Камбарские сказы

В 2021 году исполняется 280 лет с тех пор, как в 1741 купец Демидов купил у башкира земли на берегу реки Камы на реке Камбарка.
Камбарка – маленький городок, который больше похож на посёлок городского типа, в Удмуртии. Живут здесь камбаряки. Здесь родилось много славных людей. Из прошлого века, до революции, наиболее знамениты купцы Гавриил Кондюрин, награжденный за постройку каменной церкви орденом св. Анны 3-ей степени,  и Дмитрий Севастьянов. В середине прошлого века в своих повестях «Иного не было пути», «Рассвет в Курмыше», «Всё ещё впереди» описали родные места Екатерина Малых, а в 2009 году в Хабаровске вышла небольшая повесть Александра Баранова «Жизнь и приключения Санки Базанова», тоже во многом биографична.  Своими делами и сегодня прославляют Камбарку многие. Только несколько имён. Среди защитников  Отечества в годы Великой Отечественной войны кавалер трёх орденов Славы Иван Глухов.  В 1943 году орденом Ленина награждена путевая обходчица Татьяна Старкова за предотвращение крушения поезда на станции Камбарка.  Николай Тякотеев  является кавалером ордена Александра Невского. Орденом Ленина награжден старший машинист паровоза станции Камбарка  Иван Щукин.   Камбарской школе №3  присвоено  имя Героя России Юрия Курягина, погибшего в Чечне. Лариса Бочкарева – библиотекарь, председатель районного общества инвалидов, награждена памятной медалью «300 лет Михаилу Васильевичу Ломоносову».  Для сохранения истории поселения много сделали Петр Плешаков, инженер завода, первый директор музея; его современник краевед Александр Новиков. Сегодня достойно продолжает их дело общество историков-архивистов, руководит которым Разиф Мирзаянов, заслуженный журналист Удмуртии, он  награжден памятной медалью в честь 400-летия дома Романовых. Его мама Закия Набиевна Мирзаянова в феврале этого года отметила своё столетие; многодетная мать награждена медалью «Материнская слава» 2-ой степени; она также имеет медаль «За достойный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.»  Живёт и трудится во благо родной и любимой Камбарки удивительный человек – Борис Панкратов, инженер,  резчик по дереву, автор многих стихов и частушек, один из инициаторов и организаторов восстановления храма святых  апостолов Петра и Павла. Красоту земли Камбарской воспели многие местные поэты. Это Николай Шутов, Маргарита Зимина, Лариса Струина и многие другие. Есть и свои музыканты-певцы: Игорь Вяткин и Владимир Глухов.  В 2020 году в типографии Издательского центра «Удмуртский университет» вышла книга «Камбарка и Демидовы», автором которой является Евгений Григорьевич Волков. Родился он в Камбарке, живёт сейчас в Ижевске, работал на механическом заводе. А первая его книга «О жизни, о себе», которая в формате «самиздат» вышла в 2018 и 2019 годах, отразила детские воспоминания автора и, главное, родословную данной семьи.

ПОБОИЩЕ
Во времена Демидова самая южная часть дачи Камбарского завода по левую сторону Буя граничила с землями крестьян селений Сосново и Масляный  Мыс бывшей Уфимской губернии. Эту забуйскую часть дачи, как гласит предание, где находился сосновый (татарский) бор и лучшие мысовские луга, Демидов выменял у башкирского помещика Останкова, отдав ему Михайловскую северную часть дачи.  При этом некоторое количество лугов захватил насильно, чем внёс раздор и ссоры между камбаряками и мысовцами.
Ежегодно во время сенокосов проходили эти ссоры, и всегда они заканчивались драками. Случилось так и в 1844 году, закончилось же – убийством.
А дело было так.
Накосили камбаряки траву, а когда пришли её убирать, мысовцы её уже сгребли. Среди обиженных оказались мужики зажиточные и часть крикунов. Пошли они с жалобой к управляющему Василию Кирилловичу Шубарину. Выслушав жалобщиков, управляющий похабно выругался, а потом грозно и властно заявил: «Какого чёрта вы пришли жаловаться? Что, сами не смогли справиться с какими-то там мысовцами?».
Оскорблёнными, униженными разошлись по домам жалобщики, но и – зажжёнными мыслью отомстить за обиду, вернуть свой сенокос.
День был воскресный. Для большей храбрости мужики выпили. Захмелевшие, в гневе и ярости двинулись в село Мыс на расправу и учинили там драку великую. С криками, матерной бранью забегали в дома, ломали всё, что под руку попадало, выбрасывали на улицу, избивали жителей.
Ворвались в дом солдата, только что вернувшегося со службы. Стали было злодействовать, но солдат им дорогу преградил:
- Не трожь! Не твоё!
- Ах ты… – мужики навалились всем скопом, скрутили, повязали и стали бить, что под руку попадёт. Тело его в подполье сбросили.
Но больше всех повезло Петру по прозвищу «Мозулька». Он где-то шкатулку с ценностями и деньгами хапнул. Да не в пользу пошла та шкатулка ему. Прозвал про неё Демьян Парыгин и где водкой, где обманом присвоил эту шкатулку себе. С неё-то, шкатулки, Парыгин и в гору пошёл, завёл торговлю, выбился в люди.
За учинённую драку и убийство мысовцы подали жалобу в суд на камбаряков. Стали камбаряков к судье таскать. Спрашивают одного: «Скажи, обвиняемый Плешаков Пимен, как была учинена расправа и убийство?». На это Плешаков, стоя у порога и ковыряя пальцем мох в стене, приглушённым голосом не спеша отвечал: «Скажи вам правду, господин следователь, вы, небось, и упекёте»…
Вскоре в процесс вмешался Демидов…

КУЛАЧНЫЙ БОЙ
Камбарский завод строили Демидовы. Полагали Демидовы руду для своего завода на месте добывать. Но не вышло по их задумке. Поэтому руду доставляли весной в большую воду с Суксинского горного округа по рекам. По Чусовой и Каме везли с Уткинского, по Сылве, Чусовой и Каме – с Молебского  заводов. Тянули эти лодки бурлаки.
Прибытие бурлаков с караваном коломенок было событием. По заведённому обычаю к верхней товарной пристани, на стрелку реки Буй, где была стоянка разгруженных от чугуна коломенок, собиралась огромная толпа народа. Излюбленным развлечением камбаряков были кулачные бои и борьба (в замок или за ворот) между бурлаками-утчанами и камбаряками. Случалось, что и сам Демидов, будучи в Камбарке, приезжал смотреть борьбу. А управляющий заводом Василий Кириллович Шубарин был постоянным зрителем.
Когда побеждали камбаряки, управляющий ликовал и довольный отправлялся домой. Но однажды победили утчане.
Шубарин пришёл в ярость. Его гнев и ярость извергались на побеждённых:
- Мерзавцы! Скоты! Позорите часть завода! Не допущу! Выпорю!
Поникнув головами, камбаряки оправдывались:
-Батюшка Василий Кириллович, извините нас. Подкачали, ничего не поделаешь. Утчане, как медведи. Вот если бы Миколу Слепого, он, пожалуй, бы поборол.
Управляющий не унимался:
- Какого там чёрта ещё слепого, когда зрячие не победили!.
Но за Миколой Слепым всё же согласились послать.
Через час-другой перед собравшимися стоял человек лет пятидесяти. Был он богатырского склада. Его курчавые, тронутые сединой волосы свисали до самых глаз. На устах застыла улыбка.
- Ну как, Микола, поборем утчан? – обратился у нему управляющий.
- Барывался, барин, раньше-то, – не спеша ответил слепец.
- То-то, – продолжал всё ещё не остывший от гнева управляющий, – если поборешь – одарю, не поборешь – высеку.
Борьба возобновилась. Толпа наблюдала за нею, затаив дыхание.
Не изменили могучие ноги и руки Миколе. Не забыл он и молодецкой смекалки. Долгое время выведывал он слабые места противника. И, выждав удобный момент, поборол его.
Управляющий повеселел. В знак барской благодарности победившему слепому Николаю Щекатурову поднесли плисовые шаровары, красную рубаху и чарку водки.

БАБИЙ ПРАЗДНИК
Над заводом Камбарским Демидов управляющего ставил. Но своей жестокостью и самодурством всех превзошёл Василий Кириллович Шубарин. По его вине крепостные Камбарки пролили  море слёз, пережили много страданий и горя. Но самое тяжкое случилось в 1848 году.
Был летний день. Успенье к тому же. А считался этот праздник бабьим. Много женщин пришло у Шубарину за разрешением, чтобы в церкви позволил помолиться, праздник отметить.
А управляющий обругал и выгнал просителей. При этом заявил грубо:
- Не намерен позволять молиться каждой бабе. Мне важнее сено заводское убрать.
И пошли стар, и мал на сенокос.
А в полдень от малой искры начался пожар, и пошёл гулять по Камбарке. К несчастью, был ветрище ураганной силы. И пожар тушить было некому.
Сгорело 500 домой, это более двух тетей всех строений. В том числе и православная (старая) церковь у пруда.
- Батюшка, Василий Кириллович, народ сюда валит, – дрожащим голосом слуга сообщил управляющему. – Прикажите…
На что управляющий ответил:
- Они, эти бабы, меня растерзают… И церковь-то, церковь-то как полыхает…
- Покаяться перед народом надо…
- Молчи, быдло! Да что б Шубарин каялся!
А народ тем временем ломал двери управы.
- Не пущать! – крикнул управляющий.
- Батюшка, бабы уже на лестнице…
Застрелился управляющий.

СКАЧКИ
Это было, кажется, в 1906 году. Стоял зимний декабрьский вечер.  Несколько камбаряков возвращались с Николо-Берёзовской ярмарки домой. Среди возвращавшихся ехал именитый купец Вавилов Василий Ефимович. Человек был сурового нрава, большой любитель состязаний и катаний на лошадях.  Поговаривали о нём, что скуки ради промышлял он и конокрадством. Да не о том сейчас речь.
Так вот. Ехали навеселе, выпивши то есть. Миновали реку Буй. Приближалась Камбарка, огни которой были уже видны. Чтобы потешить себя, купец предложил:
- А ну, кто обгонит моего вороного?
Сопротивлявшихся не оказалось. Все, как по команде, натянули вожжи, подобрали кнуты, гикнули лошадям и устремились вперёд.
Вавилов далеко вырвался вперёд. Он был уверен, что его никто не обгонит. Как вдруг до его ушей донёслись стук копыт и тяжёлое дыхание лошади.
«Обгоняет какой-то шельма», – подумал купец и подстегнул вороного.
Однако не успел проскакать и ста шагов, когда с его кошевой поравнялся чей-то возок, а взмыленная лошадь обдала паром.
«Как смел обгонять моего вороного?» – подумал купец. В приступе гнева он вытащил из кармана револьвер и выстрелил в упор в нагнавшую его лошадь.
Животное повалилось, как подкошенное.
- Ой, убил, убил… – заревел хозяин убитой лошади. – Василий Ефимович, за что?
- Ничего, – грубо ответил Вавилов. – За убитую лошадь получишь деньги.
С этими словами купец ударил по своему вороному и исчез.

1991, 2019

УРОЧИЩЕ ВАЛЯЙ: ЛЮДИ и ЛЕГЕНДЫ
Урочище Валяй находится в Камбарском районе Удмуртии. Это одно из прекраснейших природных мест.
Впервые эта территория упоминается как бывшая дача уральского горнопромышленника Демидова. Возможно, из-за дел он приезжал сюда редко, чтобы отдохнуть, поваляться среди природы, собраться с силами для новых дел. Отсюда и закрепилось за местом прозвище  «Валяй». Позже Камбарский завод от Демидовых ушёл, сменились хозяева и на Валяе.  Последним из его крепких хозяев молва запомнила Василия Степановича Дедюхина. Сам он жил в Михайловке, а летом приезжал на Валяй. Здесь он держал в добром порядке лошадей, поставил лесопилку. Изготовляли на ней доски, брусья, которые вывозили по специально прорубленной дороге. Поставил Дедюхин себе на горке двухэтажный дом, благоустроил всё вокруг него. Дивным стало это место: сеть искусственных озёр, в которых развели рыбу, вырос здесь яблоневый сад, давала отличный урожай пасека. Лес радовал дичью, зимой хозяин устраивал охоту на лис и лосей.
Началась революция. Растащили сад, разобрали дом, конюшню, казарму, в которой жили рабочие. Лесопилку, правда, оставили. Лет двадцать она ещё служила, пока не вышла из строя. Ремонтировать её никто не стал.
После войны на Валяе поселился Авдеев Султан с семьёю. Поставил дом, сарай и баню. Охранял лес, драл мочало. За хлебом ездил в Камбарку. Камбарякам запомнился тем, что хорошо играл на  гармошке. Умер от туберкулёза в 1954 году, и его семья уехала в г. Нефтекамск.
В 1956 году старший лесничий Ефимов вместе с Василием Мараткановым на собрании лесников предложили заложить сад на Валяе в честь 90-летия со дня рождения Ленина (Владимира Ульянова). Высадили 120 яблонь, которые давали хороший урожай. Организовали здесь и кедровый питомник, в котором было до 33 тысяч саженцев. Но ушёл с работы Ефимов, отошёл от дел Маратканов – и… вновь без хозяина, вновь запустение.
В 90-х годах группа энтузиастов под руководством Игоря Петрович Токарёва вновь принялась за расчистку и обустройство Валяя. Вновь искусственными водопадами  объединились озёра, завелась в них рыба…  Но в 2015 году  Токарёв был сломлен и побеждён тяжёлой травмою…

ВАЛЯ-Я-Я-Й!
Морозец славный. Чу! Послышался звон колокольчиков.
- Барин с гостями едут! – крикнул один из дворовых и побежал открывать ворота. Прошло ещё какое-то время, и на пригорок вылетела тройка.
- Вот, Дунечка, мы и приехали – сказал барин, вылезая из возка.
Челядь согнула в приветствии спину до земли.
- Что, мужики, без барина заскучали? – спросил. По голосу дворовые определили, что барин в духе. И было от чего: дело шло в гору да и езда от строящего завода до заимки была хороша. Ласки Дуньки тоже. Ну да ладно, посмотрим,  как себя на заимке покажет. Хорошо, так и одарить можно, а нет – плетью её, плетью…
Дуняша, молодица 16-17 лет, в полушубке, расписной шали сошла следом.
- Бесстыжая! Променяла честь на барскую милость, – проворчала Филиппьевна.
- Не шипи от зависти. Была бы сама в теле да красе, крутить, что ли, с ним не стала – одёрнул её мужик, стоявший рядом в поклоне.
Бабу передёрнуло, но она только поджала губы.
Барин с гостями входили в дом. К их приезду уже и банька была истоплена, и на стол, что будет подано, приготовлено.
В бане парились долго. Смельчаки обливались и ключевой водой.
- Шалят. И Дунька не отстаёт, – перешёптывались бабы на кухне.
- А чего ей, бесстыжая она и есть бесстыжая, – буркнула Филиппьевна.

- Цыц вы, бабы, с барьей волей не шутят, – одёрнул разговорившихся мужик. – Малины лучше для девки запарьте.
- Не малину ей надо, а плеть хорошую… – зашипела было Филиппьевна, но осеклась под строгим взглядом мужика. .
Филиппьевна понесла очередную порцию еды гостям. За столом тоже было шумно. Шуточки да подковырочки без конца. Молодка стояла около окна. Филипповна бочком подошла к ней и прошептала:
- Вы, Авдотья Евлампьевна, от окошечка-то отойдите. Застудитесь. - Не строжи, Филиппьевна. Девичий век короток. Не сердись на меня, старая, – ответила Дуня и посмотрела на женщину.
И столько было грусти, тоски в её глазах, что старуха, освободив правую руку, невольно перекрестилась. «Ишь, блудница, как заговорила. Чует кошка, что мясо съела», – подумала. К столу же подошла с улыбкой, подошла кушанья.
- Кушайте, барин, гости его. Доброго вам здоровья, – пел её голосок.
В комнате было душно, жарко.
- А ну, Дуняша, спой, спляши! – барин, раздобрев от вин и явств, полуразвалился в кресле. – Услади, сладкая, сердце барское.
И пошла по комнате Дуня лебёдушкой, запела, что журчанье ручейка.
- Ишь, какая! Слезу аж вышибает! – сказал барин.
- Сгинет девка, – сказал мужик и перекрестился. – А вся в мать пошла, гордая да красивая. Царство ей небесное. Под плетьми солдат погибла.
- Ну, а теперь… Все… на улицу! В лес! – скомандовал барин.
- Бери девок, вали их, катай!!! Катай! Валяй! – по лесу неслось эхо «я-я-а-а-а-й-й».
И девок валили, катали. Они визжали, хохотали.
- А ты, Дуня, что ж стоишь? Аль мне тебя самому повалить? – барин был пьян.
- Вали, коль хошь – ответила со смехом Дуня, сбросив с плеч барский подарок.
- Сладкая ты моя…
И полетела Дуня в сугроб. Снег обжёг обнажённые руки, плечи. Барин же этого не чувствовал.
Наутро он с гостями уехал.
У Дуни же началась горячка. И через месяц она представилась.
И уже другую приносили барские возки на заимку. Но по-прежнему над высоченными соснами неслось «Валяй!»
1991, 2019

КОПАНИ
Солнце садилось, разливая на западе пожар.
За два года места преобразились. По обе стороны от реки на довольно большом расстоянии выпилен, выкорчёван лес, сооружена деревянная плотина. По одну сторону от неё строятся помещения, возводятся печи, по другую – роется глубокий котлован. Масса людей возит землю на тачках, носят на носилках или в кулях на собственном горбе. К концу дня все устали, еле передвигают ноги. Десятники же подгоняют: до вечера урок надо сделать. Хозяин приехал, торопит с постройками. У того, видишь, очередная ревизия из столицы.
- Смотри, твой парубок пришёл, – сказал один мужик другому, когда их тачки встретились.
- Где?
- Да вон, на самой высокой насыпи. На старом месте…
- Не разговаривать! Не останавливаться! Работать! – услышали они рык надсмотрщика.
- Вот, окаянный, навязался… Ты б мальцу сказал, чтобы там не стоял. Не ровен час, свалится вниз, глубина-то карьера аж аршина четыре. Самим не подняться, а малец совсем пропадёт.
- Спаси Христос. Крикну, когда ближе к нему подойду.
И тачки разъехались…
Когда мужик приблизился к месту,  откуда брали землю, опустил тачку, разогнулся и погрозил кулаком мальчишке. Тот сложил ладони рупором и закричал:
- Дядька, хозяин на перешеек поехал. Злой он.
- Поди отсюда, сорванец. Мамка, небось, опять тебя ищет.
- Я еду тебе принёс, дядька.
- Некогда сейчас. Вот солнце сядет, тогда и поднимусь.
И тачка была опять сверхом нагружена, надо было её поднять и везти…
Работу окончили позже обычного.

Многие, особенно те, кто был прикован к тачкам, так и остались ночевать в карьере. Перекусили, что им принесли, и завалились спать. Как ни устал Фёдор, как ни хотелось и ему завалиться спать здесь же, в котловане, но настырный малец не уходил с насыпи.
- Привязался к тебе, сиротка, – сказал один из прикованных. – Женился бы ты, Феодор, на вдове-то…  Баба молодая…
- Куда мне, я же беглый. Поймают, так и ей не поздоровится. А малец, верно, ничего. Ладно, мужики, поднимусь. Пособите-ка мне.
Свободные мужики друг другу встали на спины, и по этой лестнице Феодор и поднялся.
- Где еда-то? – сурово спросил он мальчишку.
- Дядька, дядька, мамка велела, чтобы ты сегодня к ней пришёл. На картах мамка гадала, худо будет.
- Ну и дурры эти бабы, – покачал головой мужик, хотя – довольно хмыкнул. Махнул товарищам рукой, мол, я остаюсь. До утра.
- Смелый парень. Поймают – накажут, – заметил один из сидящих на земле.
- Ему не впервой. Дело молодое, – со смешком кто-то ответил. – Пусть тешится…
Котлован уснул, уснул и посёлок. Осторожно журча по дну, расползалась вода по дну будущего пруда. Медленно, медленно она заполняла всю площадь.
… Это место долго звали в народе «залив». Теперь просто: Копани.

1993

ЛЫСКО
Это произошло в д. Гоголи Камбарского района в 30-е годы ХХ века.
В одном из хозяйств был конь по кличке Лыско. Его хозяева, хотя и жили в деревне, больше не от землепашества кормились, а от своего мастерства. Мебель по венскому образцу изготовляли. Могли деревянные детали и для возка сделать. Конечно, и сам лес заготовляли.
А товар свой, как правило, на ярмарке в Сарапуле продавали. Бывало, Лыско запрягут в возок, товар уложат, сами сядут. Только ворота хозяйка откроет – конь с первого шага вскачь. Словно и не по земле бежал, не от снега его копыта отталкивались. Летел стрелою – возок с седоками и грузом нипочём.
Сам масти вороной, ноги длинные, стройные, с белыми носочками чуть выше копыт, грива шелковистая.
Конь был зверь. На ход горяч, верно. Но к себе только хозяина подпускал. Бывало, хозяйка, чтобы ему же, сердечному, овса дать, забиралась на крышу соседнего сарая с корзиной м сверху сыпала ему зерно в кормушку. А Лыско, видя, как хозяйка сторожась ползёт по крыше, недовольно фыркал, то и дело ударяя копытом о землю. Его большущие глаза от гнева становились красными. О медлительности хозяйки  он явно отзывался недобрым словом в своём лошадином мозгу.
Пришли 30-е годы. Хозяина из дома выгнали. Имущество растащили. А Лыско в колхоз приписали.
Хозяин с такой несправедливостью не смирился, в Москву написал. Через год дом ему вернули.
С плачем возвратилась хозяйка в ограбленное подворье. И первого, кого она увидела во дворе, был лежащий на земле Лыско. Встать он не мог. Ноги его были перебиты.
- Родимый ты наш, Лысенька, на тебе-то за что люди злобу выместили? – хозяйка упала на колени перед поверженным конём, обхватила его голову и запричитала.
Подошли другие домочадцы. Хозяин осмотрел ноги.
- Загубили такого коня… – простонал он.
А из глаз Лыско текла крупная слеза.

АННА СИБИРЯЧКА
Нищенка ходила от дома к дому. Если хозяйка выносила ей еду, она крестилась, говорила положенные для этого случая слова и шла дальше.
Анастасия Филипповна, женщина 25-ти лет, давно её заприметила. Было что-то в этой побирушке, по-крестьянски повязанной платком, нечто до боли знакомое. Но вот она стала подходить ближе, ближе к дому Анастасии.
«Так ведь это же Анна Сибирячка, – наконец-то женщина узнала попрошайку. – Видимо, не пошло ей впрок отобранное у других добро. И деньги, что взяла с маменьки за её же собственный, в приданое данный сундук, тоже богатства не дали».
А сбирунья уже постучалась в ворота.
Анастасия отрезала полбуханки свежего хлеба и вышла с ним на улицу.
- Пошли бог тебе и твоим детям здоровья, – часто крестясь, скороговоркой ответила гостья.
- И вам того же, – ответила Анастасия и в свою очередь сказала: – А я вас знаю.
Нищая с удивлением посмотрела на неё.
- Вы из нашей деревни. Анной Сибирячкой вас ещё звали.
- Да… А ты?.. Постой-ка, уж не Артёмова ли?
- Да, его. Третья внучка по счёту…
- Обиду на меня за старое держишь?
- Обиды не держу, но и забыть не могу.
- Тебе ведь тогда годков было-то, – помолчав, качнув головой, сказала Анна Сибирячка. – Думаешь, я пошла бы я сама, своим умом своих же деревенских раскулачивать… Взбаламутили меня тогда в сельсовете. Мол, коммунистка, из бедных, и идти должна. А ты, значит, теперь здесь живёшь? Дом-то ваш?
- Наш. Строили с мужем.
- И дети есть?
- Есть.
- Прости Христа ради -  попросила христарадница и ещё более сгорбившись побрела  прочь.
  Когда вышла на балакинскую дорогу, сошла на обочину, села отдохнуть.
Она помнила каждую семью, в которую приходила как представитель власти бедноты. Как всё казалось ей тогда просто: отбери их добро, возьми себе, раздели между такими же бедняками, как сама, – и сразу жизнь станет лучше.
Хозяйство Артемия, отца Филиппа, считалось крепким. Семья была немалая. Сам Артемий с женою, два его брата, два сына, невестка, внуки.  Отведённый им обществом участок земли не пустовал, держали пчёл. С гречишных полей мёд особый вкус имел. Были в хозяйстве и лошадь, и корова, и овцы, и птица. Дети в рванье не ходили.
В один из дней было решено провести раскулачивание нескольких семей. Начали с Артемия.
В ту пору их дом был самый заметный в деревне. Новенький. Брёвна ещё не потеряли свою желтизну под солнцем, дождём и ветром.
Мужики восприняли известие молча. Артемий смотрел прямо в глаза главному из пришедших, думаю свою думу. Бабы же заголосили. Вслед за ними подняли рёв ребятишки. Хотели выносить вещи, но бабы заслонили их собою.
- Выноси их вместе с их тряпьём – скомандовал Толя Окулин.
Анне приглянулся сундук. А из тряпья понравилось платье снохи хозяина. В нём она уже вечером вышла гулять на улицу…
«Что сидеть, идти надо, – подумала старчиха. – Путь-то мой короче стал, а долгов много не отдано…»