Оптимизация государства

Прямой эфир.
На беговой дорожке - стайеры.
И вдруг один из них падает.
Как потом оказывается - замертво.
Человек просто загнал себя до смерти. Убийственная сила духа. В прямом значении.

Максим Горький. Сказки об Италии.
Грянул, загудел, зажужжал бубен, и вспыхнула эта пламенная пляска, опьяняющая, точно старое, крепкое, темное вино; завертелась Нунча, извиваясь, как змея, — глубоко понимала она этот танец страсти, и велико было наслаждение видеть, как живет, играет ее прекрасное непобедимое тело.
Плясала она долго, со многими, мужчины уставали, а она всё не могла насытиться, и уже было за полночь, когда она, крикнув:
— Ну, еще раз, Энри, последний! — снова медленно начала танец с ним — глаза ее расширились и, ласково светясь, обещали много, — но вдруг, коротко вскрикнув, она всплеснула руками и упала, как подрубленная под колени.
Доктор сказал, что она умерла от разрыва сердца.

И это тоже Максим Горький в чуде музыки слов настоящего писателя:

"Остров спит — окутан строгой тишиною, море тоже спит, точно умерло, — кто-то сильною рукой бросил с неба этот черный, странной формы камень в грудь моря и убил в ней жизнь.
Если смотреть на остров из дали морской, оттуда, где золотая дуга Млечного Пути коснулась черной воды, — остров кажется лобастым зверем: выгнув мохнатую спину, он прильнул к морю огромной пастью и молча пьет воду, застывшую, как масло.
В декабре очень часты эти мертвенно тихие черные ночи, до того странно тихие, что неловко и не нужно говорить иначе, как шёпотом или вполголоса, — всё кажется, что громкий звук может помешать чему-то, что тайно зреет в каменном молчании под синим бархатом ночного неба.
Так и говорят — вполголоса — двое людей, сидя в хаосе камня на берегу острова; один — таможенный солдат в черной куртке с желтыми кантами и коротким ружьем за спиною, — он следит, чтоб крестьяне и рыбаки не собирали соль, отложившуюся в щелях камней; другой — старый рыбак, обритый, точно испанец, темнолицый, в серебряных баках от ушей к носу, — нос у него большой и загнут, точно у попугая.
Камни как будто окованы серебром, но море окислило белый металл.
Солдат молод и, конечно, говорит о том, что внушают ему года, старик возражает, неохотно и, порою, сердито..."



Погубить можно все.
Без исключения.
Живое - смертно.
Сейчас на наших глазах загоняют Россию.
Жадно, лихорадочно, в неумной алчи мародерства.

Тот легкоатлет, что упал на дорожке, прошел через открытие второго дыхания. Только потом загнал себя до полного истощения.
Перестройка девяностых оказалась подобна этому второму дыханию.
Только вот оказалось, что цели-финиша нет.

Нашу страну просто пустили бежать по второму кругу, как цирковую лошадь на арене под звуки ударов бича. И пока бежит - успеть ограбить по максимуму.
А население что?
Да ничего.
Сидит и смотрит, как гоняют страну по кругу.
Все ж зрелище.

Если государство - организм, то государственность - нервная система страны.
Назначение - не только обеспечивать связь мозга с органами и контроль над ними, и их состоянием, но и чувствовать боль, сигнализирующую о неполадках во внутренних органах.

Можно ли нарушить эту жизненно необходимую связь, силой заглушить боль, усыпить ее наркотиками, и продолжать гонять государство по кругу, собирая сыплющиеся из него луты?

Можно.
Мы видим это воочию.
Это называется оптимизацией государства.

Ликвидация самостоятельности органов местного самоуправления, вкалывание как местной анестезии через дубинки Росгвардии, так и общего наркоза  через токсичный яд  пропаганды. Лишь бы одурманенное население не мешало собирать луты...


Что чаще всего вспоминают о Римской империи? Что ее погубили варвары.
А ведь ее достижения живы до сих пор и все мы немного римляне. Одно римское право чего стоит.
А что великого останется потомкам от империи Российской?
Память о том, как правители погубили ее, с благословения народа?
 


 — Не нравится мне эта история, — тихо сказал солдат. — Этот твой Карлоне — дикарь... И глупо всё...
— Твоя жизнь через сто лет тоже покажется глупостью, — внушительно проговорил старик и, выпустив большой клуб белого во тьме дыма, прибавил:
— Если только кто-нибудь вспомнит, что ты жил на земле...