О вредности жизни в эпоху прогресса

«Жизнь — вредная штука.
От нее все умирают»
(Станислав Ежи Лец)

С некоторых пор не даёт покоя мысль о вредности жизни, которая усилиями научно-вирусного сообщества мгновенно возросла чуть не по экспоненте, устремившись в бесконечную высь. Тут ещё масла в огонь регулярно подливают близкие, озаботившиеся здоровым питанием: это, мол, употреблять можно, но дозированно, а это нельзя, причём категорически. Не помогает даже классика: «лучше 30 лет питаться мясом, чем 300 лет питаться падалью».

Шутки шутками, но если откровенно, я и сам сильно недолюбливаю ГМО и туалетную бумагу в колбасе, а также безвкусные ярко-красные помидоры, равно как и все прочие фрукты-овощи, приобретшие идеальные калиброванные формы и одновременно потерявшие способность к порче в разумные и привычные с детства сроки. Что уж говорить про всю остальную отраву в неимоверной красоты упаковке с сомнительным содержимым, подробно расписанным мелким шрифтом.

В общем, одно расстройство, так и норовящее оборвать жизненный цикл, либо, как минимум, сильно его сократить, причём с мучениями и побочными эффектами, в том числе от продукции фармакологов, стоящих, естественно, на страже нашего драгоценного здоровья и счастья в придачу.

И это только часть жизненной вредности, употребляемой внутрь, где она производит свою незримую, но весьма ощутимую и болезненную работу. Во всяком случае, так говорят люди сведущие и понимающие толк правильной и здоровой жизни.

Добавим сюда атмосферную катастрофу, напичканную ПДК всевозможных техногенных выбросов, грозящих смертью всему живому, в том числе самой планете со всеми её, ещё вчера вечными ледниковыми шапками, тающими на глазах изумлённой публики.

Да, чуть не забыл о свежем гвозде в гроб цивилизации: это всякие разные искусственные излучения от коротко- до длинноволновых, в которых мы уже совсем задыхаемся, не имея возможности спрятаться нигде, разве что в гробу и в белых тапочках, от чего становится совсем грустно.

Короче, доигрались, устроив бизнес из всего, в том числе из жизни и смерти. В результате на повестке во весь рост встала тема высокотехнологичных аватаров с полноценным искусственным интеллектом, индифферентных к состоянию убитой биосферы и даже к полному её отсутствию, что вовсе ставит вопрос о ненужности хронически больных двуногих организмов, страдающих в объятиях цивилизационных достижений и неспособных без масок и перчаток противостоять даже элементарным вирусам, сопровождающим человечество всю историю.

На этом свою бытовую апокалиптику завершаю, ибо отягощать её подорванной психикой, стрессами и статистикой спонтанно растущего количества смертельных недугов, уже будет перебор. Потому просто задаю один элементарный вопрос:

Почему, при условии начисто убитой биосферы, люди сейчас живут много дольше и здоровей, чем их предки?

Скажем так: лично я знаю гораздо больше людей здоровых, также как и я, живущих полноценной жизнью, вообще не знакомых с больничной койкой и избегающих малейших контактов с медициной, чем людей хронически больных и не доживающих до пенсионного возраста.

Понимаю, что вторых немало, также как их много было во все времена, но от фактов никуда не уйдёшь: средний возраст человечества за пару-тройку столетий увеличился чуть не в два раза. И чем дольше живут люди, тем больше информации, что вот-вот мы все умрём, потому как жить и дышать стало невыносимо вредно и надо бы всем самоизолироваться, а если приспичило выйти на воздух, то по пропускам и желательно в скафандре. А чтобы никто не скучал и не вспоминал о правах человека, в том числе неотъемлемых, информационная лента тут же подбросит уже высоконаучную апокалиптику с графиками, диаграммами и формулами конца света.

Так что, прав Станислав Ежи Лец: жизнь вредна, от неё умирают. Зато чертовски интересно: чем же, всё-таки, закончит взбесившийся коллективный разум? Неужто также коллективно потеряет чувство юмора и способность понимать шутки, в которых только доля шутки:

«- Мой дед до самой смерти в 105 лет, во время каждой трапезы ел икру и пил хороший французский коньяк. 5 раз в неделю ел полукилограммовый стейк и выпивал бутылку старого итальянского красного вина. Раз в неделю по его просьбе мы заказывали ему двух проституток и четыре дорожки кокаина…
- Отчего же он умер?               

- Мы его убили. Невозможно было дальше тянуть такие расходы...».

Альманах «Глаголъ», Париж