Племя удержателей ч1

Рассказ написан в прошлом веке.



Тёмная фигура не сдвинулась с места. Тяжёлый, немигающий взгляд проходил сквозь меня, протыкал моё тело, устремляясь  в  линию горизонта, обозначенную верхушками далёких остроконечных елей. Человек стоял неподвижно, лицом ко мне, и я отчётливо видел узкие глаза над плоским носом, чёрные блестящие волосы,  собранные в тугой пучок. Грубая одежда, состоящая из облысевших унтов, такой же потёртой меховой жилетки поверх кожаного халата   говорила мне о том, что передо мной  коренной обитатель этих северных мест.
Дикий человек был абсолютно неподвижен и смотрел сквозь меня. Рядом с ним, отгоняя комаров, тонкой завесой висел дымок  от гаснущего костра. Честно сказать, я испытывал страх, но отвести свой взгляд от него, был не в силах.
Прошло несколько минут, и он по-прежнему не шевелился и не изменил направление взгляда. Я тоже не сделал ни шага, только присел на землю, обессилено прислонившись  к  шершавому тельцу ольхи. Будь что будет!  Я решил подождать. Ведь не может же он стоять вечно.  Я не понимал, что происходит, и от усталости мною овладевало безразличие. Страх сократился до маленького островка, дрейфующего  где-то внутри живота.

***
Я  с детства мечтал о пеших  путешествиях. Потные поездки   на самолётах и поездах  с чемоданами раздражали меня . Но  выходило так, что  время моей жизни утекало, а мечта оставалась мечтой. Я представлял как буду в одиночку проходить по неизвестным тропам, а потом вычерчивать карту своего пути. Предполагаемые карты, висящие в моём воображении ровными  цветными листами на стене или сложенные на полке в тугие разноцветные пачки, дразнили меня. И частенько, проснувшись ночью, я  в переплетениях рисунка на обоях  находил тропы, изгибы рек, плавные кривые горного ландшафта и даже микроскопическую фигурку самого себя с рюкзаком за плечами.
Время утекало. Но  к приходу очередного отпуска я испытывал такое же неизбежное очередное раздражение, от того, что опять будет всё как всегда. Беготня за билетами, разноска ценных вещей по знакомым ( не дай бог, украдут) и цветов (могут засохнуть), к тому же надо протравить всё и пронафталинить (чтобы не размножались моль и тараканы, и, может быть, вставить третий замок в дверь, а ещё попросить соседей забирать почту. Собственно, свободных денег не так много, и потому  опять ехать на моря, чувствуя себя ущербным вымирающим видом советского человека на фоне крутых ребятишек, упакованных  в коттон и  кожу с сотнями наклеек и заклёпок, мне  не улыбалось. За одну подобную фирменную рубашку мне надо работать  месяц, что говорить об остальном! Я жутко недоволен собой, я не состоялся  в этой жизни. А моё дело, моя мечта ждёт меня не на юге, а в маленьком северном посёлке. Главное – начать.
Судьба сама отправила меня в мой первый путь. Жене с дочкой она вручила путевки в санаторий, а меня заставила разговориться с одним старым знакомым, который  посоветовал поехать в деревню к Степанычу.
- Классный дед. Он тебе такие места для охоты покажет.
Я деликатно промолчал на слове «охота», туманно намекнув на истинную цель моей предполагаемой поездки. Знакомый  же воспринял моё молчание как согласие и, не мешкая связался со Степанычем.  Короче, через несколько дней я уже бегал по магазинам (Степаныч заказал курево), предвкушая желанное единение с Природой.  Придёт тот самый  день, когда мои мысли уйдут в свободное парение. Меня ждёт горячий настой брусничника на костре, дрожащее молчание листьев и звёзд, а потом…  Потом  будут вечерние бдения дома над картой  в свете настольной лампы, поскрипывание бумаги  под изящным прикосновением к ней  тонко отточенных карандашей…
Моя будущая первая карта мучительно-сладко истязала меня. Она являлась мне во сне огромной, бесконечной. В ней каждый листик дерева был прорисован отчётливо до сети прожилок. Или наоборот она приходила  маленькой, карманной, сложенной в многократные квадраты. И я пытался растянуть её, расправить. Её тайное еженочное присутствие в моём настоящем и ближайшем будущем делало  и меня самого загадочным, необыкновенным, непохожим на остальных. Я словно бы стоял над муравейником, в котором копошились  и пыхтели людишки-муравьишки, снисходительно взирая  сверху с невидимой для них стороны. Их повседневные заботы казались мне лишёнными смысла, да и вообще, на карте ведь нет места для людей. Она их никак не изображает, только дороги, которыми они ходят.
Я очень долго мечтал о своей дороге. Оставалась неделя и желаемое с неумолимой поспешностью приближалось , грозя исполниться. И тут, сознаюсь, мой бравый пыл начал угасать. В голове то оно всегда красиво складывается, но если осознать трезво предстоящую  реальность тайги, болот, то  преспективка покажется  не самой приятной.
Но отступать было поздно. Да и что мне давало это самое отступление?  Я мог представить, как возвращаюсь  злой и издёрганный после очередной самолётно-автобусной поездки, изображая из себя загорелого, весёлого типа, отдохнувшего на море. Или, что ещё хуже, никуда не еду, остаюсь дома, сплю, ем, лежу на диване, зарываясь в журналы и книги. Бледным поганцем раз в день стремительно прохожу путь от дома до магазина и обратно,  а ночью просыпаюсь в знакомой тоске, глядя на картографические узоры обоев, где совершает очередное восхождение моя маленькая одинокая  фигурка.

Прочь, прочь все сомнения! Я жажду дела! Конечно, дело  не обошлось без  самолёта и автобуса до райцентра, а потом уже (о, романтика!) попутки до ближайшей деревни.  А оттуда пешком по просёлочной дороге, обрамлённой розовыми соцветиями Иван- чая и  янтарными куполами облепихи,  а в придачу к ним  много ещё разных трав, цветов и кустарников, названия которых я не знал, просто вдыхал их небесные ароматы.
Посёлок назывался Нигири. Несколько тёмных бревенчатых изб среди высоких худых елей вызвали у меня щемящее чувство встречи с тем сокровенным, что живёт в душе каждого человека,  увидевшего дом посреди  необъятного  дикого леса. 
Степаныч оказался невысоким и проворным дедком с дымящейся костяной трубкой в  углу щеки.  Рыжая бородёнка,  лукавый прищур  тёмных глаз органично  дополняли облик неувядаемого оптимиста. Он управлялся по хозяйству один. Бабка его хворала, лёжа в маленькой белёной комнатке на кровати с высокой никелированной спинкой. Степаныч  содержал дом в идеальном порядке. Печь, рукомойник с ситцевой занавеской,  дощатый пол – во всём ощущалась особая чистота.  Ситец выстиран, полы вымыты, у печи ровной кучкой собрана щепа для быстрой растопки.
Я выгружал на стол конфеты, колбасу,  табак – всё что мог добыть с боем  у железобетонных прилавков с дефицитом. Степаныч, между тем,  выгрузил на блюдо свежесваренную молодую картошку с маслом, посыпав её укропом .  К картошке он нарезал сала, добавил малосольных огурцов и водрузил на стол бутылку с водкой и две маленьких рюмки. Из погреба достал холодное молоко, солёных груздочков и квашеной  с прошлой осени капусты. Хлеба не было.
- Хлеб нам привозят лишь раз в неделю. Так что ты не серчай. Я не пекарь,  токмо сухари есть.
Мы выпили по стопочке, закусили. Потом уже пили чай с сухарями и городскими конфетами. После незатейливых разговоров о житье –бытье Степаныч, хитро и довольно улыбаясь в бородку, достал из старого полированного комода пожелтевшую на сгибах карту.  Наслаждаясь произведённым эффектом, он развернул её передо мной:
- Ну чего там, Витяй, тебе мучиться. Карта есть, чего ещё тебе вырисовывать? Я уже и ружьишко приготовил, могём завтра с утра выходить.
Сразу с налёту мне было неприятно огорчать его отказом от охоты.  Мы сидели с ним в тёплой от остывающей печи кухне. По вязаным тряпичным половикам прохаживалась серая степенная кошка, ритмично тикали часы, за оранжевыми закатными окнами частоколом тёмных вершин вставала  громада тайги. Угрюмая, сумеречная, грозная  она словно бы отторгала меня, городского изнеженного комфортом недотёпу, от своей тайны. И я чуть было не дрогнул…  Пальцы мои , между тем, уже открывали карту  с жадностью слепого повторяя изгибы и линии рельефов. Вот они Нигири, дорога, по которой я шёл, а к северу  безобразная зелёная клякса, с короткой надписью  «болото».
- Такое большое! Не может быть!Карту то кто составлял? – всполошился я.
- Заезжие геологи. Гиблое это место, Витяй, не ходи туда. Не вернёшься, пропадёшь. Пропадали там люди, да и один геолог ихний там тоже пропал. Шустрый был, любопытный. В прошлогодь и Фелька-криворукий куролесил, ушёл в болото по пьяни и не вернулся.
- Не пущу! – строго добавил Степаныч.
Он уже заметил огонёк, разгорающийся в моих глазах.
Бесформенное пятно на карте  притягивало меня, влекло в свою муть,  и я уже мысленно проводил линию пути, дополнял эту карту, перекраивал, раскрашивал её новыми красками.   Степаныч резво побежал за ружьишком в дальнюю комнату, но разве мог блеск жалкого металла сравниться с сиянием тайны неправдоподобно большого пятна. Оно скрывало в себе нехоженые тропы, как кожа скрывает кровеносные сосуды. Немая гипнотическая глубина  буквально проникала в каждую полость моего тела. Я знал, что она меня не отпустит. И в этой предопределённости было нечто кинематографически-стремительное, покадровое.  Завязкой сюжета выступала самодельная  карта, мой предстоящий путь – кульминация и затем финал.
Я бережно сложил карту.  Отныне она будет моей спутницей. За четыре дня я должен пройти болото, дней шесть в обход обратно  и три дня на обработку набросков - примерно так.  Мысли выстраивались в моей голове сами, мощный поток счастья ворвался в мою душу, наполняя её силой запредельного света. Я физически сидел рядом со Степанычем, он меня уговаривал остаться, но  в воображении я уже шёл в неведомое.
Серым туманным утром Степаныч перекрестил меня, и я , выйдя за окрестные границы посёлка, вступил на качающуюся, непрочную землю – зыбь, прикрытую тонким мшистым слоем.

продолжение следует.http://proza.ru/2021/04/15/1170