. Такая ты у нас беспомощная, только до милиции и можешь вприпрыжку добежать. Посмотрите все, какая деловая и активная, даже наша родная милиция бедной сиротинушке помогает.
Марина молчала, пытаясь сдержать непрошеные слезы.
— Ну, ничего, мы с тобой после родов разберемся, — пообещал он.
— Что я делаю? — спросила себя Марина. — Я собираюсь родить ребенка от злобного садиста.
— А какой у тебя выход? — спросил ее внутренний голос. — Уйдешь от него – окажешься в канаве с перерезанным горлом. Что с Мишей будет?
Она часто разговаривала сама с собой, лихорадочно пытаясь найти выход из безвыходной ситуации.
Свидетельство о публикации №221041200719