Мак Маг. Девушка из соседнего подъезда, гл. 1

- Как сказать, что ты любишь? Это нелегко.
Нелегко потому, что ты не знаешь точно: любишь или нет. Но вот когда видишь ее снова, то вопрос этот отпадает.
Борис, мой родной брат, заметил мои частые посещения балкона в одно и тоже время.
Если пару раз он поверил мне, что де выхожу просто подышать воздухом и определить температуру окружающего воздуха, дабы знать, что одеть на работу, то третий раз – не прошло, - так начал свой рассказ молодой двадцати трёхлетний человек, устраиваясь в моем макмаковском кресле, Денис, Дэн.
- Брат мой самых строгих правил, - продолжал он, - он старше меня всего на год, но всегда пытался учить чему-нибудь. Его интересы разнообразны, в отличие, например, от меня.
- Ты мечтатель, - утверждает он, и слышать ничего не хочет, стоит мне встать на защиту самого себя, - ты простой бытовой идеалист. Таких теперь много.
Посмотри на меня, тебе есть, с чем сравнить.
Да, так говорит он. И он - отчасти прав.
Нет, он любит меня, как полагается, - по-родственному, и сломит шею всякому, кто попробует задеть нашу фамилию.
В семнадцать лет Борик получил разряд по вольной борьбе.
В девятнадцать - собрал собственный дельтаплан, и знаете ли, однажды и мне посчастливилось увидеть землю с птичьего полёта.
Он окончил курсы газо - электросварщика и стал зарабатывать неплохие деньги, собирая их на учёбу в высшее заведение, выбрав специальность холодильщика. Наш отец всю жизнь занимался этим делом.
А я?
Я поступил на филологический факультет местного университета, решив стать учителем, как наша мать. Конкурс практически отсутствовал, и мне удалось попасть туда с первого раза.
Борис лишь морщился на мою мечту: обучать детей языку и литературе, и только?
А тем паче, удивился, когда услышал мою мечту: стать писателем.
«Ого!»
Последнюю задумку, впрочем, семья вообще пропустила мимо ушей.
Удивлялись неотвязчивым моим состоянием – где-то в квартире отделить себе местечко, уголок, обложиться книгами, листами бумаги, и что там думать,  писать.
Первые литературные опыты мои, как ни прятал я их сам от себя же, разоблачились, в конце концов, из того же собственного любопытства, мною же самим.
С рассказом, выплюнутым струйным принтером попеременно я обратился к каждому члену нашей семьи, начиная с матери.
Она гладила меня по голове и комментировала: «Чем бы дитя не тешилось…»
Отец, увлекаясь очередным футбольным чемпионатом «временно» отложил рукопись, обещая непременно ознакомиться.
На следующее утро, полночи утопая в заслуженном реноме известности, я нашёл полотна своей художественности в крошках чипсов и огромным круглым пятном от пивной кружки.
Отец так и не поднял ни страницы.
Борис последним познакомился с моим творением. Он прочёл полстранички и поворочал носом:
- Брат, это то, чем ты занимаешься? Делать нечего? Я и то вижу, сколько здесь орфографических ошибок! – Он взглянул на меня с укоризной и щадящей иронией, мгновенно переводя взгляд на мои раскрасневшиеся брусничным цветом уши.
- Я только учусь, - парировал я, - и орфография, и синтаксис – это… не так важны. Важна душа, вложенная в текст!
Борис ещё раз бросил внимание на страницы, листнул несколько верхних, нещадно коробя углы, ответил:
- Нет, извини, тут целый романище! Я сие не осилю. Ну, пока никак. И знаешь что, давай-ка пойдём в поход с моими новыми знакомыми лучше, а?
- Это, хм, - отвечал я, надевая маску хладнокровия, -  те эзотерики, о которых ты говорил?
- Ну да, они. И что? Отличнейшие ребята! – Он вежливо отложил мою рукопись, куда подальше от себя. – Так что? В выходные, а, маханём!?
- Они же там все старые! – вдруг изрёк я.
- Старые? Ха-ха-ха! – Он рассмеялся, - самому старому - тридцатник. А ты – не слишком ли молод для своего возраста, например? Все дома сидишь, сидишь, строчишь что-то, читаешь, расчёсываешь пальцами строки чужих книг, а надо – жить! Жить надо! Понимаешь? Твои же ученики, твои же воспитанники -дети, будут довольны не сиделкой-читалкой какой-то, а настоящим путешественником, этаким бароном Мюнхгаузеном, Миклухо - Маклаем в обзоре подлинной жизни! Понимаешь? Начитаться всячины, тьфу, всегда успеешь!
С некоторой обидой, но параноидальным убеждением, что мои художественные работы, придёт время, оценят по достоинству – сто процентов, я унёс повесть в свой писательский уголок, пробил стиплером в нескольких местах и вложил в папку «Творчество №1».
»Познать жизнь изнутри, действительно, это не только читать философов, мыслителей различных эпох», - рассуждал я.
В самом деле, живое общение вовсе не будет лишним.
Мне стоило согласиться со словами брата.
И я согласился и стал морально готовился к предложенному мероприятию.
- И, кстати, - бросил мне Борис, входя в комнату, - прихвати свою девушку.
- Хм, - успел ответить я.
И столкнулся с сарказмом родственника. Он подошёл и дёрнул меня за руку.
- Эх! Ведь я знаю, на кого ты посматриваешь из своей крепости, излюбленного места, - балкона, знаю!
- И что?
- И то. Вот и пригласи ее. Будет кайфово, обещаю! Ты меня знаешь, я все устрою в лучшем виде!
- Хм, - повторил я. Брат ждал, что за сим следует.
Вариант отказа был проигрышным, я пошёл ва-банк:
- Я даже не знаю ее имени.
Боря поглядел на мои индикаторы волнения, - уши, которые предательски всякий раз приобретали «бордо».
- Агния, ее имя, - спокойно произнёс он, - и ты знаешь, не ври. Более того я озвучу ее фамилию – Ложечка.
- Чего?
- Ложечка, дорогой мой, братишка, вот куда ты угодил, - Борис щедро рассмеялся.
Мне, пожалуй, стало стыдно и - невесть отчего. Я хотел разобраться. Мне нужно было время. Борис не ждал.
- Ты встреть ее у подъезда да поговори. Она, правда, на несколько лет тебя старше, но ничего.
Лицо брата застыло.
Он не желал мне ничего плохого. Это правда. Но что истинной задумкой его что было?
- Я мог бы с ней познакомится каким-то другим способом, - начал я теорию.
- Вот ещё! Ты думаешь к ней подкатить со своими бумажками? А женщине это - бзик! Ей другое давай.
- А ты-то знаешь? – На этот раз я повеселился я. Издёвка предателя выразилась во мне.
Натаха Белохвостикова – красавица, одноклассница Бориса. И я знал: у них все важно и серьёзно.
«Но ведь одна она – это ещё не опыт?!» - Металась во мне защитой.
- Ладно, ты успокойся. Если что - я помогу. – Заявил брат, не акцентируя ни на чем, и временно оставляя меня в покое.
Я устроился за письменным столом, размышляя над новым сюжетом новой повести. Все было как-то размыто: настроение, мысли, действительность.
Борис скоро вернулся с какими-то книжками и бросил их мне на стол.
- Во! гляди! Астрология, нумерология. Вронский, Клавдий Птолемей и так далее, - последнюю фамилию он прочитал не сразу, запинаясь и уставившись в аннотацию одной из книг. – Вот, это дело! Учись!
Отложив одну, он принялся перелистывать другие книжицы.
- Откуда это? – Интересовался я, также подбирая одну из книг.
- А это все то самое общество старых, как ты сказал, эзотериков. Только эти, - он ткнул пальцем в страницу, - ещё старее, эдак на несколько веков. – Впрочем, вот этот первый, вроде свеженький. «Русский астролог, экстрасенс, целитель, хирург и психотерапевт, доктор медицины и философии, политолог, разведчик, необычный человек с легендарной биографией...» Ого, да? Так вот, эти ребята тебе все предскажут, повсюду направят. Я уже успел испытать кое-что на себе.
- Что же?
- А вот: лунные циклы, восходы – заходы, азимуты, гороскопы, децили, марараха… Марахавишви-вилли, - занимался брат безусловно. Безусловно, временным пожаром ухватило его новое увлечение.
Он снова уткнулся в книгу.
- Ма-ха-риши, - уточнил, широко раскрывая рот, проговаривая каждый слог, - в общем, всякие тут  умные мудрецы имеются.
Я вот, что - посоветуюсь со своими знакомыми, старыми знакомыми, и тебе дам отчёт, что и как делать и в какое время.
- С чем?
- С ней, твоей девчонкой.
Я открыл рот для возражения, но Борик не слушал.
- Мы эту девочку тёпленькой возьмём сатурнианским этаким способом.
- Хорошо бы, - подумав и оценив всю трезвость обстановки, ответил я.
Борис похлопал меня по плечу, собрал свою кипу книг, вышел.
Я остался наедине, вынул дневник и сделал запись сегодняшнего дня:
«Необходимо немедленно действовать. Путь это будет нелегко. Пусть где-то будет сломлен характер, но нужно действовать!»
Поставив восклицательный знак, я не прочувствовал его, как дОлжно, не понимал и того, как можно сломать то, чего, собственно не было.
Ведь разобраться: брат, да, имел характер, действенность, решимость и все такое, а у меня? Ничего нет. И даже где-то напрочь.
«Тьфу! - Как бы выразился бы он, - одни мощи!»
И все же разоблачение моего же собственного интереса к Агнии с удивительной фамилией Ложечка, психологии отношений вообще, ныне можно было считать открытым и вполне легальным.