По периметрам и диагоналям

 
 Жили-были дед да баба и ждали рождения доченьки. Собирались
 жить-поживать и дальше, да не тут-то было.
 Оставалась еще неделька-другая, когда пришлось отправиться в больницу -чистую, светлую, холодную. Декабрьский озноб пробирался со двора в палату, солнечный луч вонзался в стену, стена уходила вверх, в бесконечность, и бесконечной ощущалась тяжесть живота, который и расти-то устал.
 Хотелось лета, хотелось зеленых яблок и белой смородины, но были только
огромные капельницы, похожие на аквариумы. На безрыбье...
 Яблоки иногда все-таки появлялись - в прозрачных целлофановых пузырях.
Краткие дни проглатывались тягучими ночами, и холод не ведал границ.
 Когда нас не любят, нас знобит. Так и не удалось вспомнить, откуда это.

 А еще жила-была серая мышка. Тем и жила, что промышляла постоянной
 ловлей котов. Поговаривали, что она поила их красным вином, добавляя туда что-то очень свое, и все, кого она присматривала, оказывались в ее норке. Коты были домашние и дикие. Те, кого она успевала окольцевать, задерживались чуть дольше прочих. Некоторые попадали к ней уже окольцованными. Эти рвались обратно по домам, но красное вино не пускало.
 Ее мышонок болел всю свою жизнь, и было непонятно, различает ли он их, или
все кажутся ему на одну масть.
 И вот однажды она махнула хвостиком.

 Еще не кончился день, когда девочка начала выбираться на свет. Дед сообщил, что не придет - то ли простудился, то ли испугался, то ли ему помогли решить, что дочка, пожалуй, не очень-то и нужна. Хлебнув красного вина, он отключил телефон и заснул. Оставалась только боль, глухая, будто тоска, да еще огромная усталость, ходившая следом по кафельному коридору.
 Девочка выбралась в ночь и долго не могла согреться.
 Ее знобило.

 Очень трудно ответить, когда зовут издалека, когда помнишь только свое имя, а все другие слова безлики. И такая потеря, такая потеря - в красном вине не разбавить. Впору позавидовать заштопанной тряпичной кукле - у нее-то ничего не болит.

 В палате, где, медленно отогреваясь под теплым боком, девочка пыталась
добыть хоть немного молока из пустой груди, не полагалось окна. Со всех сторон лился белесый свет, и не кончался полярный день.
 Опоздавший к выписке дед принес озябшую веточку хризантем, завернутую в газету. По пути домой он сказал, как ему хочется назвать девочку, и весеннее имя, любимое на дедовой родине, впорхнуло в машину.
 Машина все быстрее, все неостановимей мчалась к дому, зацепив по пути
нерасторопный грузовик. А дед говорил и говорил, не желая сделать паузу в словах. Говорил, что у него теперь своя жизнь, и будет он теперь жить лишь в свое собственное удовольствие, что не хочет любить девочку и привязываться к ней, ведь девочка -  всего-навсего наживка, на которую, его, бедного, того и гляди, поймают, а ему никто больше не мил, кроме серой мышки.

 В кухне на столе черствел обкусанный мышкой хлеб, в холодильнике
 покоилась недожаренная курица. Может быть, про нее забыли, а может, она не дала зажарить себя до золотистой корочки. Ее, конечно, невозможно было воскресить, но и съесть не получалось.

 Дед бестолково собирал вещи. К тому же, взял все деньги, имевшиеся в доме,
и пытался рассовать их по карманам. Денег было много - ни в какой карман не уместить - но он непременно хотел забрать все - ведь так велела серая мышка.
Он просил дать ему с собой какую-нибудь теплую одежку, потому что совсем замерз.

 Серую мышку дед никогда раньше не интересовал: вся семья дома, разве его
куда-нибудь сдвинешь? Она его не прельщала и подавно - слишком уж серая. Но теперь мышке очень хотелось замуж за чужого мужа, хотя она и помнила, как много лет назад, сидя на паперти, увидела сияющего деда, и золотое колечко сверкнуло возле ее носа. С тех пор он был навеки женат, и сейчас это мешало.
С теми, кто мешает, она поступала просто - сыпала земельку к порогу и ждала.
Тут неважно, сколько детей - земля гостеприимна, места всем хватит. Иногда получалось, иногда нет. На этот раз почти получилось.
 Она устала от нищеты и , уволившись с работы, караулила дедов кошелек.
Одно досаждало: квартал, что квадрат, все ходят по периметрам да диагоналям.
С неудовольствием она обнаружила, что ей заказан путь и в магазин, и на рыночек - везде встречают одним кратким словом.
 Но выпадали и развлечения: отправляясь в соседнюю страну на отвоеванной
машине и вправду приятно видеть, как жидкая коричневая грязь из-под колес летит девочке - в коляску, дедовой жене - в лицо.

 Иногда на исходе ночи деду казалось, что, выпив красного вина, он
задержался в гостях, пора бы и восвояси, но дверь исчезла. Тогда он звонил мальчишкам - большому и маленькому. У маленького к утру намокала простыня, у большого - подушка. Дед уговаривал их прийти, они не приходили, и это подливало масла в агонию.
 Близился день рождения. Цифра, означающая возраст деда, оканчивалась
нулем, и глядя в это очко, он недоумевал, как же его угораздило попасть сюда. Пытаясь спасти хотя бы себя, он вспомнил, что один из северных королей давно зазывает его в свои владения.

 И в безлюдном небе, над периметрами и диагоналями, точно борода Санта
Клауса, высветлился след улетающего аэроплана.