Воры Рассказ окончание

 – Обо всём этом мы узнали от Махкама в конце 1996 года, – продолжила Хабиба,   
 –  в одном из боёв подорвали временный госпиталь, где находился Санджар с
 другими раненными.  Раненных   увезли в Душанбе, но среди них Санджара         
 не оказалось. Никто не знал о судьбе твоего отца, жив ли он, где находился,       
 –  со вздохом продолжала Хабиба, поиски не давали результата.
 Мужчина по имени Гуфронов Санджар не числился ни в одном госпитале, ни в одной
 больнице Душанбе. Махкам оставил запросы с фотографиями Санджара во всех
 районных отделах милиции города и, сообщив нам об этом, вернулся к себе в
 кишлак. Мы остались в неведении ещё несколько лет. Холида, так зовут мать
 Санджара, мою старшую сестру с трудом восстанавливала своё здоровье.      
 Знаешь ли ты или нет о том, что произошло с членами семьи твоего отца?
               
 Я признался, что о трагедии в курсе со слов бабушки.
 Вдруг отец пошевелился. Моё внимание тут же переключилось на него.        
 Он открыл глаза, но взгляд его был какой-то безжизненный, я молча глотал      
 слёзы, не зная, что делать. Неожиданно послышался его голос, на удивление 
 ровный и сильный: – сын нашёлся?
 – Да, – ответила Хабиба, – он рядом с тобой, Санджар.
 Лицо отца просветлело, – Азим, сынок, ты здесь? – взволнованно спросил он,
 протянув искалеченную руку.
 У меня слова застряли в горле, я молча сжал его руку. Наконец, справившись      
 с волнением произнёс: – здравствуйте, папа, – и уткнулся ему в плечо. Он
 потрепал меня за волосы –  ну, вот ты и нашёлся, я знал, что ты найдёшься,      
 я знал, замолчав он прижал мою голову к своему плечу и плакал.             
 Затем дрогнувшим голосом, спросил: – что с мамой произошло?
 – Мама погибла в 1997 году, при невыясненных обстоятельствах, мне тогда
 восемь лет было.
 – При невыясненных? – с горечью переспросил он и надолго замолчал.

 Послышался звук отворяемой двери, я оглянулся, увидев Хабибу, с ней рядом,
 напуганного Гафура, не сводившего глаз ещё с одного гостя, с того самого
 подполковника отдела милиции, вызволившего нас из лап капитана-мучителя.         
 Я и сам при виде его оторопел, не зная, что думать. Но следующие слова      
 отца отвлекли меня и поразили до глубины души.               
 – Ну, вот теперь мне и смерть не страшна...
 – Что за разговоры, Санджар, – шутливо перебил его подполковник, – зачем так
 говоришь, у тебя сын нашёлся, а ты о смерти. Знаешь, он вылитый ты в молодости,
 даже чёлка седая твоя. Вот глаза прооперируешь сам увидишь.               
 Отец слабо улыбнулся, – Саид, друг? Как хорошо, что зашёл к нам, наконец-то      
 и на нашей улице праздник.
               
 Чёлка седая, понял я, вот что так привлекало внимание ко мне и подполковника,   
 и Хабибу. У меня действительно была седая прядь, но я даже не замечал её,
 оказывается и у отца такая же была.          
 – Да, дорогой друг, это большой долгожданный праздник, – широко улыбаясь 
 ответил гость.
 Гафур растерянно переминался с ноги на ногу, озираясь и не понимая, что
 происходит. Я подбодрил его взглядом и предложил присесть.          
 – Азим, – обратился ко мне отец, мы были вдали друг от друга много лет,       
 не хочу больше расставаться с тобой.
 – Спасибо, папа, но как мне оставить своих родных, я ведь…
 – Переезжай с ними, – не дослушав, сказал отец, было заметно как он взволнован,
 лоб покрылся испариной, руку охватила мелкая дрожь.               
 Хабиба дала ему лекарство, – не нервничай так, Санджар, мальчик твой здесь,      
 вы теперь обязательно вместе будете, а сейчас немного отдохни, – заботливо
 поправляя одеяло приговаривала она.               

 – Не волнуйтесь, отец, я с Вами, – сжав обеими руками его взмокшую искалеченную
 кисть и стараясь унять в ней дрожь, сказал я.        
 От воздействия лекарства отец вскоре уснул.
 Я молчал, противоречивые чувства обуревали меня, безмерная радость от    
 встречи с отцом, омрачалась злостью на его мать, мне упорно не хотелось      
 считать её бабушкой.
 Словно прочитав мои мысли она вдруг сказала: – ты ненавидишь меня, знаю,      
 мне нет прощения, – и помолчав, добавила, – сама себя ненавижу за то зло,    
 что причинила тебе... вам всем. И снова промолчав, она медленно проговорила,   
 – останься с отцом, он ведь ни в чём не виноват, и, если сможешь прости.       
 С этими словами она направила коляску к выходу, и при помощи Хабибы медленно
 покинула комнату.               

 – На самом деле, прислушайся к словам отца, Азимджон, хватит с вас мучений,      
 – поддержал друга подполковник, – ведь случилось чудо, ты жив, ты с нами.      
 Мы ведь до последнего тебя искали, и отчаялись, получив ответ из Душанбе,      
 что архив сгорел и материалы уголовного дела о гибели твоей матери не
 сохранились. Но окончательно потеряли всякую надежду, когда по сохранившемуся
 журналу регистрации за 1997 год значилось, что вы с матерью погибли вместе,
 уточнить у следователя, который вёл дело было невозможно, он трагически погиб   
 в автоаварии. Всё складывалось очень печально.
 – А мы всё это время жили, в каких-то нескольких километрах отсюда, – с горечью
 заметил я. 
 – Война – время неразберихи и потерь, сынок, – тяжело вздохнув, произнёс
 подполковник.

 День близился к концу, надо было возвращаться домой, чтобы сообщить о таких
 потрясающих новостях бабушке, посоветоваться как нам быть.   Подполковник
 вызвался нас проводить.
 По дороге, вспомнив незавершённый рассказ Хабибы, я спросил, – а как же нашёлся
 отец, ака Саид?               
 – Его тоже очень долго искали, он нигде не значился ни в госпиталях, ни в домах
 инвалидов, три года поисков ничего не дали, на запросы поступали отрицательные
 ответы. Но летом 1998 года до меня с большим запозданием дошло письмо из
 высокогорной пограничной заставы, в котором сообщалось, что на территории 
 района остались невостребованными несколько лиц, пострадавших от боевых 
 действий с перечислением имён и фамилий этих людей. Среди них числился   
 Гафуров Санджар, находившийся около двух лет у пожилой четы. Письмо было   
 разослано по всем райотделам милиции ещё с начала года, но почта тогда как
 работала?
               
 – Почему Гафуров? – не понял я.
 – И меня заинтересовал этот вопрос – ответил подполковник. Я решил съездить   
 на удачу, несмотря ни на что. Приехав в район, нашёл нашего Санджара у этих
 добрых стариков. Они рассказали, что их сын Сангали находился в плену с
 Санджаром, он его узнал после освобождения, увидев еле живого недалеко от   
 места взрыва палаточного госпиталя. Когда составляли списки погибших и
 раненных, его ошибочно записали по фамилии Гафуров. Вот почему невозможно
 было найти твоего отца.               
 Закурив сигарету подполковник с удовольствием затянулся, я терпеливо ждал      
 продолжения рассказа.
 – Так вот – после паузы продолжил он – твой папа был нетранспортабелен,
 видя его тяжелейшее состояние, медикам стало ясно, что довезти его до города
 на машине с высокогорья невозможно, поэтому оставили в местном медпункте   
 до прибытия вертолёта. Но по неизвестным причинам вертолёт так и не прибыл,
 а дело шло к зиме, поэтому Сангали отвёз его домой к своим пожилым родителям.

 – Так получается, что он несколько лет жил у родителей того парня? – недоверчиво
 спросил я.
 – Около двух лет. Не забывай, какое суровое время было, Азим, война сделала 
 своё подлое дело. Ни света, ни телефонной связи, болезни, люди влачили
 полуголодное существование, тем более в горных районах, там зима дольше, чем   
 в долинах, раньше начинается, позже заканчивается. Да, к тому же никто не
 ожидал, что Санджар выживет, а он остался жив! Сангали вскоре уехал на заработки
 в Кыргызстан к дальним родственникам, но старики, спасибо им, продолжали
 ухаживать за Санджаром. Дааа, тяжелейшие испытания выпали на его голову.
 Месяцами в больницах, даже в Москву несколько раз вывозили. Годы ушли на
 поддержание его здоровья. Поэтому, ты для него самое большое счастье.
 
 Внезапный вызов по рации остановил наш разговор. Дежурный доложил, что по
 району обстановка спокойная. Приняв отчёт и передав необходимые распоряжения,
 подполковник продолжил разговор.
 – Я ведь, когда тебя увидел в отделе сразу понял, что это ты, но, чтобы
 наверняка и без ошибок, собрал информацию, на что потребовалось время.         
 А тут, вдруг Хабиба мне сообщает, что к ним приходит белочубый паренёк из
 посёлка, при виде тебя никаких сомнений не осталось.
 Через несколько минут мы входили к нам в дом. Пока Саломат с матерью накрывали
 на стол, подполковник разговаривал с бабушкой, она слушала не перебивая,      
 время от времени вытирая набегавшие слёзы.               
 – Жаль, не  дожил  наш  дедушка  до  радостных  дней, –  с сожалением
 промолвила она, дослушав подполковника до конца, и добавила горько
 разрыдавшись, – эх, доченька, доченька моя, не суждено тебе было простое
 счастье человеческое.
               
 Я обнял бабушку, смахивая предательские слёзы, – я стану счастливым бабушка    
 и за маму, и за папу, вот увидишь…
 Все на миг затихли, думая каждый о своём.
 – Вот ещё одно доказательство, это единственное семейное, сохранившееся у нас,
 акаи Саид – протянув фотографию, сказал я, – а вот то, что я нашёл при уборке
 гаража.
 Вглядываясь в фотоснимки, подполковник задумчиво произнёс: – красивые, молодые,
 такими я их и знал, такими и запомнил.               
 –  Расскажите мне об отце, какой он, я ведь его совсем не знаю.
 –  В двух словах не расскажешь о нём, одно скажу мировой парень твой отец,
 надёжный и духом сильный, видишь сколько выстоял, а ведь врачи его давно
 безнадёжным считали. Он очень вас с мамой любил. А как он верил, что ты
 найдёшься, он так и говорил: – держусь только ради сына.

 Тётушка Нукра пригласила к скромному ужину. Мастова – (рисовая похлёбка),       
 с кислым молоком и сушёными пряными травами, хоть и без мяса, но пришлась
 подполковнику по вкусу. За чаем он спросил меня о планах на будущее,      
 одобрил узнав, что, хочу поступать на юридический факультет.               
 – Не знаю только как отец воспримет, мне же в Душанбе уехать придётся –
 засомневался я.
 – Не переживай на этот счёт, что-нибудь придумаем – отозвался гость.
 Неожиданный вызов по рации прервал наш разговор. Подполковник переспросил      
 о чём-то и стал собираться.
 – Не хотелось бы портить сегодняшний вечер, но видно не получится, Азим.   
 Только что скончалась Холида Гуфронова.
 – Вот как в жизни бывает, сынок, радость и печаль всегда рядом – грустно
 произнесла бабушка.
 
 Через несколько дней после похорон Хабиба передала мне большой плотный   
 конверт. Вскрыв его, обнаружил письмо, ещё два запечатанных конверта и    
 мамины золотые серёжки, те самые, сорванные с неё чьей-то бездушной,   
 варварской рукой. При виде серёжек у меня потемнело в глазах. Я помнил их,
 небольшие в виде изящного кленового листика, подарок родителей по случаю
 восемнадцатилетия дочери. Мне стало трудно дышать, сердце заколотилось так,    
 что казалось ещё немного и выскочит из груди.               
 Хабиба встревоженно посмотрела на меня: – что с тобой, Азимджон, ты что так
 побледнел, на глотни чаю – протягивая пиалу сказала она.          
 – Это мамино, – почему-то шёпотом ответил я, показывая на серьги, но как они
 оказались здесь? И не ожидая ответа стал читать.
               
 «Если ты читаешь моё письмо, значит меня уже нет на этом горьком свете, Азим.   
 Я очень виновата перед тобой, даже не смею просить о прощении.        
 За свой скверный нрав я страшно поплатилась. Моя чрезмерная любовь к сыну   
 имела разрушительную силу, никого не хотелось видеть около Санджара,          
 ни с кем не хотелось делить свою любовь к нему, вот и совершила много ошибок.
 Это по моему приказу случилось непоправимое с твоей матерью, а ведь хотелось
 всего лишь попугать, чтоб отвадить навсегда.
 Я считала её виновницей наших бед. Не будь её мы бы всей семьёй уехали в
 безопасные края, и все остались бы живы…
 Может быть я тогда потеряла рассудок от горя, Санджар пропал, нас всех
 расстреляли бандиты, я в инвалидном кресле, злобе моей тогда не было предела...
 В отместку, судьба нанесла мне сокрушительный ответный удар, возвратив
 искалеченного сына.
 Сожалею ли я о содеянном, да сожалею, но мне нечего сказать в своё оправдание.
 Серьги мне принесла жена того наёмника, он вскоре умер от рака, и она выполнила
 его последнюю волю.
 Значит они тоже твои, как и всё, что есть в доме.
 Теперь ты знаешь всё.»

               
 Машинально я передал письмо Хабибе и дрожащими руками вскрыл одно за другим
 мамины письма.
 «Дорогой Санджар! Где ты, любимый? Мы с сыном ждём тебя. Азимчик  часто о тебе
 спрашивает, а я не знаю, что ответить. В городе ещё стреляют, люди пропадают,
 часто без света сидим, да, что я тебе рассказываю, ты тоже не в лучшем
 положении, наверное, а может тебя всё-таки отправили в Россию или в Узбекистан,
 да, так было бы лучше, там мирная жизнь. Прошу тебя, родной мой, отзовись,      
 я с ума схожу от неизвестности. Даже не знаю, дойдёт это письмо до тебя или нет,
 доходили ли прежние письма? Надеюсь, что ты его прочтёшь, надеюсь, что ты
 вернёшься к нам живым и невредимым. Люблю тебя, твоя Нигина.
 17 апреля 1995 г.
 Сегодня нашему мальчику пять лет, ты помнишь?»

 «Дорогой, любимый Санджар! Ты не ответил мне ни на одно из моих писем, может 
 они не дошли до тебя, затерялись где-то? Не хочу думать, что тебя нет, не хочу!
 Это всё война, война – злобная воровка украла тебя у нас. Но ты жив, ты жив я
 точно знаю, просто не рядом. Ты каждую ночь снишься мне, что-то говоришь,
 говоришь, а я не слышу, просыпаюсь в слезах. Сегодня приснился дождь, и ты
 бежишь ко мне, а я к тебе, но нам мешает дождь, мы протягиваем друг к другу
 руки, но не можем дотянуться, дождь стеной закрывает нам путь, проснулась опять
 в слезах. Пусть сон будет к добру, но мне что-то нехорошо на сердце.
 Я сейчас у родителей, Азимчика хочу у них оставить на лето, сейчас вроде
 обстановка по спокойней стала. Он ведь у нас школьник теперь, второклассник!
 Я всё ещё жду тебя и верю, что ты жив, люблю тебя, твоя Нигина.        
 14 июня 1997 г.
 Письмо отнесла к вам домой, боялась, но пошла. Никто не ответил на мой стук. 
 Проходившая мимо ваша соседка мне всё рассказала. Я в ужасе! Хорошо, что твоя
 мама выжила, но где ты? Соседка сказала, что ты несколько лет здесь не жил,   
 ни до трагедии, ни после, где же ты? Что мне делать, где тебя искать дорогой
 мой? Я это письмо оставлю у соседки с надеждой на твой ответ.»

 Склонившись над письмами мамы, я не замечал своих слёз.             
 Хабиба тихо плакала рядом, – не ожидала от сестры такой жестокости,       
 другой бы кто сказал никогда не поверила бы, но тут своей рукой написала… –
 извиняющимся тоном вымолвила она.
 – Зато преступление раскрыто, преступники наказаны без суда и без следствия,   
 – зло процедил я сквозь зубы и вышел во двор.

 Прошёлся вокруг дома, кругом царило полное запущение, обломанные ветви 
 фруктовых и декоративных деревьев уродливо свисали до земли, выложенные плиткой
 дорожки покрыты мхом и толстым слоем, годами не убиравшихся старых листьев,
 пожухшая трава тут и там валялась неприглядными ржавыми ошмётками вперемежку   
 с мусором, весь вид сада вызывал тоску и отвращение.
 Найдя в знакомом мне гараже топор, лопату и металлический совок, принялся за
 работу, через некоторое время подошла Хабиба с веником и стала помогать мне.
 – Ты лучше с отцом будь, я тут сам разберусь, – не отрываясь от работы, –
 проронил я.
 – Он ещё с часок поспит, а я хоть немного да подсоблю тебе, внучек дорогой.
 Заметив моё удивление, она продолжила: – ну, да внук ты мне двоюродный.
 Собиралась людей позвать, чтоб помогли привести двор в порядок к поминкам 
 Холиды, но ты меня опередил.

 Позже, без лишних слов присоединились Гафур и Саломат, ближе к ночи они уехали,
 я остался с отцом. Когда его отпускала боль он подолгу разговаривал со мной,
 как будто старался наверстать упущенное и всё время держал за руку. Я
 наслаждался этими беседами, много нового познал от отца, он отогревал мою
 заледеневшую душу, особенно когда разговор касался мамы. Он не говорил о ней   
 в прошлом времени, он рассказывал так, как будто всё происходит сейчас, и я
 окунался в историю их любви и жизни, происходящих в неизвестный мне счастливый
 период до этой безумной войны. Но потом отец начинал стонать от боли, и она
 разъединяла нас на несколько часов.

 Через несколько дней двор был убран полностью, следом приведён в порядок и дом,
 мы с Гафуром починили кое-что из оставшейся мебели, диван, несколько
 разномастных стульев, письменный стол. Наводя здесь порядок у меня было
 достаточно времени прислушаться к себе, но ни одна струна не откликнулась на
 этот нежданный подарок, чем больше я проводил времени в родительском доме отца,
 тем скорее мне хотелось покинуть его. Ощущение пустоты и холода не оставляло
 меня ни на миг. Этот дом не принёс счастья ни моим родителям, ни родственникам
 отца, погибшим в стенах его, казалось дом притягивал к себе беду. Нет, это не
 моё сказал я себе, и поделился со своими мыслями с отцом.
 – Понимаю тебя сын и уважаю за честность, я даже рад, что тебя не держат      
 эти стены.  Я готов принять любое твоё решение.

 Приближался Навруз – день весеннего равноденствия, когда природа расцветает
 красочной радугой, холмы и горы покрываются нежно-зелёным бархатом трав и
 кустарников, птицы щебечут на разные голоса, при этом особенно отличаются
 неутомимые соловьи, а цветы одаряют неповторимыми ароматами.
 В домах традиционно начинается пора основательных уборок, вычищаются ковры,
 выносятся на солнце курпы (ватные одеяла) с длинными курпачами (стёганые ватные
 матрацы для пола) и подушками разной формы, наводится порядок во дворах.   
 Женщины загодя замачивают пшеницу для сумалака, чтобы в день праздника всем
 сообща варить это весеннее лакомое блюдо.
 Мы тоже навели полный порядок во дворе и в доме, только сумалак нам, как
 оказалось, варить нельзя из-за траура, пояснила Хабиба.

 Перед праздником я выкупал отца сам, предупредив, что это теперь моя
 еженедельная забота, Гафур мне помогал, поднося горячую воду и мыло с шампунем.
 С согласия отца я постриг ему голову и бороду, затем надел чистую рубашку и
 уложил в свежезастеленную постель.          
 – Я встречаю праздник по-царски, сынок – пошутил отец, – вот они как 
 праздновали оказывается, – и улыбнулся, превозмогая подкатывающую боль.
 Хабиба сделала ему укол, и он затих.               
 –  Завтра накроем дастархан и в этой комнате, пусть он почувствует радость
 Навруза.
 Хабиба согласно кивнула и пошла готовить угощения.

 Я долго сидел около отца, прислушиваясь к его ровному дыханию и незаметно для
 себя уснул. Мне снились родители, они смеялись и держась за руки поднимались   
 на гору, я звал их, но они не отзывались и продолжали подниматься выше и выше.
 Не оставляйте меня закричал я в отчаянии, отец оглянулся и остановился: не
 бойся сын, я с тобой.               
 Проснувшись, вышел во двор, умылся, пытаясь сбросить с себя накатившую после 
 сна хандру. Брезжил рассвет, вовсю раздавалось пение птиц, без устали   
 возвещавших о наступившем празднике. Зайдя в дом, оделся в одну из рубашек 
 отца, оставленных мне Хабибой и вернулся в комнату.

 – Проснулся сынок, слышишь какой концерт соловьи закатили, приоткрой окно,
 прислушаемся к их праздничным руладам, – сильный голос отца обрадовал меня,
 придал сил.    
 Свежий утренний воздух вливался в комнату вместе с пением птиц и вкусными
 запахами Навруза.               
 В комнату вошла Хабиба с дастарханом и большим подносом полным вкусностей.   
 Она расположила курпачи вокруг низенького резного столика, накрыла его
 дастарханом и разложила угощения. Лепёшки, озук (жаренные кусочки теста с   
 луком и пряностями), хворост, самбуса с травой и мясом и, конечно же, сумалак    
 в пиалах, источали дразнящий запах праздничных лакомств.

               
 Вскоре начали заходить гости, я их встречал и сопровождал к отцу. Целый день   
 не прекращалась праздничная суета. Бабушка с тётушкой Нукрой принимали женщин   
 в другой комнате, Гафур и Саломат помогали Хабибе на кухне, за весь день никто
 из нас не присел, но усталости не чувствовалось, все были в приподнятом
 настроении.               
 К концу дня гостей проводили, но нас ожидал приятный сюрприз, в сопровождении
 подполковника перед нами предстал Гаюр. За хорошую службу его поощрили
 пятидневным отпуском. Акаи Саид, видя солдата, одиноко бредущего по дороге,
 предложил подвезти по пути, но узнав, куда он направляется, доставил к нам с
 ветерком.               
 Когда ликование и восторги немного поутихли мы сели за дастарханом около отца.
 Бабушка, как самая старшая, прочитав благодарственную молитву, пожелала всем 
 нам здоровья, исполнения желаний и, главное процветания нашей стране.
 – Пусть война никогда не повторится на этой земле, Омин – заключила она.

 – Спасибо, матушка за добрые пожелания, пусть сбудутся Ваши прекрасные слова,   
 – сказал отец. Я бесконечно благодарен Вам и своему тестю за чудесную дочь –
 Нигину, которая навсегда покорила моё сердце и память о ней не померкнет пока я
 жив.
 Отец замолчал, в полной тишине слышалось его напряжённое хриплое дыхание.   
 Никто не смел его прерывать.
 –  Особо благодарю за сына, Вы сумели в тяжкое время испытаний сберечь его,
 заменив ему родителей, вырастив стоящего, доброго человека за что склоняю   
 перед Вами голову, – и насколько было возможно, сделал едва заметный кивок.
 После недолгого молчания он продолжил: – Азимджон, с твоим появлением в моей
 жизни я обрёл надежду на будущее. Дерзай сынок, продвигай свои идеи, воплощай   
 в жизнь свои планы. Живи в мире и счастье, без войн и лишений.
 – Спасибо отец, я буду стремиться к счастливой жизни, – и, взглянув на своих
 друзей закончил – мы просто не имеем права жить иначе!

  апрель 2021 г.