Букет - 3. Глава 1. 2030

Я медленно шла по асфальтированной дорожке, ведущей к моему (крайнему) подъезду, заканчивающейся тупиковым разворотом. Идти быстрее не было сил, у меня их почти никогда не было с тех пор, как всё изменилось. Но сейчас я ощущала покой и нечто, похожее на счастье. Разросшиеся по обеим сторонам липы, ивы, яблони, сирень, жасмин и черемуха создавали душистый зеленый свод надо мной, отгораживая от остального мира, от палящего солнца. Мне было тепло и комфортно; солнце я любила, особенно, когда оно пробивалось сквозь густую влажную листву. Ни души вокруг - соседи разъехались по дачам. Ни крика детей, ни шума машин, ни треска газонокосилок. Чудесно.

Я хотела вспомнить, мне казалось... Спросить у Дэвида не представлялось возможным. Дэви мой муж. К счастью, он достаточно лоялен, чтобы не выпытывать, сколько я трачу и на что; куда хожу, с кем общаюсь. Другого я бы не выдержала... Но зато и я не могу в очередной раз задать ему вопрос: отложил ли он достаточную сумму на следующий месяц, сколько средств на его личной карте. Или же лишь на моей (то есть той, которую он предоставил в моё распоряжение), - находятся все наши сбережения.

Если бы я была умной, я бы вспомнила сама. Ведь он говорил мне, и не раз. Но я не помню, я опять забыла. Сейчас это имеет огромное значение, а спросить я не могу. Он поймет, что я всё истратила (раз меня так волнует этот вопрос), а также поймет - что я не помню вчерашний (или позавчерашний) разговор.

Была бы я умной, я жила бы иначе. Наверное. Как-то иначе. Мне кажется, что другим живется проще, хотя, возможно, все притворяются? Притворяются, что помнят твоё имя, профессию, как и когда вы познакомились; более того - что им это интересно. Притворяются, что помнят, сколько денег израсходовали вчера; помнят, сколько стоит купленный неделю назад шкаф, а сколько - двухнедельный отдых на море. Помнят о том, что говорят им супруги, не испытывая при этом нужды старательно напрягать мозг, так, что от этого болит голова; не создают множество тайных папок, в которые заносят пароли, имена, названия, - любую важную информацию, которую будут переспрашивать и переписывать вновь и вновь, забывая, куда и что записали.

Нет у меня болезни Альцгеймера. Ну, я думаю, что нет. Мне просто мучительно неинтересно всё, что не окрашено сильными личными эмоциями.

Моя мать была ведьмой. (Впрочем, она и сейчас где-то есть, да только я не в курсе её дел.) Не слишком удачливой, не слишком талантливой. Скорее, она лишь считалась таковой, я думаю, - поскольку была принята в братство, прошла инициацию. Кажется, на сегодняшний день это не звучит чем-то особенным? Ведьм сейчас - пруд пруди; слово это давно никого не пугает. Покажите мне современного человека, который ни разу не гадал у колдуна или астролога, не пытался изучать Таро, Руны, Иц-Зин, Рейки, или Метафорические карты; не привлекал успех с помощью аффирмаций, не закидывал на люстру красные трусы с целью повышения удачи... Разве что редкие ископаемые, такие, как Дэвид.

Существовала некая трагичесная история, связанная с моей матерью. Хотя, думаю, все дело в её психике, а любовь и магия - очередное прикрытие, оправдание своих странностей в собственных, в первую очередь, глазах. Возможно, главной героиней истории была не сама мать, а Писательница, чьи публикации можно найти и сейчас - но лишь через сайты матери и тётушки. Как они связаны - не знаю. Писательницу я никогда не видела вживую. Может быть - она и моя мать - одно и то же лицо? Правда, я отчего-то уверена, что мать в жизни не написала ни строчки, - она предпочитала телефон и голосовые сообщения. И уж явно не тётушка... Жива ли Писательница теперь? Человек ли она вообще - или только интернет-страница? Иногда она отвечала на вопросы по творчеству. Но это вполне мог оказаться робот, или некий литератор из тех, что вели официальную страницу. Мне так не хотелось знать этого! Вру. Опять вру. Вначале я просто упивалась этим, раскапывая тайны, наслаждаясь своей значимостью. Затем поняла, что нет никакого смысла в историях из прошлого других людей, и уж тем более - значимости того, кто занимается этим.

Тогда мне захотелось забыть. Прекратить всё это, и жить, просто жить, вот как Дэви. Жаль, что мы не так близки с ним, как хотелось. Стену воздвигла я, а он принял её, как принимал во мне всё. Может, лучше бы он не был таким понимающим и покорным. Не знаю.

Я должна была стать гораздо сильнее матери. Но когда поняла, что до смерти устала притворяться, будто бы для меня это важно, - я прекратила, обрубила все контакты с потусторонним миром. Я хотела покоя. Покоя, и обычной, размеренной жизни, которую не могла себе позволить.

Стоило мне зайти в сумрак прихожей и переобуться в тапочки, как запиликал телефон. Хорошо, что мобильный интернет у меня отключен, иначе братец доставал бы меня и на улице.
- Привет, - я сунула наушник в левое ухо.
- Почему до тебя не дозвониться? - обычно глубокий бас брата звучал взвинченно, выше обычного. - Прячешься от меня?
- Стас, я только пришла домой.
- Ты помнишь? Можешь помочь? Прямо сейчас. Пойми, сестра, мне нужно прямо сейчас! Это очень важный опыт, если я прерву его - не ручаюсь за последствия!
- Да, я же обещала. Сейчас переведу.
Заслышав мое усталое спокойствие, брат заговорил мягче.
- Вот ты умничка. Я знал, что ты поймёшь. Ты одна знаешь, как важно...
- Сколько перевести? - перебила я.
- Пятьдесят. Нормально?
- Да. Только пойми, Стас, - я не могу снабжать тебя бесконечно. Сейчас - да. Но мы ведь не печатаем деньги. Хорошо, пока есть возможность.
- Ну, договорились. Сестренка, я понимаю. Но где мне взять нужную сумму, если я ещё учусь? Клиенты бывают, но редко и мало. Ты в блоге могла бы дать мою рекламу...
- Ну уж, нет. - Не нужна мне лишняя головная боль - не стану я смешивать свой спокойный женский блог о моде, прическах и макияже - с идеями сумасбродного Стаса. Хотя, думаю, клиентки появились бы очень скоро, обоим на руку. Тем не менее, я отказывалась наотрез. Покой дороже. - Своей репутацией скептика ты дорожишь, а мне предлагаешь взвалить на себя твои эксперименты. Что ты хоть творишь сейчас? - я всё же не удержалась.
- Я опускаюсь в прошлое. Я нашёл множество фактов, указывающих на старое место захоронения. Ещё немного, - и я доберусь до места, где спрятал когда-то свои труды! Нельзя же остановиться на пол-пути! И почему мать вечно была против?
- Она говорила - ты торопишься. Всё придёт в свое время, и не надо ускорить события. Учился бы пока спокойно!

Я не знала, отчего покоряюсь брату. Просто внутри меня сидела уверенность, что я должна снабжать его деньгами. Не задумываясь. Большую часть детства, в отличие от меня, он провёл у бабушки, да у тетки. Мать проводила с ним совсем не много времени, и, чудится мне, не столь уж любила его.

У нас были разные отцы. Мой был всего лишь моим отцом, - мать вспоминала о его существовании только в связи со мной. Отец Стаса был для неё всем: счастьем, болью, родной душой, пресловутой "половинкой". Тем не менее, я чувствовала себя любимой дочкой, а рожденного от великой страсти брата мать словно старалась избегать. Как будто совсем не хотелось ей иметь этого ребёнка. Парадокс. Я знаю, его рождение не могло быть досадной случайностью - мать тогда была уже в приличном возрасте, специально шла на какие-то медицинские вмешательства по этому поводу, - и всё равно не получилось сотворить малыша иначе, как в пробирке. Разве можно было, при таком раскладе, - не обожать дитя, не трястись над ним? Оказывается, можно. Или, в конце концов, непредсказуемой матери осточертела бесконечная возня в самый неподходящий момент, - или, дело в самом брате.

Станислав был на редкость спокойным и правильным младенцем. Вовремя сел, вовремя встал на ножки, пошёл, заговорил. Почти не плакал, но и смеялся редко. Он быстро научился сам держать ложку, и не было случая, чтобы каша вылетела у него изо рта, запачкав стену и одежду, чтобы он брызгался пюре, прокладывая в нём ложкой разные там реки и дороги, как, говорят, нравилось делать в детстве мне. Из игрушек предпочитал те, с которыми можно совершать некие преобразовательные действия - мозаика, конструктор, пластилин. А вот рисование его не увлекало. Любимые мальчишками солдатики и машинки совершенно не вдохновляли брата, как и мягкие игрушки. Зато порой он внимательно изучал кукол обоего пола, вглядывался в них. Пока он не освоил грамоту самостоятельно, Стасу нравилось, чтобы я читала ему вслух волшебные сказки. Внешне брат был очень привлекательным ребёнком (гораздо красивее, чем я): смуглый, черноволосый, голубоглазый. Но чудилась в нём некая отстраненность, скудость эмоций, что-ли. Не знаю. По-сравнению со мной, Стас куда нормальнее; я в детстве была куда хуже: и говорить не умела, и училась не в обычной школе, и вообще бывала глупой и неадекватной временами (да и сейчас мало чем отличаюсь). Но любимицей родителей - пусть о том и не говорилось вслух - всегда была я.

Наверное, в подсознании у меня засело чувство вины? Теперь брат легко мог вить из меня верёвки. Не знаю. Я не думала, не анализировала. Так было всегда: я что называется, "пристроена", - в благополучном браке, при квартире и деньгах, - а брат учился, заканчивал школу, поступил в университет; живёт то у тетки, то у бабушки, нигде не задерживаясь надолго; временно прописан в общежитии.

Впрочем, тесная однушка была оставлена для него матерью, когда та, разменяв и продав свою четырехкомнатную, устремилась в тёплые края. (С её скрытностью я даже не была в курсе - вместе ли с отцом Стаса, кем-либо другим, или в гордом одиночестве. Она не всегда была такой, - когда-то, напротив, ей было весьма трудно утаить что-нибудь. Затем научилась, и овладела этой наукой в совершенстве. Она сильно изменилась после после страха вновь попасть под домашний арест, не иметь возможности путешествовать. В то время она билась, как дикая птица в клетке, - а после стала принимать спонтанные решения, не советуясь ни с кем, не посвящая никого в свои действия. Чем меньше о ней знают, тем лучше. Я сама, скорее чувствовала, нежели знала и понимала её).

Как выяснилось, мать не напрасно поступила именно так. Однушка вскоре была продана Стасом: "Зачем мне это убожество?" Вместо неё появился потрепанный внедорожник, "Нива Шевроле", что ли (да не запоминаю я названия!). И неприкаянный братец переселился в общежитие. Зато теперь любое расстояние, в любое время для него нипочём. С его беспокойным характером, безбашенностью, и любопытством ко всему на свете, автомобиль гораздо важнее. Из учебных дисциплин его больше всего привлекали патанатомия, судмедэкспертиза, и неврология, - сущий кошмар, по мне. Надо признать - это весьма интересные области науки, если бы не мороз по коже... Впрочем, в медицине редко от чего не возникает подобного чувства.

Магические практики Стаса... Он начал заниматься этим сразу, как почувствовал в себе способности. Мать была против - считала, что вначале необходимо личностное созревание. Лет до тридцати, как минимум, иначе личность может разрушиться,  не успев сформироваться. Я была на её стороне, более того, мне хотелось вовсе забыть это. Как и многое другое. Мне слишком много хотелось забыть. И я забывала. До тех пор, пока состояние транса не наступало само, - тогда уже никуда не денешься. 

Зато Станислав был просто одержим. В двенадцать лет обнаружив возможность, при некотором напряжении, - передвигать предметы без прикосновения к ним, зажигать без спичек сигареты и газ на плите, а в четырнадцать - наводить страх и панику на людей, - он буквально упивался этим. Отныне он не боялся никого, любил гулять ночами одному, или с компанией, демонстрируя девчонкам свою неуязвимость. Сколько раз он нарочно провоцировал по-настоящему нехороших парней, желающих поглумиться над глупым обкуренным подростком, как им представлялось, - и в  какое позорное бегство, повинуясь ужасу и панике, были повергнуты его враги. Казалось бы, эти действие шли во благо, - но брат привыкал к власти и безнаказанности, не понимая, что в чем-то уподобляется своим противникам. На меня таким образом он воздействовать не мог, да и не захотел бы. Меня он любил. Кроме того, свою силу я отключала намеренно, но в целом, мы были одного рода-племени... Те детские эксперименты были ещё неосознанной, хаотичной магией, а Стасу желалось большего. Требовались деньги. Воровать, пользуясь гипнозом, ему всё же не позволяли моральные устои. Брать плату за некоторые мелкие услуги другим возможно, но, в ближайшем окружении Стаса, на факультете, - он слыл абсолютным скептиком, и смеялся над любыми проявлениями оккультизма. Не то, глядишь, перестанут пускать в анатомичку, - смеялся он. И вообще, настоящему медику положено быть рациональным до мозга костей.
Да сколько можно о нем думать! Братец, тоже, видимо, вспоминает - икота напоминает о нем. А урчание голодного желудка напомнило о том, что завтрак, состоящий из кофе с бутербродом, был съеден слишком давно. К тому же, вечером и Дэви захочет есть.

Старая кухонная утварь странным образом вызывала умиротворение. У меня имелись новые блестящие кастрюли с прозрачными крышками, фирменные антипригарные сковородки. Но я предпочла насыпать золотистый рис в потемневший от времени, утративший гладкую форму из-за многочисленных вмятинок, алюминиевый ковшик, и поставить на огонь, залив водой. Подобные вещи создавали ощущение, что я готовлю в русской печке, в старой избе. Глупости, конечно, но мелочи имеют свойство успокаивать меня. Не столь уж важно, что именно я буду есть, лишь бы в данный момент эта еда казалась вкусной, или просто не вызывала отторжения. В разные периоды жизни на меня находили "бзики": то я питалась исключительно орешками кешью и тыквенными семечками (Дэви смеялся, принося мешочки "корма для меня"), - они особенно хорошо шли под чтение книг; то ежедневно поглощала несколько порций определенного сорта пломбира, или фисташкового мороженого, то нападала на сухофрукты. Конечно, это не исключало и нормальных обедов, но всё же преобладало. Меня раздражает, когда задают вопросы о предпочтениях в еде - люблю ли я определённое блюдо. Которая я? Сегодняшняя,  вчерашняя, прошлогодняя или завтрашняя? Теперешней мне могло казаться диким, что год назад я не отрывалась от сушёных кальмаров, например, - я наелась ими на всю оставшуюся жизнь. Так, впрочем, было во всём, и я считала это обычным делом.

Поглощая рис с курицей, я открыла почту. Опять это письмо, помеченное синим кружочком с буквой "З"!
"Здравствуйте, простите, что снова беспокою вас. Пожалуйста, ответьте! Мне необходимо выяснить это. Только вы можете рассказать мне о Писательнице. Я знаю, что она имела огромное значение в моей жизни. Она, и те, о ком она писала. Умоляю вас."
Милая девушка! Впрочем, вовсе не милая, и даже не девушка, - просто стиль письма казался женским. И дергала меня за нервы, требуя вытянуть нить из клубка, к которому я сама не могла, и боялась подступиться. Что я могу ответить тебе? Рассказать, о чём и о ком она писала, - если все произведения были удалены со страницы? Где-то они напечатаны, но я понятия не имею под каким именем! Как могу я найти её среди тысяч опубликованных авторов, руководствуясь лишь вопросами из письма, и собственным чутьём?


http://proza.ru/2021/04/13/138