Глава 3. Похороны

К горю постепенно привыкаешь. И даже быстро привыкаешь. Первый удар от потери проходит. Уже на следующий день, когда обычайные попутчики твоей жизни, сослуживцы, знакомые или друзья при встрече или по телефону начинают расспрашивать тебя о житье-бытье, ты не рыдаешь, не плачешь, а спокойно предупреждаешь, что тебе не до веселья и сообщаешь о случившемся. Они тускнеют в лице и в голосе, выражают понимание и соболезнование, ты принимаешь его с благодарностью, и горе, поразившее тебя в первый день, постепенно становится новостью и ритуалом.
На первых поминках обычно тоже не плачут и не рыдают. Люди свыкаются с мыслью, что тот, кто с ними жил, его уж нет теперь и никогда не будет. И, наверное, хорошо, что душа не терзается долго, иначе нам было бы трудно жить дальше. У родных рана остается, но и она постепенно зарастает. Но если ушедший человек оставляет послание живым, оно превращается для них в клятву. Виктор получил Женькино послание, и для него оно тоже стало клятвой — найти убийц и завершить дело брата!
Хлопоты по устройству похорон пали на Виктора. Его стойкая, сильная мать все-таки не выдержала, у нее постоянно болело сердце, она была на каплях и под присмотром Ирины. К заботам Виктора добавилось и посещение отца в больнице, которому на следующий день как будто стало лучше, и он пытался что-то сказать сыну, но так и не смог, потому что еще трудно ворочал языком. Бедный, он понимал, что его слов нельзя разобрать, и все время плакал. Виктор разыскал старшую сестру отделения, поговорил с ней, сдобрил ее приличной суммой денег, после чего она пообещала, что все необходимые услуги отцу будут оказаны, как оманскому шейху. Разговор с начальником отделения больницы окончательно успокоил Виктора, дал уверенность, что отец будет в надежных руках. В свою очередь, Виктор, представившись деятелем партии власти, обещал доктору содействие во всех его нуждах.
Роль домашнего секретаря взяла на себя Ирина. Виктор оставил ей свой второй мобильник, личный, продолжая общаться с внешним миром только по служебному. На эти дни она нашла себе подмену на работе и, находясь почти все время дома, ухаживала за свекровью, принимала соболезнования, обзванивала родных и близких, приглашала на похороны и поминки. Однажды позвонил какой-то мужчина и представился Павлом, другом Евгения. Он сказал, что они, его друзья, очень переживают и передают свои соболезнования родным и близким Жени. В конце разговора добавил, что хотел бы поговорить с Виктором о чем-то, связанном с Женей, и оставил свой номер телефона...
Виктор позвонил ему сразу, как только смог, и стал расспрашивать, что Павлу известно о Женьке. Тот уклончиво ответил, что в Женькином деле не все чисто, но предложил об этом по телефону не говорить. «Если вы не возражаете, мы придем на похороны, а там и поговорим...» В первый момент это показалось Виктору уловкой — либералы хотят устроить на похоронах агитку прощания со своим товарищем. Поэтому он настороженно спросил: «Кто это мы? ». Голос в трубке ему ответил: «Не беспокойтесь — это только я и Маша... Женина девушка...»
— Приходите, даже буду рад познакомиться с Машей, хотя повод… и не самый лучший... Тогда после кладбища — к нам домой, раз будет Маша... Там и поговорим.
Похороны — совместный путь, последняя прогулка тех, кто остался жить, с тем, кто прожил с ними всю свою жизнь, кто был жив еще совсем недавно, и кого они, живые, после сегодняшнего прощания больше никогда не увидят. Путь, стирающий противоречия, путь смирения и примирения, путь сожаления об упущенном времени, путь памяти о прошедшей жизни. В этот день все постоянно напоминало о том, что в этом мире все когда-нибудь кончается: вот пришел конец Женькиной жизни, конец целой истории двух братьев, конец надежды родителей на будущее сына, а в конце этого тяжкого дня придет и конец всей похоронной суете. И начнется новое — жизнь без брата, без сына.
Вся в черном, у могилы Женьки плакала мать, опираясь на руку Виктора, плакал сам Виктор, плакала Ирина в сторонке, прижимая к себе малышей, которые по такому поводу еще не умеют плакать. Тихо плакала, едва сдерживая себя, и Маша, уткнувшись в пальто Павла, — высокого, чуть сутуловатого мужчины лет сорока, с седой прядью в черных волосах. Приглашенный по случаю батюшка обошел с кадилом могилу, обдал каждого дымком и в конце ритуала пропел заупокойную. Потом на могиле говорил Виктор. Он считал своим долгом сказать брату последние слова, попросить прощения. Потом были комья земли, потом рабочие зарыли могилу и установили крест. Собравшиеся у Женькиной могилы, всего двенадцать человек, еще немного постояли и после слов Виктора: «Прощай, братишка!.. Ну, пойдемте...» — грустно побрели к выходу по мокрому ковру из устлавших кладбищенскую аллею осенних листьев. Уже возле ворот Виктор, вспомнив, что сзади идет Маша, придержал маму за локоть и, когда Женькины друзья поравнялись с ними, сказал: «Мама, это Маша, девушка Женьки, они любили друг друга». Маша еще стояла две-три секунды в замешательстве, но когда мать протянула к ней руки и заплакала навзрыд, она метнулась к ней, обняла ее и тоже зарыдала, уже не сдерживая себя…
Поминки решили устроить в доме у Виктора. Поехали не все — остались восемь человек, не считая детей. Расселись за столом, стали вспоминать о Женьке доброе и поднимать полные рюмки за светлую и вечную о нем память. Виктор в основном молчал, то и дело поглядывая то на мать в беспокойстве, не станет ли ей плохо, то на Машу, о существовании которой он узнал слишком поздно, а то и на Павла, поджидая удобный момент, чтобы выйти с ним на лестничную площадку «покурить» и потолковать о том, что ему известно о Женькином случае. Когда такой момент наступил, Виктор, дождавшись, когда их взгляды пересекутся, кивнул в сторону двери и, помахав передо ртом двумя соединенными пальцами, изображая сигарету, предложил выйти.
Как только вышли из квартиры, Виктор нетерпеливо спросил:
— Что вам известно?
— Виктор, мы не просто друзья, мы члены одной организации.
— Да, знаю, какой-то либеральный кружок...
— Не совсем. Мы собираем компромат на людей во власти, которые, прикрываясь своим положением, совершают преступления. Выводим их на чистую воду. Женя был самым отчаянным среди нас, самым смелым и всегда брался за самые сложные и опасные дела. Последним его делом было расследование деятельности прокурора Московской области, который занимался крышеванием организованной преступности, тайных казино, проституции...
— Что за чушь! Какие компроматы? Женька занимался разоблачением преступников? Зачем? Кому это надо? Ведь есть целый Следственный комитет, где работают профессионалы!
— Нет, Виктор, это не чушь... Как видите, и прокуроры, обязанные следить за соблюдением закона, сами погрязли по уши в темных делах. И… я не хотел бы сейчас обсуждать наши действия. Вы хотели знать причину смерти? Так вот, по-моему, она связана именно с этим компроматом. Женя нащупал слабые места у прокурора, собрал немало материала и вскоре собирался дать этому гласность. Он сам мне об этом говорил. Поэтому я думаю, если прокурор пронюхал, то мог пойти и на крайние меры.
— Да-а, ну и дела! Час от часу не легче... Что, и Маша в этой вашей организации?
Павел кивнул утвердительно. Виктор стоял злой, желваки ходили ходуном, он делал длинные затяжки сигаретой, нервно выдувая из себя дым. Потом холодно бросил взгляд на Павла, словно выстрелил, обвиняя его и всех его друзей в смерти брата.
— Значит, Женька погиб из-за этой вашей идиотской игры в войну? Детский сад! Пионерский лагерь! «Зарница»! — Виктор крепко выругался.
— Он был лучшим среди нас. И знал, на что идет. Мы гордимся им.
— Меня ваши геройства мало волнуют. Понимаешь, я брата потерял! Брата! А вы мне тут идейность разводите! Ладно, все, пошли в дом... я разберусь, что за прокурор...
Он вспомнил о флешке, сунул руку в карман. К счастью, заветный кусочек пластмассы был там, и он пообещал себе сегодня же просмо-треть ее содержание.
Павел не спешил возвращаться.
— Извините, Виктор. Еще кое-что…
— Что еще? — недовольно спросил Виктор, повернувшись в пол-оборота к Павлу. Он еще не успел открыть дверь и руку держал на ручке.
— Женя писал роман...
— Женька?.. Писатель?
— Да, и даже, кажется, уже его закончил… Роман о России, о том, что ее ждет. Поймите, для нас это очень важно. Он никому не доверял и записывал роман на флешку. Вам она не попадалась? Мы хотели бы его издать.
Виктор понял, что речь идет о той самой флешке, которую он только что нащупал в кармане, но ему не хотелось раскрывать перед неизвестным человеком то, что стало известно только ему. Надо бы сначала самому разобраться.
— Нет, флешку я не находил. Кстати, следаки основательно поработали. Может быть, флешка у них. У них и спросите.
— Ясно... Но если она вдруг попадется вам, не забудьте о нас. Этот роман очень важен и, думаю, не только для нас...
В прихожей уже стояла двоюродная родня мамы из Подмосковья, тетя Вера и дядя Гена, им было пора уходить, и они прощались с мамой и Ириной, желая, чтобы земля для Женьки была пухом.
Сразу после разговора Павел подошел к Маше, и вскоре они тоже стали прощаться. Все поминки Маша просидела возле мамы и, хотя сильно переживала, все же впервые чувствовала себя членом большой семьи любимого человека. Им обеим, объединенным общим несчастьем, было уютно быть рядом.
Гости разошлись. Дядю Ваню из Сызрани отправили на такси в родительский дом. Маме постелили в гостиной. Быстрорукая Ирина незаметно для всех управилась с посудой и, изнемогшая от усталости, повалилась спать. Дети уже давно спали, досматривая свой десятый сон. Оставшись один, Виктор подсел к компьютеру. Теперь он был наедине с Женькиной тайной. Компьютер включился и досадно зажужжал. Спальня наполнилась светом и шумом. Виктор оглянулся на жену... та безмятежно спала.
В этот вечер его ждало разочарование. Все попытки войти во флешку закончились неудачей — она была закодирована паролем. Сделав наобум 5-6 попыток отгадать его, Виктор, наконец, сдался и решил оставить новые попытки на потом. Вдруг подкатила усталость и адски захотелось спать... Уже укладываясь в постель, он еще раз мысленно попрощался с братом... Наконец день, тяжкий день прощания с Женькой, закончился и для него.