Лукавость болОтнО-красных о кровавом воскресеньи!!
где устанавливает контакты с социалистической эмиграцией,
включая Плеханова и Ленина, общается с эсерами.
В начале 1906 г. он возвращается в Петербург,
где ведет двойную игру с революционерами и полицией,
которая в конечном счете его и погубила.
Гапон был повешен 28 марта 1906 на даче в Озерках
группой эсеров во главе с Рутенбергом.
Сами эсеры и вслед за ними Борис Савинков*
в своих мемуарах считали,
что Гапон решил сдать их полиции.
Позже многие переосмыслили этот случай,
так сам Рутенберг писал в своих воспоминаниях,
что Гапон стал жертвой провокатора Азефа;
с этим согласен и современный исследователь Ксенофонтов.
Вот такая подлинная история кончины попа Гапона.
Какая наглая болОтная ложь и либерАлья с коммунИстами !!!!!
Соц-дЕмон-краты и эсЕры и создали с ГапОном-гандОном
провоКАКАшку против царя и царского режима,
боевиКАКА-ми-террористами-убийцами втесАвшись
в толпу рабочих, глупо повЕривших Гапоньим лже-сЕкто-проповедям,
и с толпы и стали стрелять в охрану царского двора,
ранив и убив несколько солдат охраны !!!!!
Тот-же фаш-хУнто-майдан, как в ХунтаИне-2014-го,
на наИвности народа и лжи заговОрщиков Большой Полит-игрЫ !!!!
А кончИна Гапона и докАзывает лжу эсеров-большевиков-террористов,
всего красно-дьявольства и поклёп на царя Романова !!!!!
Автор полностью неправ в лукавой вЕрсии с выГАДой красной вакханАлии !!
И !!,- кто ещё не разбирАется,-
для болОтных русо-белорусо-укро-молдаван,-
тЕма "кровавого воскресенья" к подвОдке..,- о плохой власти
в России и в Беларуси для чего ??!!,-
для фаш-майдАнно-евромарАзмо-штатобесных настроений*
СпУска ни одному болОтно-наваХАХАлу я не дам за их враньё,
лжу и предАтельство наших СЛАВЯНскиз братних стран !!!!!
\\\\\ АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ /////
На всех болОтных провоКАКАторов и красных дьяволов-коммунистов,-
имЕются воспоМИНАния хап-буржУя-террориста САвинкова !!!!!
Это в ОБОСНОВАНИЕ, что Гапон изначально готовил провоКАКАцию.
вошедшую в Историю как "Кровавое Воскресенье" !!!!!
\\\\\ АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ-АЖ /////
\\\\ Из воспоМИНАний спОнсора красных террористов !! ////
...II
В середине февраля я выехал за границу через Эйдкунен,
по паспорту Джемса Галлея.
В Женеве я застал Азефа, Рутенберга и Гапона.
Азеф подробно расспрашивал меня о Киеве, Петербурге и Москве,
о всех членах организации вместе и о каждом из них в отдельности.
Он в общем остался доволен положением дел,
так как не придавал большого значения киевской неудаче.
В этом же разговоре он сообщил мне, что я кооптирован
в члены центрального комитета, а также и то,
что за границей есть несколько человек,
желающих вступить в боевую организацию:
Лев Иванович Зильберберг с женой Ксенией Ксенофонтовной,
урожденной Памфиловой, Маня Школьник и Арон Шпайзман.
Первые двое и брат Азефа, Владимир,
под руководством Бориса Григорьевича Виллита,
химика по образованию, изготовляли динамит
в нанятой ими вилле в Вильфранше, на юге Франции.
Двое других жили в Женеве.
... \\*// ...
Тогда же, в Женеве, я впервые увидел Гапона.
Гапон получил от Рутенберга в России женевский адрес В.Г.О .,
но, не разыскав ее, явился к социал-демократам.
Когда я встретил его, он был занят планом общепартийной конференции,
которая, по его мнению, должна была положить начало объединению
всех партий. Он громко высказывал сочувствие партии
социалистов-революционеров, но одинаково поддерживал сношения
и с социал-демократами, и с анархистами,
и с «Союзом освобождения» и со всеми группами,
представители которых находились в Женеве или в Париже.
Первое впечатление он произвел на меня скорее отрицательное.
Он был без бороды, и я сразу заметил несоответствие
между верхней частью его лица — красивым и умным лбом,
и живыми карими глазами — и нижнею челюстью
с выдвинутым вперед подбородком.
Первая встреча моя с ним тоже
не оставила во мне хороших воспоминаний.
Я встретил его на rue de Caroude в квартире В.И.С.
Очевидно, он знал уже о моем участии в московском деле.
Поздоровавшись со мною, он взял меня под руку
и отвел в другую комнату. Там он неожиданно поцеловал меня.
— Поздравляю.
Я удивился: — С чем?
— С великим князем Сергеем.
Один только Гапон счёл нужным «поздравить» меня с «великим князем»...
Первое впечатление скоро рассеялось. Я был под обаянием 9 января,
видел в Кровавом воскресенье зарю русской революции и,
как ни скептически относился к революционной готовности масс,
должен был признать значение и силу только
что совершившегося исторического события.
Гапон был для меня не просто бывший священник,
отец Георгий, шедший во главе восставших рабочих, —
я возлагал на него большие надежды.
Он казался мне, по впечатлению 9 января,
человеком необычайных дарований и воли,
тем человеком, который, быть может,
единственно способен овладеть сердцами рабочих.
Это заблуждение разделяли со мною многие.
Только Азеф и И.А. Рубанович сразу верно,
т\е невысоко, оценили Гапона...
Более близкое знакомство подтверждало
предвзятое мнение об его дарованиях.
У него был живой, быстрый, находчивый ум;
прокламации, написанные им, при некоторой их грубости,
показывали самобытность и силу стиля; наконец,
и это самое главное, у него было большое,
природное, бьющее в глаза ораторское дарование.
Я не слышал его петербургских речей
и не могу судить о достоинствах их.
Но однажды, на одном из гапоновских совещаний,
при мне произошел такой случай.
Один из поволжских комитетов
российской социал-демократической партии
издал прокламацию, в которой о Гапоне грубо упоминалось,
как о «нелепой фигуре обнаглевшего попа».
Прокламацию эту кто-то принес на совещание.
Гапон прочел листок и внезапно преобразился.
Он как будто стал выше ростом, глаза его загорелись.
Он с силой ударил кулаком по столу и заговорил.
Говорил он слова, не имевшие не только никакого значения,
но не имевшие и большого смысла.
Он грозил «стереть социал-демократов с лица земли»,
показав «всем рабочим лживость их и наглость»,
бранил Плеханова и произносил разные другие,
не более убедительные фразы...
Но не смысл его речи производил впечатление.
Мне приходилось не раз слышать Бебеля, Жореса, Себастьяна Фора.
Никогда и никто из них на моих глазах не овладевал так слушателями,
как Гапон, и не на рабочей сходке, где говорить несравненно легче,
а в маленькой комнате на немногочисленном совещании,
произнося речь, состоящую почти только из одних угроз.
У него был истинный ораторский талант,
и, слушая его исполненные гнева слова,
я понял, чем этот человек завоевал и подчинил себе массы.
Присматриваясь ближе к Гапону,
я не заметил в нем большой и горячей любви к революции.
Но впечатление от его личности оставалось неясное.
Передо мною был человек, несомненно рискнувший своею жизнью 9 января.
Я склонялся поэтому к мысли, что ошибаюсь
и не умею увидеть в Гапоне той преданности идее,
которая есть у него в действительности.
Я слушал отзывы о Гапоне Рутенберга, тогда еще его друга.
Эти отзывы ничего мне не разъясняли.
Рутенберг характеризовал Гапона, как
«бедного, запутавшегося в революции попа, искреннего и честного».
Я думаю, что Рутенберг ошибался:
Гапон подделывался под него и был с ним таким, каким хотел бы!
Гапон много говорил о необходимости основать «боевой комитет» —
особое учреждение, которое бы ведало центральным и массовым террором.
Он развивал идею террористического движения в крестьянстве
и в своих планах встречал сочувствие со стороны многих товарищей,
особенно со стороны Брешковской и кн. Д. А. Хилкова.
Он вступил, после долгих переговоров, в партию ПСР,
и в Россию нелегально ехать не собирался,
ограничиваясь предсказаниями в близком
будущем массовых вооруженных выступлений
и призывом к их подготовке.
Из партии он, впрочем, скоро вышел.
Рутенберг тоже сочувствовал планам Гапона.
Он тоже считал необходимым немедленно приступить
к вооружению народных масс.
Общее настроение было в то время таково,
что лишь немногие смели высказываться
против такого образа действий.
Это меньшинство указывало, что вооружение народа —
задача неисполнимая, ибо ни одна партия
не имеет достаточно сил для ее решения.
А раз это так, то благоразумнее
и в интересах революции выгоднее употребить
назначенные для этого силы и средства
на развитие центрального террора.
Центральный комитет в то время был очень многочислен.
Решения принимались медленно и не всегда в полном составе комитета.
Руководящую роль играли Азеф и Гоц. От них зависело многое.
..\\*//..
Мнение партийного большинства одержало верх.
Было решено учредить особую организацию в целях боевой подготовки масс.
Дело это было поручено Рутенбергу, и в его распоряжение
было предоставлено три кандидата в боевую организацию, —
Александра Севастьянова, принимавшая участие еще в 1902 г.
в томской типографии, Борис Горинсон, техник из Варшавы,
рекомендованный К. М. Гершковичем, и Хаим Гершкович,
рекомендованный Н. В. Чайковским.
Рутенберг при их помощи и с теми лицами,
которых он кооптировал бы в России,
должен был положить начало боевой подготовке масс.
Он должен был приготовить квартиры для складов оружия в Петербурге,
изыскать возможность приобретения оружия в России,
получить от армян, членов партии «Дашнакцутюн» транспорт бомб,
нам ими уступленный, наконец,
выяснить возможность экспроприации в арсеналах.
Предполагалось впоследствии,
когда окрепнет организация в Петербурге,
расширить деятельность ее на всю Россию.
Дальнейшим шагом в этом направлении
была экспедиция корабля «Джон Крафтон».
Рутенберг, Горинсон, Севастьянова и Гершкович
уехали в Россию, Гапон уехал в Лондон
по делам издания своей «Автобиографии»,
за которую ему в Англии были обещаны большие деньги.
Я уехал в Ниццу к Гоцу.
*ххххххххххххххххххххххххххххх*
То есть,- разведка Англии была вовлечена конкрЕтно
и подготовка, и убийство ближайшего друга семьи царя Романова,-
Григория РаспУтина.- это доказало !!!!!
*ххххххххххххххххххххххххххххх*
#### !!!!! Первые деньши на красный шабаш из США !!!!! ####
Член финской Партии «активного сопротивления»,-
журналист Конни Зиллиакус сообщил центральному комитету,
что через него поступило на русскую революцию пожертвование
от американских миллионеров в размере миллиона франков..!!!!!
причем американцы ставят условием, чтобы деньги эти, во-первых,
пошли на вооружение народа и, во-вторых, были распределены
между всеми революционными партиями без различия программ.
Центральный комитет принял пожертвование на этих условиях,
за вычетом 100 тысяч франков, которые деньгами поступили
в боевую организацию.
На американские деньги решено было снарядить
нагруженный оружием корабль,
который должен был доставить свой груз революционным партиям,
выгружая его постепенно на Прибалтийском побережье и в Финляндии.
На имя норвежского купца в Англии был приобретен корабль «Джон Крафтон».
Он принял груз исключительно из оружия и взрывчатых веществ
и с командою, главным образом из шведов, летом 1905 года ушел в море.
На корабле находился, в качестве заведующего взрывчатыми
веществами, упомянутый уже мною химик В. Г. Виллит.
«Джон Крафтон» не выполнил своего назначения,
Он сел на скалу у острова Кеми в Ботническом заливе
и был взорван своею командою.
Часть оружия была предварительно выгружена на острове
и там впоследствии найдена пограничною стражею.
Оружие это было в дни октябрьской забастовки отобрано
финскими революционерами и роздано по рукам финским крестьянам...
..\\**//..
Все члены боевой организации,
кроме приехавшей впоследствии в Женеву
Доры Бриллиант, остались в России.
Для перехода через границу я обратился в Гельсингфорсе
по данному мне Гейнце адресу к члену финской партии
Активного Сопротивления Евве Прокопе.
В Гельсингфорсе я встретил Гапона:
он жил в Скатудене у студента Вальтера Стенбека.
Когда я пришел к нему вечером, он уже спал.
Вокруг его дома дежурила вооружённая стража, —
члены партии Активного Сопротивления.
Гапон проснулся и, увидев меня, приподнялся с кровати.
Первые его слова были:
— Как ты думаешь, меня повесят?
Я удивился его вопросу. Я сказал:
— Вероятно.
— А может быть в каторгу? А?
— Не думаю.
Тогда он робко спросил:
— А в Петербург можно мне ехать?
— Зачем тебе в Петербург?
— Рабочие ждут. Можно?
— Пути всего одна ночь.
— А не опасно?
— Может быть и опасно.
— Вот и Поссе мне говорит, что опасно. Убеждает не ехать.
Как ты думаешь, если вызвать рабочих сюда или в Выборг?
Я ничего не ответил. Гапон сказал:
— Паспорт у тебя есть?
— Есть.
— Дай мне.
— У меня один.
— Всё равно. Дай.
— Ведь мне самому нужен.
— Ничего. Дай.
— Слушай, не могу же я остаться без паспорта.
— Дай.
Я дал ему фальшивый паспорт на имя Феликса Рыбницкого. Пряча паспорт, он повторил свой вопрос:
— Так ты думаешь, — повесят?
— Повесят.
— Плохо.
Я стал прощаться. На столике у постели лежал заряженный браунинг.
Гапон взял его и потряс им над головой.
— Живым не сдамся!
*хххххххххххххххх\\*//ххххххххххххххх*
После расстрела манифестации Гапон бежит за границу,
где устанавливает контакты с социалистической эмиграцией,
включая Плеханова и Ленина, общается с эсерами.
В начале 1906 году Гапон тайно возвращается в Петербург,
где вёл двойную игру с эсерами-террористами-сАвинковцами и полицией,
которая в конечном счёте его и погубила...
Гапон был повешен 28 марта 1906 на даче в Озерках группой эсеров
во главе с Рутенбергом. Сами эсеры и вслед за ними Борис Савинков
считали, что Гапон решил сдать их полиции.
Слежка эсеров на тот момент работала исправно !!
Позже многие переосмыслили этот случай, так сам Рутенберг писал
в своих воспоминаниях, что Гапон стал жертвой провокатора Азефа;
с этим согласен и современный исследователь Ксенофонтов.
Вот такая подлинная история кончины попа Гапона.
В любом случае, с Азефом или без,- но Гапон решил подстраХОВАТЬСЯ..
Азеф успел вЫдать ГапОна..
Раскаянья Гапона перед повЕшением уже не имели значения никому...
*хххххххххххххххх\\*//ххххххххххххххх*
...VIII
В Женеве я познакомился с минно-машинным квартирмейстером
Афанасием Матюшенко, бывшим командиром революционного броненосца
«Князь Потемкин-Таврический».
Придя летом 1905 года с восставшим кораблем в румынский порт Констанцу
и убедившись, что его товарищи-матросы не будут выданы русским властям,
он поехал в Швейцарию, но не примкнул ни к одной из партий.
Впоследствии он определенно склонился в сторону анархизма.
Гапон вел с ним сложную интригу.
Он хотел привлечь его в свой полумифический «Рабочий Союз».
На первых порах интрига эта имела успех...
Вскоре после моего приезда в Женеву, Матюшенко зашел ко мне на дом.
На вид это был обыкновенный серый матрос,
с обыкновенным серым скуластым лицом и с простонародной речью.
Глядя на него, нельзя было поверить, что это он поднял восстание
на «Потемкине», застрелил собственной рукой нескольких офицеров
и сделал во главе восставших матросов
свой знаменитый поход в Чёрном море.
Придя ко мне, Матюшенко с любовью заговорил о Гапоне:
\— А батюшка-то вернулся.
\\— Вернулся?
\— Да. Два месяца в Петербурге прожил, «Союз» устроил.
\\— Кто вам сказал?
\— Да он и сказал.
Гапон сказал Матюшенке неправду. Я знал, что Гапон в Петербурге не был,
а, прожив в Финляндии дней десять, вернулся за границу,
причем никакого «Союза» не учредил, а ограничился свиданием
с несколькими рабочими. Я не сказал, однако, об этом Матюшенке.
МатюшЕнко продолжал:
\— Эсэры… Эсдеки… Надоели мне эти споры, одно трепание языком.
Да и силы в вас настоящей нету. Вот у батюшки дела так дела…
\\— Какие же у него дела?
\— А «Джон Крафтон»?
\\— Какой «Джон Крафтон»?
\— Да корабль, что у Кеми взорвался.
\\— Ну?
\— Так ведь батюшка его снарядил.
\\— Гапон?
\— А то кто же? Он и водил,
он и во время взрыва на корабле находился.
Едва-едва жив остался.
Как я упоминал выше, Гапон никакого отношения
к экспедиции «Джона Крафтона» не имел.
Действительно, из денег, пожертвованных в Америке,
часть должна была пойти на гапоновский «Рабочий Союз»,
в виде оружия, но этим и ограничивалось «участие» Гапона.
\— Вы уверены в этом?
\\— Еще бы: сам батюшка говорил!
\— Гапон говорил вам, что он был на корабле?
\\— Да, говорил: и я, говорит, в Ботническом море был, едва спасся.
\— Вы хорошо помните?
\\— Ну, конечно.
Не оставалось сомнения, что Гапон не брезгает никакими средствами,
чтобы привлечь в свой «Союз» Матюшенко.
Но я все-таки еще ничего не сказал последнему.
Насколько же скептически Матюшенко относился к революционным партиям,
видно из следующего его характерного письма к В.Г.С. из Бухареста:
«…Поймите, что вся полемика, которая ведется между партиями,
страшно меня возмутила. Я себе представить не могу,
за что они грызутся, чорт бы их забрал.
И рабочих ссорят между собой, и сами грызутся.
Вы знаете мое положение в Женеве, что я там был совершенно один.
Все как-будто любят и уважают, а на самом деле видят во мне не товарища,
а какую-то куклу, которая механически танцевала и будет еще танцевать,
когда ее заставят. Иной говорит: вы мало читали Маркса,
а другой говорит: нужно читать Бебеля.
Для них непонятно, что каждый человек может мыслить
так же сам, как и Маркс. Сидя в Женеве,
я бы окончательно погряз в эти ссоры и раздоры.
Там партии ссорятся, чье дело на „Потемкине“,
а здесь люди сидят без работы и без хлеба, и некому пособить.
Чудно: что сделали, то нужно, а кто сделал, те не нужны».
Он был, конечно, прав. За границей было много ненужных трений,
и для него, матроса, глубоко верящего в революцию,
эмигрантские разговоры были чужды и непонятны.
По эмиграции он судил и о деятельности партий в России.
Гапон ловко пользовался этим настроением его.
Несколько позже, когда обнаружился обман Гапона, и Матюшенко,
возмущенный, отдалился от него, я как-то задал ему такой вопрос:
\— А скажите, Илья Петрович.- так звали Матюшенко за границей,-
какое вам дело до всех этих споров?
\\— Да никакого, конечно.
\— Так зачем вы слушаете их?
\\— А что же мне делать?
\— Как что? Дело найдется.
Матюшенко исподлобья взглянул на меня:
\— Какое дело?
\\— Террор, Илья Петрович.
\— Террор? Террор — верно, настоящее дело.
Это не языком трепать… Да не для меня это.
\\— Почему?
...Он задумался.
— Массовой я человек, рабочий… Не могу я в одиночку.
Что хотите, а не могу.
Я, конечно, не убеждал его. Впоследствии он уехал в Америку,
а еще позже, летом 1907 года, был арестован в Николаеве с бомбами.
Его судили военным судом и тогда же повесили.
Через несколько дней после моего первого разговора с Матюшенкой
я случайно встретил Гапона.
Я сказал ему, что он лжет, рассказывая о своем участии
в экспедиции «Джон Крафтон», и что я могу уличить его в этом.
Гапон покраснел. В большом гневе, он сказал:
— Как ты смеешь говорить мне, Гапону, что я лгу?
Я ответил, что настаиваю на своих словах.
— Так я, Гапон, по-твоему, лжец?
Я ответил, что да, он, Гапон, по-моему, несомненный лжец.
\— Хорошо. Будешь помнить. Я всё про тебя расскажу.
\\— Что ты расскажешь? — спросил я.
\— Все. И про Плеве, и про Сергея.
\\— Кому?
Он махнул рукой в ответ.
Гапон счел себя оскорбленным мной.
Он послал в заграничный комитет партии письмо,
в котором требовал третейского суда между мной и им.
Я от суда отказался. Эта встреча была моей
последней встречей с Гапоном.
Гоц, которому я ее рассказал, улыбнулся.
\— И хорошо сделали. Конечно, Гапон лжет, где, кому и когда может.
\— Но ведь ему верят.
\\— Не очень. А скоро перестанут верить совсем.
Таково было отношение мое и Гоца к Гапону
уже осенью 1905 года, но ни Гоц, ни я, конечно,
не могли предвидеть конца его сложных интриг.
Дело Татарова было выяснено. Азеф приехал в Женеву
(во время следствия над Татаровым он жил в Италии),
и мы вместе с ним и Гоцем приступили
к обсуждению дальнейших боевых планов.
В Женеву приехала даже Дора Бриллиант.
Из Петербурга мы получили известие,
что Зильберберг и Вноровский ликвидировали свои закладки,
и что извозчиком остался один Петр Иванов.
Все трое по нашему поручению были предупреждены
о временной приостановке дела Трепова младшим братом Гоца,
Абрамом Рафаиловичем, уже тогда предлагавшим
свои услуги боевой организации.
Был октябрь в середине. В заграничных газетах
стали появляться известия о забастовках в России.
Известия эти становились все многочисленнее и все важнее,
и, наконец, появилась телеграмма,
что забастовала железнодорожная сеть.
Волей-неволей приходилось пережидать забастовку в Женеве.
Манифест 17 октября оживил эмиграцию.
Его приветствовали, как начало новой эры:
в окончательной революции никто не сомневался.
Ежедневно устраивались многолюдные митинги.
Ораторы говорили о значении совершающегося переворота,
и все, или почти все, искренно верили в этот переворот.
На одном из таких митингов мне пришлось говорить речь
о значении террористической борьбы в истории русской революции.
*хххххххххххххххх\\*//ххххххххххххххх*
После расстрела манифестации Гапон бежит за границу,
где устанавливает контакты с социалистической эмиграцией,
включая Плеханова и Ленина, общается с эсерами.
В начале 1906 году Гапон тайно возвращается в Петербург,
где вёл двойную игру с эсерами-террористами-сАвинковцами и полицией,
которая в конечном счёте его и погубила...
Гапон был повешен 28 марта 1906 на даче в Озерках группой эсеров
во главе с Рутенбергом. Сами эсеры и вслед за ними Борис Савинков
считали, что Гапон решил сдать их полиции.
Слежка эсеров на тот момент работала исправно !!
Позже многие переосмыслили этот случай, так сам Рутенберг писал
в своих воспоминаниях, что Гапон стал жертвой провокатора Азефа;
с этим согласен и современный исследователь Ксенофонтов.
Вот такая подлинная история кончины попа Гапона.
В любом случае, с Азефом или без,- но Гапон решил подстраХОВАТЬСЯ..
Азеф успел вЫдать ГапОна..
Раскаянья Гапона перед повЕшением уже не имели значения никому...
*хххххххххххххххх\\*//ххххххххххххххх*
Свидетельство о публикации №221041301920