Натянутая в груди, струна или муки поэта

Как же Степан восхищался поэтическими строками. Каждое предложение, как сваи, вбивали точностью мысли, оставляя приятное послевкусие. Всё было идеально выверенно и рассчитано, создавая иллюзию стихотворного ритма, граничащую с музыкальной композицией. Казалось бы, ещё миг, и получится песня без инструментального сопровождения.

– Это гениально… – удивлённо прошептал мужчина, перечитывая последнюю строку, – «… и ком в горле застрял, натянув в груди струну…» какая экспрессия в финале! Боже!

Степан Вениаминович в порыве встал со своего кресла и творчески взмахнул своими длинными, хоть и скудноватыми, седыми волосами. Его тело дрожало чуть ли не как от экстаза после осмысления этих животрепещущих строк. Сколько мудрости и жизненного опыта в них было заложено, не каждому человеку дано уловить эти тонкости.

– Нда… не поймут ведь, ой не поймут… – зачастил Степан, пробираясь через разбросанные по полу пустые бутылки к стоящему, в углу комнаты, холодильнику. – Но ничего! Мы вобьём культуру в массы, и они прозреют! Силой вобьём, если надо!

Открыв дверцу холодильника, Вениаминович со вздохом глянул на зловещую пустоту полок, не считая наполовину полную, или наполовину пустую, это кому как угодно, бутылку водки. С другой стороны, много ли нужно поэту?

— «И ком в горле застрял, натянув в груди струну!» – опять процитировал последнюю строку из своей новой поэмы, Степан и нежно обхватив тару, понёс её к рабочему столу. Налив на четверть в гранёный стакан, он всмотрелся в незамутнённую прозрачность напитка и глубокомысленно изрёк: — Поэзия – это лирика чистой души!

После чего на одном дыхании опрокинул содержимое стакана в рот, резко выдохнул, скривив лицо и уселся в своё кресло. На мониторе красиво чернела на белом фоне поэма, неожиданно Степану стало очень печально от невидимой красоты стиха и в уголках глаз задрожали слёзы.

– Бах, бах! – бесцеремонно раздался грохот в дверь, руша внутреннюю идиллию Степана Вениаминовича.

– Кого там ещё несёт?.. — безрадостно проворчал себе под нос Степан, и снова встал, чувствуя лёгкое головокружение. На этот раз под ногами зазвенели бутылки, ранее более ловко не задетые.

– Бах, бах, бах! – а гость или гости продолжали нарушать гармонию поэта внося звуковой дисбаланс.

– Иду! – раздражённо прокричал Степан, пробираясь к цели, по пути успевая схватить со спинки стула майку-алкоголичку и надеть на свой оголённый туберкулёзный торс. Негоже встречать гостей только лишь в трико с вытянутыми коленками. – Кто там?

Замер у двери поэт, безрезультатно всматриваясь в муть глазка и настороженно прислушиваясь.

– Степан Вениаминович Ананий? – голос был интеллигентный и приятный.

– Да! – немногословно подтвердил Степан, не торопясь открывать замок. – Кто это?

– Андрей Семёнович Безвинный, ваш оппонент возможно в будущем конфликте, а также, по совместительству, коллега в творчестве, правда, в прозе…

– Никогда прозаик не станет моим коллегой! – безапелляционно возмутился Степан Вениаминович, но всё же стал отворять «ворота», не каждый день стучат в двери «прозаики», да ещё так громко. – Вы зачем столько шума производите?

– Извините, глубокоуважаемый Степан Вениаминович! – на лестничной площадке стоял крепко сбитый молодой человек, с блондинистой копной волос на голове, ну точно, как молодой Есенин, правда фигурой больше напоминавший Маяковского. – У вас вместо звонка торчат провода, пришлось применить грубую силу, надеюсь, на сегодня последнюю…

– Ладно, проходите! – махнул рукой Степан, особо не вслушиваясь в смысл слов гостя, – и что же за «возможный будущий конфликт»? Проза и поэзия стоят в разных углах культуры, и мы никогда не пересечемся, если что… вы осторожно, у меня тут небольшой творческий беспорядок.

– Да, да, понимаю… – немного с отвращением Андрей Семёнович перешагнул через маленькие сгустки, подозрительно напоминающие кошачьи выделения, успевая боковым зрением отметить, что «небольшой беспорядок» - мягко сказано. Кругом валялись опорожнённая стеклотара, пустые коробки от принесённого фастфуда и куча всякого неопределённого хлама.

– Это мой Барсик где-то тут бегает, или отбегался, давно что-то его не видел… – подтвердил опасения гостя, Степан, жестом приглашая войти в комнату, – руки всё не доходят, работа, видите ли, времени совсем не хватает!

– И всё же, Степан Вениаминович, работа бывает всякой, но если она не оплачивается, то это просто хобби… – гость уселся без спроса на единственный стул и ладонью правой руки провёл по торчащим в разные стороны волосам, – я, лично, творю по вечерам, иногда по ночам, так сказать, без отрыва от производства. Сами понимаете, буквоморательством сыт не будешь.

– Настоящее творчество должно быть голодным! А, собственно, вы по какому делу пришли?.. Э-э-э?

– Андрей Семёнович! – подсказал гость приятно улыбаясь.

– Андрей Семёнович, извините, вылетает, – хлопнул по своей голове Степан, показывая откуда «вылетает» и устраиваясь в своём кресле, снова задал вопрос. – И с каким же делом вы пожаловали в мои апартаменты?

– Чисто по своей работе, видите ли, приятно пообщаться со столь разносторонне развитым интеллигентом, – Степан немного раскраснелся от приятных слов и даже спина как-то более выпрямилась, – я смотрю сегодня утром разнарядки, ба, сам Степан Вениаминович Ананий, мастер белого стиха и готической поэзии в списке…

– Ну право, хватит, скажете тоже, – засмущался Степан, было приятно слушать такие оды в свой адрес, – а может за знакомство по маленькой?

– Нет, нет, я же на работе…

– Понимаю! – кивнул мастер стиха и ритма, – и что же у вас за работа такая? Может вы хотите, чтобы я прочёл вашу прозу? Могу! Честно скажу – очень даже могу, только без удовольствия!

– Ну это потом, если ещё захотите… Вами был взят кредит в районе тридцати тысяч у Банка «Бери Чё» и в течении полугода вы не соизволили выплатить ни рубля…

– Не понимаю… – удивился Степан, он совсем не ожидал такого поворота событий.

– Эх, жаль, придётся всё же немного применить грубую силу, – вздохнул горестно гость, встал на ноги и подойдя к поэту, треснул того кулаком в лоб.

– Убивают! Люди честные, убивают… – закричал без особого энтузиазма Степан, оказавшись на полу и недоумённо вылупив мутные глаза. Он лежал и смотрел на висящий над собой потолок.

– Тихо, Степан Вениаминович, – взяв поэта под руки, Андрей Семёнович рывком поднял на ноги и пристроил его обратно в кресло, – понимаете, я работаю коллектором и ваш долг отдали в нашу фирму… без обид. Ну так как насчёт долга? Когда будем отдавать, господин-мастер белого стиха?

– Бери! Всё бери! – лицо Степана сейчас выражало обиду на весь этот недалёкий и пошлый мир, – вы слишком мелки… «прозаик»!

В последнее слово он вложил всё своё презрение к жанру «проза». Он всегда считал, что она очень далека от настоящей литературы и сегодняшний гость был тому подтверждением.

– Да особо то у вас и нечего взять, хотя, пожалуй… – Андрей задумчиво почесал затылок, взгляд его остановился на включенном компьютере.

– Нет! Не дам! – резво вскочил поэт и прикрыл собой оргтехнику. – Андрей Семёнович, милый мой… ты же коллега мой по перу, тут всё моё творчество! Не смей!

– Степан Вениаминович! – коллектор схватил руками за грудки тщедушного «мастера художественного слова» и приподнял его над полом. Майка испуганно затрещала. – Вы сами сказали, прозаик поэту - не коллега! Уж извиняйте, даём вам месяц на уплату долга, а компьютер пока полежит у нас…

Оттащив Анания в сторону, Андрей Семёнович подошёл с столу и выдернул сетевой фильтр с розетки. Монитор драматично потух.

– «И ком в горле застрял, натянув в груди струну…» – трагично прошептал поэт, впадая в шоковый ступор. Сейчас на глазах его рушился с такими моральными усилиями построенный мир, он чувствовал, как сердце звенело, готовое в любой миг разорваться.

– И мой вам совет, господин Ананий, устройтесь на работу… и бросьте пить! – и хлопнула дверь…