de omnibus dubitandum 118. 537

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.537. НИЗКАЯ ДЕМАГОГИЯ…

    С самого начала октября чувствовалось, что большевизм растет, что рабочие массы и солдаты все более проникаются психологией большевизма и что свободному государству и демократии грозит немалая опасность.

    Этот стихийный рост большевизма был вполне понятен. Вся проповедь большевиков была построена на самой низкой демагогии, на внушении массам мысли, что теперь все дозволено, на игре на наиболее элементарных и эгоистических стремлениях масс. Конечно, в этой проповеди не было ни грана - ни государственности, ни социализма, ни вообще какой-либо творческой идеи.

    В то время, как представители социалистической и радикальной демократии пытались воспитать освободившийся народ в сознании долга перед самим собою и историей, большевики стремились разрушить былые понятия долга и созидания. «Теперь свободный, ты стал хозяином своей жизни», говорили представители демократии, «покажи себя достойным этого хозяйского положения. Ты свободен. Но свобода не есть произвол. И, достоинство свободного есть созидание новых форм жизни, есть защита и построение государственности.

    Царизм оставил наше отечество полуразрушенным. Нужно многое восстанавливать с великими жертвами граждан. Умей жертвовать и совершать подвиг не из-под палки, не по приказанию, а по собственному свободному решению. Эпоха требует от тебя и на фронте и внутри страны свободного самопожертвования. Подымись до сознания необходимости этого».

    Как говорили большевики: «Ты свободен. Ну и делай, что хочешь. Война — зло. Ты устал, ты не хочешь воевать. Иди домой. Отказывайся повиноваться тем, которые принуждают тебя к борьбе. Ты беден. Так "грабь награбленное", бери все, что хочешь, не справляясь ни с общим законом, ни с правом, ни с историческими условиями, ибо ты хозяин. Кроме твоего желания ничего не может существовать».

    Постепенно эта проповедь развращала массу, ибо она толкала ее не к должному а, к непосредственно желательному. Она вела ее по линии насильственного сопротивления. Она говорила не об обязательствах, а об аппетитах. И масса, слишком мало воспитанная в свободной морали и политике, не задумывающаяся над тем, что же из этого выйдет для будущего, для грядущих поколений, бросалась на обещания сегодняшнего дня, шла за проповедью удовлетворения сегодняшнего аппетита своего.

    Советы рабочих и солдатских депутатов, бывшие вначале опорой решений здоровой социалистической и радикальной демократии, ставившие себе общенациональные задачи, мало-помалу подпадали под влияние большевистской проповеди. Это чрезвычайно беспокоило представителей демократии и, у них появилась мысль расширить демократическую базу, на которой могла бы строиться новая государственность. Вместе с тем, они надеялись, расширяя базу, тем самым, подчинить начавшие разлагаться под влиянием большевистской проповеди солдатские и рабочие слои дисциплиной более широких слоев демократии.

    На этом основании наметившееся еще в июле — августе соединение ЦИК Советов солдатских и рабочих депутатов и ЦИК Всероссийского Совета крестьянских депутатов стало еще более тесным и неразрывным. И все наиболее важные и принципиальные решения принимались этими обоими Центральными исполнительными комитетами сообща.
Чтобы сделать понятным такое стремление слить эти два учреждения надо сказать, что Исполнительный ком[итет] Всероссийского совета крестьянских депутатов под моим председательством, пишет Н.Д. Авксентьев (см. фото) вел все время совершенно определенную антибольшевистскую, патриотическую миссию. С самого начала в [Исполнительном] комитете среди 250 его членов были 2—3 большевиствующих члена, которые не только не играли никакой роли, но боялись даже раскрыть рот на общих собраниях, чувствуя себя заранее уничтоженными.

    Это настроение Исполнительного комитета ВСКД (Всероссийского Совета крестьянских депутатов), несмотря на все стремления большевиков распропагандировать его членов, до такой степени разозлило их, что они прозвали даже этот Исполнительный комитет «авксентьевскими молодцами» и обвинили их в «черносотенстве».

    Распускали слухи, что в ИК нет настоящих крестьян, а собрались в качестве представителей крестьянства кулаки, бывшие полицейские и попы. Но ничто им не помогло.

    Очень часто, когда надо было принимать какое-либо ответственное решение по внезапно внесенному в Совет раб[очих] и солд[атских] депутатов предложению большевиков, экстренно из Таврического дворца или позже из Смольного института, где заседал Исполнительный Комитет (ИК) Советов раб[очих] и солд[атских] депутатов, сообщали нам в ИК Всер[оссийского] Сов[ета] кр[естьянских] деп[утатов], помещавшийся на Фонтанке в доме Училища правоведения; наши «молодцы» являлись на собрание и своими речами и голосованием определяли линию поведения демократии.

    Но последнее время перед большевистским переворотом и в Сов[ете] кр[естьянских] депутатов стало менее благополучно. Правда, большевики по-прежнему блестяще отсутствовали, правда, громадное большинство было наше, но из провинции начали притекать депутаты, принадлежавшие к партии т.н. левых социалистов-революционеров, ближайших сотрудников и рабских подражателей большевиков.

    И вот, чтобы еще более расширить демократическую базу и локализовать влияние большевиков, остановились на мысли созвать так называемое Демократическое совещание. Инициатива должна была исходить из Совета кр[естьянских], раб[очих] и солд[атских] депутатов, а приглашения должны были быть подписаны двумя председателями: Чхеидзе {Чхеидзе Н.С. (1864—1926) — один из лидеров меньшевизма. В период Февральской революции 1917 г. — член Временного комитета Государственной думы, председатель Петроградского Совета Государственной думы, председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, председатель ЦИК/первого созыва}  [председатель Совета солдатских и рабочих депутатов] и мною [председатель Совета крестьянских депутатов].

    Но по мысли устроителей представители Советов на этом совещании должны были составлять лишь меньшинство. Большинство же составлялось из представителей демократических городских и земских самоуправлений, кооперативов, профессиональных союзов, демократических представителей свободных профессий, национальностей и т.д.

    Демократическое совещание собралось в конце сентября в Петрограде в Александровском театре. Главным вопросом, который стоял перед ним, был вопрос о конструкции власти, об отношении демократии к другим несоциалистическим, но отстаивающим политические свободы слоям населения к промышленникам, партии кадетов и другим. Вместе с этим был поднят вопрос и о программе, которую должна осуществлять власть.

    Здесь сразу же [намечаются] два крайних решения, между которыми балансировала небольшая группа, старавшаяся найти какое-то свое решение а, в сущности, не дававшая никакого и, только мешавшая делу.

    Одна группа, к которой принадлежали такие лица, как Чхеидзе, Гоц {Гоц А.Р. (1882—1940) — один из лидеров партии эсеров. После Февральской революции — член Исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, затем был товарищем председателя ВЦИК}, Церетели {Церетели И.Г. (1882—1959) — один из лидеров меньшевизма. В мае 1917 г. вошел в состав Временного правительства в качестве министра почт и телеграфов, затем — министр внутренних дел; в 1921 г. эмигрировал}, Руднев {Руднев В.А. (1874—1939) — в 1917 г. — меньшевик-интернационалист, один из редакторов меньшевистской газеты «Новая жизнь»}, я и др., стояла на прежней позиции: необходимо, говорили они, создать коалиционное правительство из всех живых сил страны, которые осуществляли бы общедемократическую программу.

    В данный тяжелый момент необходимо величайшее напряжение всех сил страны, необходимо противопоставить внутренней разрухе и внешнему врагу сильный, прочный фронт.

    Другая группа, которая состояла из большевиков и идущих за ними левых с[оциалистов]-р[еволюционеров], провозглашала в качестве лозунга: вся власть Советам рабочих, солд[атских] и кр[естьянских] депутатов.

    Только они должны править. Все остальные слои, в особенности слои либеральной и радикальной буржуазии, должны быть устранены от власти. В своих речах они, провозглашая свой лозунг, готовы были идти на компромисс, они говорили: «Согласитесь построить правительство однородного состава, т.е. только социалистического, и мы этим удовлетворимся. Мы сами не войдем в это правительство, но мы окажем вам всяческую поддержку».

    Разумеется, первая группа не могла принять этого компромисса по двум соображениям: во-первых, потому, что он противоречил основной точке зрения об объединении всех живых сил страны, а во-вторых, потому, что совершенно не верила в поддержку и добрые чувства большевиков [последующее показало, что это недоверие было совершенно справедливо].
       
    Группа, руководимая Черновым {Чернов В.М. (1876—1952) — один из лидеров и теоретиков партии эсеров, после Февральской революции — министр земледелия Временного правительства}, после шатаний и [колебаний], столь свойственных этому человеку, пожалуй, политику, занятому политиканством, который за все время революции не сумел выставить ни одного яркого лозунга, который показал себя неспособным политиком и средним политиканом, останавливается на таком решении.
       
    Она не против коалиции с несоциалистическими и даже либерально-буржуазными элементами, но против коалиции в правительстве с представителями партии народной свободы. Когда эту группу спрашивали, кто же эти прекрасные незнакомцы, представители буржуазии, или она исключает из коалиции единственную большую политическую партию радикальной буржуазии — кадетов, с недоразумением отвечали, что это могут быть кооператоры, промышленники и т.д.

    Напрасно этой группе указывали, что в ее решении нет ровно никакой политической линии, что это вообще нелепое, нереальное решение, ибо кооператоры также социалисты, промышленники — принадлежат к партии кадетов, да и те, какие не принадлежат к ней, много раз заявляли, что без представителей этой партии они в правительство не войдут. Напрасно говорили им, что их решение равносильно коалиции, что честнее и проще высказаться подобно большевикам против коалиции разнородного правительства, эта группа стояла на своем.

    Я уверен, что в этой политической жалкой позиции Чернова немалую роль (как и вообще в его поведении) играет личный элемент. Его речи только отвечали все под стать элементу, с ним не хотели иметь дела. Если бы Чернов был в правительстве, ни один кадет не вошел бы в это правительство. Их присутствие там значило его отсутствие.

    И в ответ на это Чернов, мечтавший снова о министерском кресле, отвергал их, упрямо закрывал глаза на нелепость своей позиции.

    В конце концов, эта группа и сам Чернов со своей «позицией», сделались предметом юмористических шуток и насмешек на Демократическом совещании и серьезно к ним не относился никто из противников.

    Этот элемент, смешного в их позиции усилился еще более тогда, когда при окончательном голосовании и вся группа, и ее лидер воздержались подать свой голос за то или другое определенное решение и в наиболее решительный, поворотный момент русской истории оказались в политических [банкротах].
       
    Серьезная борьба происходила между первыми двумя течениями. От победы того или другого зависела дальнейшая конструкция правительства. После корниловской истории {Имеется в виду контрреволюционный мятеж в августе 1917г., который возглавил верховный главнокомандующий русской армии генерал Л.Г. Корнилов} многие портфели были не заняты и оставшиеся министры с нетерпением ждали открытия Демократического совещания. Керенский {Керенский А.Ф. (1881—1970) — трудовик, эсер, после Февральской революции — министр юстиции, военный и морской министр, с июля 1917 г. — министр-председатель Временного правительства и верховный главнокомандующий} выступил один раз на этом совещании. Но чрезвычайно нервничал, был неровен, не уверен в себе и не произвел большого впечатления. Его приветствовали, но чувствовалось, что прежний энтузиазм уже отлетел.