Повесть о красном кавалеристе Исааке Бабеле

Часть первая. Конармия глазами Бабеля

1
Исаак Эммануилович Бабель (Бобель) (1894-1940) принадлежал к категории молодых людей, которые, не принимая активного участия в революционных событиях, первыми воспользовались плодами революции.  Сегодня нам часто приходится встречать обороты слов как «социальные лифты». Это социология. Термин обозначает возможность по лестнице общественных отношений снизу резко подняться вверх. Так вот, впервые в России эти лифты отлично заработали после известных событий октября 1917 г. Попросту говоря, у массы людей появилась реальная возможность - кто был ничем мгновенно стать всем. Переводя на язык образов работу лифтов можно обрисовать так- человек впрыгивает в седло, пришпоривает лошадку и на полном ее ходу выскакивает в новые невероятные просторы! Революция разнообразных возможностей открывает достаточно. Ломка и перетряска требует огромного количества новых людей. Было бы желание. Дальше наука социология по поводу движения лифтов говорит, что чем общество становится более устойчивым, тем скорость социальных движений сокращается, а самих лифтов становится все меньше и меньше. Короче, успевай и не зевай! У молодого, никому не известного еврейского юноши из Одессы Исаака Бабеля желание стартануть имелось.
Вот как он писал в своей автобиографии: «Родился в 1894 году в Одессе, на Молдаванке, сын торговца-еврея. По настоянию отца изучал до шестнадцати лет еврейский язык, Библию, Талмуд... Школа моя называлась Одесское коммерческое имени императора Николая I училище. Там обучались сыновья иностранных купцов, дети еврейских маклеров, сановитые поляки, старообрядцы и много великовозрастных бильярдистов… С пятнадцати лет начал писать рассказы на французском языке. Я писал их два года, но потом бросил: пейзане и всякие авторские размышления выходили у меня бесцветно, только диалог удавался. Потом, после окончания училища, я очутился в Киеве и в 1915 году в Петербурге. В Петербурге мне пришлось ужасно худо, у меня не было правожительства, я избегал полиции и квартировал в погребе на Пушкинской улице у одного растерзанного, пьяного официанта. Тогда в 1915 году я начал разносить мои сочинения по редакциям, но меня отовсюду гнали, все редакторы (покойный Измайлов, Поссе и др.) убеждали меня поступить куда-нибудь в лавку, но я не послушался их и в конце 1916 года попал к Горькому. Он напечатал первые мои рассказы в ноябрьской книжке «Летописи» за 1916 год (я был привлечен за эти рассказы к уголовной ответственности по 1001 ст.. Когда выяснилось, что два-три сносных моих юношеских опыта были всего только случайной удачей, и что с литературой у меня ничего не выходит, и что я пишу удивительно плохо, — Алексей Максимович отправил меня в люди. И я на семь лет — с 1917 по 1924 — ушел в люди. За это время я был солдатом на румынском фронте, потом служил в Чека, в Наркомпросе, в продовольственных экспедициях 1918 года, в Северной армии против Юденича, в Первой Конной армии, в Одесском губкоме, был выпускающим в 7-й советской типографии в Одессе, был репортером в Петербурге и в Тифлисе и проч.».
Вот так про все через запятую и кратенько.

2
Итак, Горький отправляет молодого человека «в люди». «Поход в люди» Это еще не лифт. Лифт включится, когда Бабель придет в ВЧК. Это события Бабелем запомнится на всю жизнь.  В 1931 году (тринадцать лет спустя) он будет о тех давних событиях так писать: «Я ушел с развалившегося фронта в ноябре семнадцатого года. Дома мать собрала мне белья и сухарей. В Киев я угодил накануне того дня, когда Муравьев начал бомбардировку города. Мой путь лежал на Петербург. Двенадцать суток отсидели мы в подвале гостиницы Хаима Цирюльника на Бессарабке. Пропуск на выезд я получил от коменданта советского Киева…».
После долгих приключений юноша наконец добирается до столицы и отыскивает там своего старшего товарища по фамилии Калугин: «…Наутро Калугин повел меня в Чека, на Гороховую 2. Он поговорил с Урицким. Я стоял за драпировкой, падавшей на пол суконными волнами. До меня долетали обрывки слов. «— Парень свой», — говорил Калугин, — отец лавочник, торгует, да он отбился от них… Языки знает… Комиссар внутренних дел коммун Северной области вышел из кабинета раскачивающейся своей походкой. За стеклами пенсне вываливались обожженные бессонницей, разрыхленные, запухшие веки. Меня сделали переводчиком при Иностранном отделе. Я получил обмундирование и талоны на обед. В отведенном мне углу зала бывшего Петербургского градоначальства я принялся за перевод показаний, данных дипломатами, поджигателями и шпионами. Не прошло и дня, как все у меня было, — одежда, еда, работа и товарищи, верные в дружбе и смерти, товарищи, каких нет нигде в мире, кроме как в нашей стране. Так началась, - заканчивает вспоминать Исаак Эммануилович, - тринадцать лет назад началась превосходная моя жизнь, полная мысли и веселья». Насчет новой жизни «полной мысли и веселья» мы попробуем разобраться дальше, а вот «товарищей, верных в дружбе и смерти, товарищей, каких нет нигде в мире» про этих товарищей нам надо крепко запомнить.

3
Летом 1918 г. чекист Бабель направляется за хлебом для молодой республики. Его включают в один из отрядов так называемой «продовольственные экспедиции». Это конечно были еще не те продотряды, которые чуть позже придут в села и начнут с оружием в руках насильно изымать у крестьян излишки хлеба. Мероприятие в которых участвовал Бабель, представляли собой нечто среднее между заготовкой продуктов и карательными операциями. Этот факт своей биографии писатель в последствии подробно обрисует в рассказе «Иван да Марья». Так называлась баржа, на которой и была совершена та первая хлебная экспедиция: «Сергей Васильевич Малышев, ставший потом председателем Нижегородского ярмарочного комитета, образовал летом восемнадцатого года первую в нашей стране продовольственную экспедицию. С одобрения Ленина он нагрузил несколько поездов товарами крестьянского обихода и повез их в Поволжье, для того, чтобы там обменять на хлеб. В эту экспедицию я попал конторщиком. Местом действия мы выбрали Ново-Николаевский уезд Самарской губернии... Неподалеку от Саратова, на прибрежной станции Увек, товары были перегружены на баржу. Трюм этой баржи превратился в самодельный универсальный магазин. Между выгнутыми ребрами плавучего склада мы прибили портреты Ленина и Маркса, окружили их колосьями, на полках расположили ситцы, косы, гвозди, кожу; не
обошлось без гармоник и балалаек...».
Затем Бабель сравнивает цены на хлеб в Петрограде и в Поволжье. Тут на юге 60 копеек; на севере 10 рублей. Более чем пятнадцатикратная разница! Напомню, это весна 1918 года. Трудно даже представить, что уже через год все богатое хлебом Поволжье будет охвачено смертельным голодом! А пока все в порядке. Бабель продолжает: «Малышев рассчитал верно: торговля пошла ходко. Со всех краев степи к берегу тянулись медленные потоки телег. По спинам сытых лошадей двигалось солнце. Солнце сияло на вершинах пшеничных холмов. Телеги тысячами точек спускались к Волге. Рядом с лошадьми шагали гиганты в шерстяных фуфайках, потомки голландских фермеров, переселенных при Екатерине в Приволжские урочища».
Рассказ заканчивается тем, что конторщик Бабель по распоряжению начальства пишет в Москву донесение: «Мы пошли с Малышевым в каюту. Я обложился там ведомостями и стал писать под диктовку телеграмму Ильичу.
— Москва. Кремль. Ленину. В телеграмме мы сообщали об отправке пролетариям Петербурга и Москвы первых маршрутов с пшеницей, двух поездов по двадцать тысяч пудов зерна в каждом». Рассказ написан в начале 1920 года. В этом же году к началу лета Бабель из Самарских степей неожиданно перебрасывается к западным границам Советской России. Там Красная армия ведет войну с Польшей. Невозможно даже представить, чтобы заурядного конторщика, который сидит за фанерной перегородкой и ведет бумажный учет, вдруг ответственным военкором посылают в действующую армию. Но именно это случилось с Исааком Эммануиловичем.
Итак, на дворе начало лета 1920 года. Бабелю полных 25 лет. По рекомендации Михаила Кольцова под вымышленным именем Кирилла Васильевича Лютова чекист Бабель в качестве военного корреспондента газеты «Красный кавалерист» направляется в 1-ю Конную армию.
Забегая вперед, скажем, что уже менее чем через четыре месяца осенью 1920 года главком фронта Михаил Тухачевский отправит Первую конармию на отдых и переформирование. Затем конармия Буденного будет брошена в Крым громить Врангеля. А где же будет Бабель? Бабеля в армии уже не будет. Чекист Исаак Эммануилович, выполнив свое дело, из армии уволится. Впрочем, бывший военкор отъедет не очень далеко. Документы на Кирилла Лютова Бабель сдает в ЧК и уже вполне легально т. е. под собственной фамилией объявляется в Одессе. Теперь он в чине губернского комиссара. Под прикрытием пишущего журналиста Бабель поселяется на Молдаванке. Это один из самых криминальных районов Одессы.  Он внедряется в бандитскую среду и помогает одесскому ЧК уничтожить тех самых бандитов, которые в последствии так романтически сочно будут описаны в его цикле «Одесских рассказов».
Ясное дело, что товарищи из ВЧК никуда не делись. Для Бабеля «Эти товарищи останутся «верными в дружбе и смерти».
В 1938 году, за год до ареста, Бабель пошутит, что ему никогда не будут грозить две беды – беременность и арест.  Выходит, ошибся.  И на старуху бывает проруха. Почему ошибся Исаак Эммануилович и что там случилось – об этом подробнее будет рассказано в третьем очерке.
Теперь   наше внимание должно обратиться к литературному произведению с названием «Конармия».

4
В 1957 году после почти двадцатилетнего молчания в СССР выходит однотомник избранных произведений Исаака Бабеля. Предисловие пишет Илья Эренбург. В нем Эренбург в частности говорил: «…оставил он три тоненькие книги рассказов и две пьесы. За малым исключением его книги показывают два мира, его поразившие, – дореволюционную Одессу и поход «Первой Конной, участником которого он был».
В количественном исчислении это пара сотен страниц. Вся проза Бабеля это одна большая россыпь коротких отточенных рассказов и миниатюр. С упорством средневекового ремесленника он шлифовал свои тексты до состояния, когда серенькие и ничтожная вроде бы сами по себе детали наблюдаемой жизни преображались и начинали сиять другой для этой жизни правдой.
Вот как о Бабелевском методе письма вспоминал К. Паустовский: «Я беру пустяк, - рассказывал в Одессе Паустовскому Исаак Эммануилович, -  анекдот, базарный рассказ -  и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться».
Итак, литературный багаж Бабеля невелик. Это, во-первых, блок так называемых «Рассказов из жизни Одессы» и   во-вторых, - сборник под общим названием «Конармия».
Писательский метод тоже ясен. Декларируются три основные принципа -внимание к факту, недоверие к безосновательной фантазии, и скрупулезная шлифовка. Что касается   Одессы и всего того что Бабель вокруг этого прекрасного города сочинил я бы порекомендовал книгу современного автора Валерия Смирнова «Крошка Цахес Бабель» Одесса Полиграф 2009 г. В своей книге автор на богатом и обширном материале показывает какова на самом деле была во второй половине 19 и первой четверти 20 века ситуация в России с так называемой одесско-еврейской литературой. Во-первых, - В. Смирнов убедительно доказывает, что такой литературный феномен, как «Одесско-еврейская литература» на общероссийском уровне действительно имел место быть; а во-вторых, - автор показывает истинное место, столь неправомерно раздутого в последствии, советского писателя Бабеля.
Повторимся, нас в этом очерке будет интересовать исключительно «Конармия». Не первая легендарная конармия Семена Михайловича Буденного, но небольшая повесть с похожим названием. Речь будет идти о сочинении Исаака Бабеля.

5
Так что же такое «Конармия» в исполнении писателя Бабеля? Строго говоря, «Конармию» с большой натяжкой можно назвать целостной книгой. Это сборник коротких самостоятельных рассказов. 38 написанных в разное время и слабо связанных между собой зарисовок. Из них 34 зарисовки писались и по отдельности публиковались 1923 - 1925 годах. Рассказы «Аргамак» и «Поцелуй» Бабель написал десять лет спустя. Последняя же новелла «Их было девять» была сочинена В 1937 году. Возможно, от такой временной растянутости вся бабелевская «эпопея» переполнена конфузными нелепицами.  Об этом мы здесь и будем говорить.
Но сперва вопрос, на который требуется получить ответ: - Как и по какой причине еврей Исаак Бабель вдруг попал к Буденному в казачью армию? Ведь известно, как евреи и казачки взаимно «любили» друг друга. Вокруг этого до сих пор клубится муть и тайна. Считается что на юго-западный фронт Бабель определяется по личной рекомендации Моисея Хаимовича Фриндляра (псевдоним Михаил Кольцов). Направляя по линии ВЧК своего товарища в гущу красного казачества Кольцов предлагает Бабелю взять благозвучное имя. Так в начале лета 1920 г. политотделе первой конармии появляется Кирилл Васильевич Лютов. В качестве военного корреспондента газеты «Красный кавалерист» Бабель-Лютов зачисляется в 6-ую кавалерийскую дивизию.
Напомним, Советская Россия в это время на западном и юго-западном фронтах ведет войну против белополяков. Бабелю полных 25 лет. Вот как про это написано в популярной русскоязычной википедии: «…в качестве военного корреспондента Юг-РОСТа, Бабель был там бойцом и политработником. В рядах 1-й Конной он стал участником Советско-Польской войны 1920 года. Писатель вёл записи («Конармейский дневник», 1920 год), послужившие основой для будущего сборника рассказов «Конармия»».
Действительно, сохранились политически выдержанные статьи, которые военкор Лютов сочинял и регулярно тискал в газете «Красный кавалерист». Фронтовая газета, будто красный голубок, выпархивала из вагона политической пропаганды регулярна и служила поднятием боевого духа красноармейцев и буденновцев. Так же сохранился личный дневник, который вел красный комиссар. О дневнике подробнее будет сказано ниже. Здесь заметим, что любопытно сравнить ура-патриотические газетные статьи Лютова –Бабеля с его же дневниковыми записями. Если кратко, то в своем «личном» дневнике военкор революционных солдат и красное казачество, мягко говоря, показывает несколько в ином виде. Да чего там жеманиться! Скажем прямо! Это уже не революционный пролетариат, борющийся с мировой контрреволюцией, но шайка пьяных насильников и грабителей, которые умеет лишь чинить бесчинства насиловать женщин и убивать ни в чем не повинных людей.  Ну и наконец, в 1926 году Бабель отдельной книгой выпускает повесть со звучным названием «Конармия»!

6
Уже в первой зарисовке «Переход через Сбруч» обнаруживаются три основные линии. Эти линии не просто сюжетные нити. Повторим, никакого самостоятельного сюжета в книге нет.   Линии есть, а вот сюжета нет. Эти линии сугубо идеологические. Именно идеология сильней всякого сюжета в конце концов свяжет и спрессует разрозненный текст в единый монолит.
Линия первая -  это жизнь и смерть конармии. Буденновцы ведут непрекращающиеся бои с белополяками:  «Начдив  шесть  донес  о  том,  что  Новоград-Волынск  взят  сегодня  на рассвете..».
Следующая линия –это личность военкора Лютова- Бабеля: В повести образ главного героя приблизительно будет выглядеть всегда так: «…наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Бреста до Варшавы  и  построенному  на мужичьих костях Николаем Первым..». Лютов из обоза созерцает окружающие пейзажи: «желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля».
Еще одна линия - образ еврейского мира: «Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене... я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем… просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему лицу.
- Пане, - говорит она мне, - вы кричите со сна, и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу...
Она поднимает с полу худые свои ноги и снимает одеяло с заснувшего человека.  Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежите его бороде, как кусок свинца.».
Всякий кто откроет «Конармию», то увидит, что еврейская линия не только сопровождает войну, но физическими объемами написанных слов часто перехлестывает обе других линии.
В том же рассказе «Переход через Сбруч» согласно названию, должен кажется бы описываться переход красной армии через реку. На самом деле, переправе автор посвящает всего лишь несколько разрозненных фраз. И такая вот картина по всей повести. Читаешь, чешешь репу и недоумеваешь. Так и хочется шарахнуть в стол кулаком и крикнуть: - «Ну и где же на ваших страницах господин Бабель, легендарная армия»?
При этом в повести есть рассказы, где не только конармией не пахнет, но крепко, от первого до последнего слова, пахнет только евреями. Это рассказы: «Гидали», «Рабби», «Пан Аполек», «Кладбище в Козиме», «Сын рабби».
Я все понимаю. Идет война. Война жестокая и она катится по земле где живут бедные евреи. Но разве на этих землях кроме евреев не живут русские, украинцы, белорусы или поляки? Живут. Но почему-то Исаак Эммануилович их слез не видит, и стонов не слышит. Конечно, у автора есть право– выстраивать, как ему «видится», структуру повествование. Но тогда зачем так называть книгу?
Ладно, к еврейской теме мы еще вернемся в следующем очерке. Теперь же наше внимание будет сосредоточено на том, как Бабель воспринимал, описывал и подавал красное казачество.
7
Исследователь «Конармии» историк Карл Абрагам летом 1987 году предпринял экспедицию по местам боевой славы первой конной.  Смотр боевого пути буденновцев он проделал с книгой в руках. Он в первую очередь отправился в Львовскую область в местечко Сокаль.   Именно там, (как Бабель поведал своему читателю), воевал, погиб и был товарищами похоронен герой революции Пашка Трунов.
«Мне очень хотелось найти человека, - писал в последствии Карл Абрагам, - который послужил прообразом командира четвертого эскадрона Пашки Трунова («Эскадронный Трунов»), погибшего на станции Заводы и похороненного в общественном саду, посреди «готического Сокаля».
Карл Абрагам обошел все местечко и никаких могил, и памятников героям гражданской войны, увы, не обнаружил.
Тогда он захлопнул книгу Бабеля и обратился к воспоминаниям С. Буденного. Из текста командарма было установлено, что действительно в Первой Конной армии человек с такой фамилией был. Это командир 31-го Белореченского полка 6-й кавдивизии Константин Архипович Трунов. Вот только К. А. Трунов никогда не был Пашкой и погиб смертью храбрых не под Сокалем, а под Бродами. И случилось это 3 августа 1920 года. События же в районе Сокаля происходили тремя неделями позже.
Что и как на самом деле там было? Было все просто. Лютов-Бабель из обоза что-то краем уха услышал и решил написать. При этом горе-военкор даже не удосужился проверить настоящую фамилию командира эскадрона. Для сравнения вот как описал героя гражданской войны Константина Архиповича в своих воспоминаниях Семен Михайлович Буденный: Это был бывший вахмистр царской армии, полный георгиевский кавалер… бесстрашный ставропольский богатырь, человек несгибаемого мужества» (С. М. Буденный «Пройденный путь»).
Допустив в новелле «Эскадронный Трунов» непозволительные ошибки, Лютов-Бабель не успокаивается. Он продолжает грязно врать: «Мы сидели в лесу и дождались неравного боя между Пашкой Труновым и майором американской службы Реджинальдом Фаунд Леро. Майор и его три бомбометчика выказали умение в этом бою. Они снизились на триста метров и расстреляли из пулеметов сначала Андрюшку, потом Трунова».
Милосердный Карл Абрагам, желая хоть как-то оправдать незадачливого писателя, сообщает, что этим фактом Бабель подтвердил участия США на стороне Польши в вооруженной агрессии против молодой Советской Республики.
 В этой новелле Трунов и его боевой товарищ Андрей Восьмилетов погибают именно так. А вот в другой новелле, которая Бабелем названа «Их было девять» практически все, что произошло с Пашкой Труновым происходит   с взводным по фамилии Голов. (см. следующую главу 8).  Наглость автора зашкаливает за все «красные линии». Бабель уже даже не желает выдумывать новые «истории». Для «жестоких и полупьяных» красноармейцев сойдет и так. Не меняя событийной канвы, автор, жонглирует именами погибших людей будто какими -то марионетками. Вместо одной фамилии берет и подставляет другую. Именно так «испечен» фокусником Бабелем рассказик «Их было девять».
Но вернемся на минутку к рассказу «Эскадронный Трунов». В конце новеллы Бабель повествует о том, как четыре крылатые американские бомбовозы расстреливают двух красноармейцев. По поводу этого факта уважаемый Карл Абрагам замечает, что этим Бабель подтвердил участия США на стороне Польши в вооруженной агрессии против молодой Советской Республики.
- Да, подтвердил.  – соглашаемся мы. – но вот кто именно сидел за штурвалом американского самолета?
Господин Фаунд Леро (правильно так) реальное лицо. Так вот, этот американский летчик действительно командовал эскадрильей тяжелых бомбардировщиков на польско-советском фронте. Но вот незадача! - в середине июля, а точнее 13 числа, этот американский асс был сбит конармейской артиллерией и попал в плен. Вот как об этом пишет Семен Михайлович Буденный: «Бойцы 2-й бригады 6-й дивизии сбили четыре аэроплана и захватили в плен летчика американца Фаунда Леро. Конармейцы еще раз убедились, что Антанта на помощь Польше не скупится».
Вывод следующий - налет на станцию Заводы был совершен под началом другого американского летчика». Выходит, и тут Бабель солгал. Что же касается эскадронного Константина Трунова, по сведениям штаба армии, он погиб во второй половине августа.

8
Итак, в 1937 году Бабель в очередной раз решает расширить свою повесть. Видимо писатель очень нуждался в гонорарах. Он пристегивает к своей «Конармии» еще одну новеллу. Называет он ее «Их было девять». Комментировать здесь ничего не буду. Просто предлагаю эксперимент. Откройте рассказ «Эскадронный Трунов», прочтите его и затем прочтите новеллу «Их было девять».
Здесь я приведу лишь несколько цитат из обеих новелл. Читайте, сравнивайте и думайте.
 Из новеллы «Эскадронный Трунов»:
 «Трунов был уже ранен в голову в это утро, голова его была обмотана тряпкой, кровь стекала с нее, как дождь со скирды».
«Сегодняшних пленных мы взяли на рассвете у станции Заводы. Их было десять человек. Они были в нижнем белье, когда мы их брали.».
 — Офицера, выходи! — скомандовал он (Трунов), подходя к пленным, и вытащил револьвер.».
На приказ эскадронного Трунова выходит в исподнем старик и падая на колени просит его о пощаде.
 «— Офицера ваши гады, — сказал эскадронный, — офицера ваши побросали здесь одежду... На кого придется — тому крышка, я пробу сделаю...»
Пашка Трунов нагибается и выбирает из кучи брошенного тряпья фуражку с кантом и надвигает ее на голову стоящего на коленях старика. «— Впору, — пробормотал Трунов, придвигаясь и пришептывая, — впору...»
С этими словами эскадронный сует старику саблю в глотку. «Старик упал, повел ногами, из горла его вылился пенистый коралловый ручей».
«Андрюшка расстегнул у поляка пуговицы, встряхнул его легонько и стал стаскивать с умирающего штаны. Он перебросил их к себе на седло, взял еще два мундира из кучи, потом отъехал от нас и заиграл плетью.».
«— Андрей, — сказал эскадронный, глядя в землю, — Андрей, — повторил он, не поднимая глаз от земли, — республика наша советская живая еще, рано дележку ей делать, скидай барахло, Андрей».
После этого Трунов стреляет в Андрея и промахивается.   Андрей возвращается и сбрасывает в кучу барахло.
История с пленным полякам продолжается.
«Возясь с пленными, я истощил все проклятия и кое-как записал восемь человек, номера их частей, род оружия и перешел к девятому. Девятый этот был юноша, похожий на немецкого гимнаста в триковой фуфайке и в егеревских кальсонах... Тогда Андрюшка схватил его за кальсоны и спросил строго:
— Откуда сподники достал?
— Матка вязала, — ответил пленный и покачнулся.
— Фабричная у тебя матка, — сказал Андрюшка, все приглядываясь, и подушечками пальцев потрогал у поляка холеные ногти, — фабричная у тебя матка, наш брат таких не нашивал...»
«— Вымарай одного, — сказал он, указывая на список.
— Не стану вымарывать, — ответил я, содрогаясь, — Троцкий, видно, не для тебя приказы пишет, Павел...
— Вымарай одного! — повторил Трунов и ткнул в бумажку черным пальцем.
— Не стану вымарывать! — закричал я изо всех сил. — Было десять, стало восемь, в штабе не посмотрят на тебя, Пашка...
— В штабе через несчастную нашу жизнь посмотрят, — ответил Трунов и стал подвигаться ко мне, весь разодранный, охрипший и в дыму, но потом остановился, поднял к небесам окровавленную голову и сказал с горьким упреком: — Гуди, гуди, — сказал он, — эвон еще и другой гудит...  И эскадронный показал нам четыре точки в небе, четыре бомбовоза, заплывавшие за сияющие лебединые облака».
Конец рассказа трагичный. Пашка Трунов и Андрюшка  Семилетов принимают бой против четырех американских стальных бомбоваза.
Теперь поглядим что Исаак Бабель изобразил в новелле «Их было девять»:
 «командир из сормовских рабочих, убил длинного поляка, я сказал начальнику штаба:  - Пример взводного развращает бойцов. Надо отправить их в штаб для опроса. Начальник штаба разрешил. Я вынул из сумки карандаш и бумагу и вызвал Голова.
   - Ты через очки смотришь на свет, -  сказал он, глядя на меня с ненавистью.
   - Через очки, - ответил я. - А ты как смотришь на свет, Голов?
   - Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, - сказал он и отошел к пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами. Мундир не пришелся по мерке. Рукава едва достигали локтей.  Тогда Голов  прощупал пальцами егеревские кальсоны пленного.
   - Ты офицер, - сказал Голов, закрываясь рукой от солнца.
   - Нет, - услышали мы твердый ответ.
   - Наш брат таких не носит, - пробормотал Голов и замолчал. Он молчал, вздрагивал, смотрел на пленного, глаза его белели и расширялись.
   - Матка вязала, - сказал пленный с твердостью.
   - Фабричная у тебя матка, - подхватил Андрюшка Бурак, румяный казачок с шелковыми волосами, тот самый, который стаскивал штаны с умирающего поляка. Штаны эти были переброшены через его седло.  Смеясь, Андрюшка подъехал к Голову, осторожно снял у него с руки мундир, кинул к себе на седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью, отъехал от нас... Голов с недоумением посмотрел вслед удалявшемуся казаку... 
Сложил руки трубкой и крикнул: Республика наша живая еще, Андрей. Рано дележку делать.  Скидай барахло»!
После этого взводный целиться и стреляет в спину Андрея и промахивается. Андрей возвращается и с ворчанием бросает обратно офицерские вещи. После этого взводный вновь обращает внимание на пленного офицера. «Голов взялся рукой за лоб. Кровь лилась с него как дождь со скирды... Голов поспешно выстрелил пленному в затылок и вскочил на ноги.  Удивленный   поляк повернулся к нему, сделав полный круг, как на ученье. Медленным движением отдающейся женщины поднял он обе руки к затылку, рухнул на землю и умер мгновенно. Улыбка облегчения и покоя заиграла тогда на лице Голова. К нему легко вернулся румянец.
   - Нашему брату матка таких исподников не вяжет, - сказал он мне лукаво. - Вымарай одного, давай записку на восемь штук...
   Я отдал ему записку и произнес с отчаянием: Ты за все ответишь, Голов.
   - Я отвечу, -  закричал он с невыразимым торжеством.  -  Не тебе, очкастому, а своему брату, сормовскому. Свой брат разберет...».
Прошу обратить внимание, что и у эскадронного Трунова, и у раненного взводного Кровь льется одинаково. Бабель даже не считает нужным для приличия поменять в тексте слова: «с него (сперва с трунова и затем с Голова) Кровь лилась с него как дождь со скирды». Справедливости ради скажем что Бабель не только поменял фамилии. Эскадронный у него переназначен во взводного. И вообще, взводный Голов уже не ставропольский богатырь, а из сормовских рабочих. И фамилия Андрея Восмилетого изменена.
Дальше, как говорится, - Думайте сами; решайте сами.    К примеру, на всю эту откровенную ложь Можно стиснуть кулаки и выругаться матом. Но на кого прикажете стискивать кулаки и кого крыть матом?

9
Вот еще пример безнаказанной лжи. Это пример уже из разряда анекдотов.
 Речь мы поведем о рассказе «Комбриг два». Начало зарисовки у Бабеля следующее: «Буденный в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева. Только что убили комбрига два. На его место командарм назначил Колесникова».
 О назначении Колесникова командиром бригады рассказывает в своем мемуаре «Пройденный путь» и Семен Буденный. Только смена произошла не комбрига два, а тяжело раненного комбрига третьей бригады 6-й дивизии И.П. Колесова. Случилось это 30 июля 1920 года.
Карл Абрагам уточняет: «во время борьбы с белополяками Первая Конная армия состояла из четырех дивизий (4-я, 6-я, 11-я, 14-я). В каждой дивизии было по три бригады. Вторые кавбригады возглавляли: в 4-й дивизии — И.В. Тюленев, в 6-й — И.Р. Апанасенко, в 11-й — С.М. Патоличев и в 14-й — Гр. Бондарев. Во время польской кампании погиб только один из них — С.М. Патоличев. Это произошло 19 июля 1920 года в боях под Дубно»
Так и хочется спросить – Где же был в этот час Лютов? Ведь текст Бабелем построен так, будто военкор стоял чуть ли не за спиной Буденного.  Стоял рядом, все собственными глазами видел и с неколебимой достоверностью все солгал: «Только что убили комбрига два». Комбриг два, - уточняет Карл Абрагам, -  убит 19 июля, а Колесников назначен комбригом спустя 11 дней, а не «только что. Но, может быть, это другой Колесников сменил раненого И.П. Колесова»? – продолжает Карл Абрагам. После этого внимательный историк сопоставляет эпизод смены комбрига, описанный Бабелем, с тем, что вспоминал Буденный.
 Бабель: «Час тому назад Колесников был командиром полка. Неделю тому назад Колесников был командиром эскадрона. Нового бригадного вызвали к Буденному. Командир ждал его, стоя у дерева. Колесников приехал с Алмазовым, своим комиссаром. - Жмет нас гад, — сказал командарм с ослепительной своей усмешкой. — Победим или подохнем. Иначе — никак. Понял? - Понял, — ответил Колесников, выпучив глаза. - А побежишь — расстреляю, — сказал командарм, улыбнулся и отвел глаза в сторону начальника особого отдела. - Слушаю, — сказал начальник особого отдела. - Катись, Колесо! — бодро крикнул какой-то казак со стороны. Буденный стремительно повернулся на каблуках и отдал честь новому комбригу. Тот растопырил у козырька пять красных юношеских пальцев, вспотел и ушел по распаханной меже».
Ту же сцену описывает и Буденный: «— Немедленно ко мне комбрига третьей, — приказал я. С места галопом сорвался один из ординарцев начдива, а через пять минут к нам, огибая кусты, торопливо шли два человека. Один — высоченного роста, широкоплечий, в серой кубанке — и второй — много ниже, молодой, чуть прихрамывающий, с небольшими усиками на красивом загорелом лице. - Вот этот высокий — Колесников, — показал Тимошенко. — Всего три дня назад командовал эскадроном. А теперь комбриг. И так во всей дивизии. Полками командуют вчерашние комэски и комвзводы, а взводами и даже эскадронами — рядовые бойцы. Во втором из подходящих я узнал комиссара бригады П.К. Гришина. Комбриг подошел, поправляя на ходу портупею. Шагах в трех от нас остановился, приложил к кубанке руку с растопыренными узловатыми пальцами и, глядя на меня сверху вниз, пробасил: - Командир третьей бригады Иван Колесников. - Видите неприятельскую пехоту? - Вижу! - Приказываю атаковать ее правый фланг, отрезать от леса и уничтожить. Не сделаете этого, считайте, что вы не комбриг. Задача ясна? — строго посмотрел я на Колесникова. - Понятно. Значит, атаковать и уничтожить».
 «Из сравнения ясно, - делает вывод К. Абрагам, - речь идет об одном и том же реально существовавшем лице, о комбриге три 6-й кавдивизии Иване Андреевиче Колесникове».
Я, когда впервые читал эту зарисовку, то мне более всего запомнились «растопыренные пальцы».  Мне не было понятно почему комбриг, приложив к козырьку кисть правой руки, растопырил пальцы?
- «Может так было принято в конармии отдавать честь»? – подумал тогда я.
Следуя за изысканиями Карла Абрагама уже у Буденного снова натыкаюсь на «растопыренные пальцы».
- В чем тут дело?
Помог мне разобраться добрый историк. Карл Абрагам справедливо считает-  этот неловкий и конечно же неуставной жест отдачи чести непроизвольно показывает, что вновь испеченный комбриг не был кадровым военным.
Думаю, вопрос кто у кого содрал «растопыренные пальцы» не уместен.  Однозначно эта сомнительная честь принадлежит Бабелю.

10

В конце приведу еще одну, с позволения сказать, неточность. Ложь обнаруживается сразу в двух зарисовках «Вдова» и «После боя».   «На этот раз речь пойдет об есауле Яковлеве. Это реально существовавшее в рядах конармии лицо. Бывший конармеец, Яковлев не просто перешел на сторону поляков и сражался против своих. Есаул прихватил с собой целую бригаду казаков.
 Да, такой прискорбный факт имел место в истории конармии. О предательстве есаула Яковлева нужды не было бы тут упоминать, если бы его не вспомнил Исаак Эммануилович.  Автор в своем рассказе «После боя» пишет следующее: «Тридцать первого числа (августа) случилась атака при Чесниках. Эскадроны скопились в лесу возле деревни и в шестом часу вечера кинулись на неприятеля. Мы проскакали три версты и увидели мертвенную стену из черных мундиров и бледных лиц. Это были казаки, изменившие нам в начале польских боев и сведенные в бригаду есаулом Яковлевым. Построив всадников в карре, есаул ждал нас с шашкой наголо».
Но вот незадача, – до ушей обозного военкора еще не долетела сплетня, о том что к тому времени предателя Яковлева не было в живых.
Семен Михайлович Буденный пишет-  белоказаки, ведомые Яковлевым, были атакованы 2-й бригадой 4-й дивизии 27 августа в районе польского местечка Тышевец: «В коротком бою более 200 казаков было порублено и около 100 взято в плен. Пленники сообщили, что есаул Яковлев застрелился».
Кому будем верить - Командарму Буденному или обозному Лютову?
При более пристальном рассмотрении все встает по своим местам. Битва при Чесниках происходит четырьмя днями позже даты, которую указал в рассказе Бабель. Следовательно, бригада Яковлева в ней участвовать не могла. Бабель в очередной раз солгал.

11

Перед тем как мы завершим наше расследование, обратимся кратенько к топонимике. Это важно. Упоминаемые в книге маршруты и места движения конармии, призваны подчеркнуть реалистичность происходящих событий. Считается, что Бабель большинство названий населенных пунктов оставил без изменений. Так ли это? Давайте поглядим.   Вот, к примеру, два рассказа «Прищепа» и «Афонька Бида». В них автор говорит о селе с названием Лешнюв. Правильное его название Лешнев. Село такое расположено в Бродовском районе Львовской области. Далее в рассказе «У святого Валента» упоминается Польское название нынешнего Радехова — города во Львовской области — Радзихов. В рассказе «Мой первый гусь» Иван Чесноков получает приказ «выступить с вверенным ему полком в направлении Чугунов-Добрыводка». Такого населенного пункта с названием Чугунов нет. Добрыводка (правильно: Добривода) есть. Но село находится на территории Червоноармейского района Ровенской области. село Будятичи фигурирует сразу в трех рассказах («Песня», «Аргамак» и «Поцелуй»). Село Бабель упоминает, но такого села нет. Карл Абрагам пишет следующее: «Есть шаткое предположение что это старое польское название Батятичей — села Каменка? Но село Каменка расположено в Бугском районе Львовской области».
Далее, в рассказе «Берестечко» есть такой эпизод: «Мы проехали казачьи курганы и вышку Богдана Хмельницкого. Из-за могильного камня выполз дед с бандурой и детским голосом спел про былую казачью славу. Мы прослушали песню молча, потом развернули штандарты и под звуки гремящего марша ворвались в Берестечко».
 - «Сегодня казачьи курганы, - снова поправляет Бабеля Карл Абрагам, - это филиал Ровенского краеведческого музея («Казацкие могилы»), который находится на восточной окраине села Пляшева Червоноармейского района.
И наконец, в уже упоминавшемся рассказе «Переход через Збруч», автор, как это бы сказали теперь, лоханулся по полной! Бабель: «Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Бреста до Варшавы и построенному на мужичьих костях Николаем Первым».
- «Все здесь не верно. – в отчаянии чуть ли не кричит историк, -  Во-первых, -  полевой штаб дивизии двигался не по шоссе Брест — Варшава, а по дороге, соединяющей Житомир с Новоград-Волынском. Во-вторых, - город Новоград-Волынский стоит не на Збруче, а на левом берегу реки Случь»
- В-третьих, – добавляю уже я, - неточность есть даже в названии рассказа. В самом деле, для человека из обоза нет большой разницы как называется речка –Случ или Сбруч.
Закончить наше следствие хочется выражением огромной благодарности честному и неутомимому в своих изысканиях Карлу Абрагаму.
«Летом 1987 года, - этими словами завершает изыскание историк, -мне пришлось проехать по местам сражений литературных персонажей «Конармии». Свидетелей гражданской войны почти не осталось, города и села преобразились, по существу, отстроились заново. Памятников конармейцам почти нигде нет».

12
Теперь про дневник. Как и все у Бабеля, история этой тетрадки мутная. Считается что Исаак Эммануилович вел дневник с июня по сентябрь 1920 года.  Именно в это время Бабель под фамилией военкора Кирилла Лютова прикомандирован к политотделу 6-ой кавдивизии первой конной армии.  Вроде не подлежит сомнению что именно эти дневниковые записи легли в основу будущей книги. Сам Бабель упоминает, что его двойник Лютов ведет какие-то записи. Но никто и никогда при жизни Бабеля дневника этого не видел. При аресте в 1939 году среди практически всех изъятых бумаг дневника тоже не было. Так и хочется сказать:
- Ай да, Бабель! Ай да, молодец! Настоящий чекист! Отлично замел следы!
Ну, а если серьезно, то и после смерти писателя- десятки лет спустя вплоть до наших дней я как-то нигде не встречал изысканий по поводу бабелевского дневника. А ведь вокруг этой изорванной тетрадки много таинственного и непонятного.  Последняя жена Анна Николаевна Пирожкова про дневник тоже ничего долгие годы не знала. Неожиданно, в пятидесятые годы, когда ей удалось настоять на политической реабилитации мужа, она по почте из Киева вдруг получает какую-то толстую на половину изодранную тетрадку. Прислали тетрадь какие-то старые друзья Бабеля. Они оказывается все это время хранили ее у себя. В присланной тетрадке были выдраны первые полста страниц. Поэтому текст начинается с 3 июня. Уже после трех описанных дней на целый месяц дыра. Отсутствуют двадцать страниц. Записи в тетрадке прерываются 15 сентября 1920 года.
Это краткие подчас рваные несвязные записи. Многие слова Бабель писал сокращенно, некоторые на французском языке. Есть слова на немецком и даже на идише.
Анна Пирожкова потратила много сил и времени на расшифровку. Вряд ли дневник Бабель планировал для публикации. Дневник – это сухая фиксация происходящих событий. При этом есть значительный эмоциональный и смысловой уклон на указания фактов разрушения, дикость хамство грубость и хроническое мародерство со стороны как поляков, так и красных казаков. Ну и конечно антисемитизм. Куда без него!
При всех странностях происхождения дневника, у меня нет желания сомневаться в его подлинности. Единственно что мне хочется знать– зачем и для кого Бабелем фиксировались все эти факты?

13
Приведем некоторые выписки:
« 3.6.20
Житомир. Утром в поезде, приехал за гимнастеркой...  Сплю с Жуковым, Топольником, грязно, утром солнце в глаза, вагонная грязь. вся редакционная коллегия -  невообразимо грязные человеки… Кухня в поезде, толстые солдаты с налитыми кровью лицами, серые души, удушливый зной в кухне, каша, полдень, пот, прачки толстоногие, апатичные бабы – станки… Любовь на кухне». 
«23 июля
Еду с  Прищепой,  новое  знакомство,  кафтан,  белый башлык, безграмотный коммунист… Жена  - сдобная, томная, хитрая, чувственная молодая еврейка, 5  месяцев  замужем, не любит мужа, впрочем, чепуха, заигрывает с Прищепой. Душа Прищепы - безграмотный мальчик, коммунист, родителей убили кадеты, рассказывает, как собирал свое имущество по станице. описать…   грустный оттого что не с кем совокупиться.». (Для сравнения можно прочитать новеллу «Прищепа»)
«26.7.20.
Лешнюв. Украина в огне.  Врангель не ликвидирован.  Махно делает набеги в Екатеринославской и Полтавской губерниях. Появились новые банды, под Херсоном - восстание. Короток коммунистический пиджак?   Переезжаю к   безногому   еврею, благоденствие, чистота, тишина, великолепный кофе, чистые дети».
«4 августа Броды
Впечатления больше воспринимаю умом. Начинается бой, мне дают лошадь... нет людей, есть колонны, огонь достигает высочайшей силы, в безмолвии происходит рубка...
двигаюсь с обозами к шоссе, бой усиливается, нашел питпункт, на шоссе обстреляли, свист снарядов, разрывы в 20 шагах, чувство безнадежности, я прибился к 20-му полку 4-ой дивизии, раненые, вздорный командир, сижу у кухни, голод, сырой горох, лошадь нечем кормить.    Теплится надежда - потом можно будет проводить раненого в Радзивилов, у раненого еврейское бледное лицо... я прошу хлеба у красноармейца, он мне отвечает - с евреями не имею дело, я чужой, в длинных штанах, не свой, я одинок…».
 «7.8.20. Берестечко
Теперь вечер, только что зажглись лампы в местечке.  В соседней комнате панихида. Много евреев, заунывные родные напевы, покачиваются, сидят по скамьям, две свечи, неугасимая лампочка на подоконнике.  Панихида по внучке хозяина, умершей от испуга после грабежей». 
«18 августа
О женщинах в Конармии можно написать том.  Эскадроны в бой, пыль, грохот, обнаженные шашки, неистовая ругань, они с задравшимися юбками скачут впереди, пыльные, толстогрудые, все б...., но товарищи, и  б.... потому, что товарищи, это  самое  важное,  обслуживают  всем,  чем  могут, героини, и тут же презрение к ним, поят коней, тащат  сено,  чинят  сбрую, крадут в костелах вещи, и у населения».
«28 августа Комаров
Здесь вчера были казаки есаула Яковлева. Погром.  Семья Давида  Зиса,  в квартирах, голый, едва дышащий старик-пророк, зарубленная старуха, ребенок с отрубленными пальцами, многие  еще  дышат,  смрадный  запах  крови,  все перевернуто, хаос,  мать  над  зарубленным  сыном,  старуха,  свернувшаяся калачиком, 4 человека в одной хижине, грязь, кровь под черной бородой, так в крови и лежат».
 «12.9.20. Киверцы   Утром - паника на вокзале. Артстрельба. Поляки в городе.  Невообразимое
жалкое бегство, обозы в пять рядов, жалкая, грязная, задыхающаяся пехота, пещерные люди, бегут по лугам, бросают винтовки…».

14
На следующий день стало ясно, что сражение за Замостье Первая Конная проиграла.
Бабель: «Выступаем из Чесники ночью. Постояли часа два. Ночь, холод, на конях. Трясемся. Армприказ – отступать, мы окружены, потеряли связь с 12-й армией, связи ни с кем. Шеко плачет, голова трясется, лицо обиженного ребенка, жалкий, разбитый. Люди – хамы. Ему Винокуров не дал прочитать арм-приказа – он не у дел. Апанасенко с неохотой дает экипаж, я им не извозчик. Бесконечные разговоры о вчерашней атаке, вранье, искреннее сожаление, бойцы молчат. Дурак Воробьев звонит. Его оборвал начдив. Начало конца 1-й Конной. Толки об отступлении».
А вот как атаку на яковлевцев описал в мемуарах Буденный: «Удар в направлении Чесники, Невирков, Котлице и освобождение этих пунктов от противника мы возложили на 6-ю дивизию. Часа в четыре дня дивизия подошла к Чесникам, занятым уланами. Атакой в конном строю 2-я и 3-я бригады отбросили вражескую конницу. Но дальше, продолжая наступление, в лесу перед Невирковом они попали под артиллерийский огонь. Снаряды падали густо, валили деревья, поднимали фонтаны грязи. Пришлось лошадей отвести в безопасное место, а Невирков атаковать в пешем строю. Враг сопротивлялся с отчаянной решимостью, большой урон причиняли конармейцам установленные на крышах пулеметы. Две атаки результата не дали. Только когда деревня оказалась в полукольце, белопольская пехота отошла к югу».
 Далее Семен Михайлович соглашается, что Конармия вынуждена была начать отступление: «Ожесточенные бои 30 и 31 августа принесли большие потери и измотали Конармию. Люди выбились из сил. Лошади настолько устали, что буквально валились с ног. Обозы были переполнены ранеными, боеприпасы кончались, медикаментов и перевязочных средств вообще не осталось. В таких условиях продолжать наступление на Красностав – Люблин против превосходящих сил противника означало обрекать Конармию на верную гибель. Обстановка властно требовала отводить ее на соединение с войсками Западного фронта. И Реввоенсовет отдал приказ с утра 1 сентября начать отход в общем направлении на Грубешов».
 2 сентября Бабель в дневнике пишет: «Толкаемся, но успехов не удерживаем. Толки об ослаблении боеспособности армии все увеличиваются. Бегство из армии. Массовые рапорты об отпусках, болезнях. Главная болячка дивизии – отсутствие комсостава, все командиры из бойцов, Апанасенко ненавидит демократов, ничего не смыслят, некому вести полк в атаку. Эскадронные командуют полками. Дни апатии, Шеко поправляется, но угнетен. Тяжело жить в атмосфере армии, давшей трещину… Поляк медленно, но верно нас отжимает. Начдив не годится, ни инициативы, ни нужного упорства. Его гнойное честолюбие, женолюбие, чревоугодие и, вероятно, лихорадочная деятельность, если это нужно будет».
Похожая запись 3–5 сентября: «Противник наступает. Мы взяли Лотов, отдаем его, он нас отжимает, ни одно наше наступление не удается, отправляем обозы, я еду в Теребин на подводе Барсукова, дальше – дождь, слякоть, тоска, переезжаем Буг, Будятичи. Итак, решено отдать линию Буга».
На следующий день в Будятичах дело дошло до столкновений конармейцев с бойцами 44-й советской стрелковой дивизии, занимавшими местечко. Бабель описывает это так: «Будятичи занято 44-й дивизией. Столкновения. Они поражены дикой ордой, накинувшейся на них. Орлов – сдаешь, катись. Сестра гордая, туповатая, красивая плачет, доктор возмущен тем, что кричат – бей жидов, спасай Россию. Они ошеломлены, начхоза избили нагайкой, лазарет выбрасывают, реквизируют и тянут свиней без всякого учета, а у них есть порядок, всякие уполномоченные с жалобами у Шеко. Вот и буденновцы».
12 сентября в Киверцах Бабель записывает: «Утром – паника на вокзале. Артстрельба. Поляки в городе. Невообразимое жалкое бегство, обозы в пять рядов, жалкая, грязная, задыхающаяся пехота, пещерные люди, бегут по лугам, бросают винтовки, ординарец Бородин видит уже рубящих поляков. Поезд отправляется быстро, солдаты и обозы бегут, раненые с искаженными лицами скачут к нам в вагон, политработник, задыхающийся, у которого упали штаны, еврей с тонким просвечивающим лицом, может быть хитрый еврей, вскакивают дезертиры с сломанными руками, больные из санлетучки. Заведение, которое называется 12-й армией. На одного бойца – 4 тыловика, 2 дамы, 2 сундука с вещами, да и этот единственный боец не дерется. Двенадцатая армия губит фронт и Конармию, открывает наши фланги, заставляет затыкать собой все дыры. У них сдался в плен, открыли фронт, уральский полк или башкирская бригада. Паника позорная, армия небоеспособна. Типы солдат. Русский красноармеец пехотинец – босой, не только не модернизованный, совсем «убогая Русь», странники, распухшие, обовшивевшие, низкорослые, голодные мужики. В Голобах выбрасывают всех больных и раненых, и дезертиров. Слухи, а потом факты: захвачено, загнанное в Владимир-Волынский тупик, снабжение 1-й Конной, наш штаб перешел в Луцк, захвачено у 12-й армии масса пленных, имущества, армия бежит».
Здесь сохранившаяся часть дневника обрывается. Последняя запись от 15 сентября.

15
Член военного совета фронта Климент Ворошилов неоднократно повторял командирам и комиссарам: «С довольствием и фуражом обстоит плохо и приходится брать у населения. Поэтому Конармия вынуждена самоснабжаться, вынуждена производить необходимый „грабеж“».
Так что же в сентябре 1920 г. Произошло с конармией?
Как вспоминал С. М. Буденный, - Сказалась усталость от почти беспрерывных боев в течение трех с половиной месяцев. Не менее значимой причиной стала моральная подавленность красноармейцев от неудач последних недель.
А вот как характеризовал положение дел в конармии Уполномоченный Реввоенсовета фронта товарищ Зилист. В своем донесении в Москву Ленину он писал, что при отступлении от Замостья, «1-я Конная армия и 6-я дивизия на своем пути уничтожали еврейское население, грабя и убивая на своем пути… Не отставала также и 44-я дивизия».
Далее товарищ Зилист указывал, что конармейцы 6-й дивизии зарезали военкома Г. Г. Шепелева, который пытался препятствовать красным погромам. Поэтому, пришлось сразу Три наиболее разложившихся полка разоружить.
, Буденный, видя такое положение приказал несколько десятков зачинщиков грабежей расстрелять перед строем. Одна бригада была полностью расформирована.
 19 сентября 1920 года Первую конную Тухачевский приказом направляет в район Кременчуга для отдыха и переформирования. Конармию ждет бросок в составе Южного фронта в Крым против Врангеля. С Польшей все было ясно. Большевики войну проиграли и советское правительство начало мирные переговоры.
 Чуть позже последовало сообщение, предназначенное «исключительно для Ворошилова и Буденного»: «В 6-й дивизии за последнее время, чувствуется полнейшее разложение. Так, например, вырисовывается картина махновщины. В 66-м и 65-м полках, сталкиваясь с которыми, нередко приходится слышать выкрики: „Бей жидов, коммунистов и комиссаров. Да здравствует батька Махно“».
21 сентября 1920 года, когда конармия готовилась к переходу на отдых в район Кременчуга, на имя Буденного пришла телеграмма: «В Рогачеве во время ночлега частями 14-й кавдивизии убиты 27 милиционеров и разогнан Совет. В ту же ночь какой-то эскадрон 6-й дивизии напал на расположение административного штаба 11-й кавдивизии, где учинил погром».
24 сентября Буденный получает директиву от главкома Красной армии С. С. Каменева. Главком требует ускорить работу по восстановлению боеспособности Конармии, чтобы быстро перебросить ее в район Бердичева и далее в район Кременчуг – Елисаветград для действий против Врангеля: «Выражаю твердую уверенность, писал С. Каменев, - что армия проникнется серьезностью, возлагаемой на нее задачи и в кратчайший срок, передвинувшись на юг, подойдет к новому врагу в состоянии той мощи и боевой готовности, с какой летом она начала победоносную борьбу с поляками».

16
Собственно, на этом польский поход Первой Конной закончился. Впереди красных конников ждал Крым и разгром барона Врангеля. Но это уже будет другая история. Исаак Эммануилович, выполнив свое дело, из конармии уволился.
Да, Бабель исчез и сделал это кажется очень вовремя. Человек исчез, а вопрос остался:
 - Каким же было это тайное дело?
Наш ответ следующий:
 Чуть выше приводилось мнение Уполномоченного Реввоенсовета фронта товарища Зилиста по состоянию дел в Конармии. О чем идет речь? Уполномоченный товарищ Зилист обладает достаточной информацией. Он информацию анализирует и затем отправляет в Москву. Депеша ложиться на стол председателю совнаркома Ленину.
Остается ответить - кто помогал собирать информацию товарищу Зилисту?
Если ответом будет–товарищу Зилисту помогал товарищ Бабель, то это будет не так. Исаак Эммануилович был одним из тех многих «верных товарищей», кто выполнял порученное партией дело.
Что касается– зачем и для кого сочинил свою повесть товарищ Бабель, то ответить на этот вопрос мы постарались ответить в этом очерке. Окончательный ответ читатель получит по прочтению трех частей этой повести.
В завершении первой части следует процитировать реплику современницы Бабеля литературного критика М. Денисову-Щаденко. Вот как она оценивала действия Лютова-Бабеляв конармии Буденного: «То, что пишет Бабель — это мелкий эпизод. Видно, что он сидел в тылу, в обозе, - трусливо выглядывая из мешков-барахла, а выглядывая так, он подглядел только зад; подглядел только под юбку революции и Конной Армии».
Думаю, критик Щаденко в своей оценке была не совсем права. Что было нужно Бабель отлично подсмотрел, записал и куда следует, доложил.